Православная беседа >> Библиотека >> Кураев Андрей, диакон

Кураев Андрей, диакон

О нашем поражении



1. Почему у истории есть конец?

Христианство — едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий; оно предупредило, что, в конце концов, силам зла будет “дано вести войну со святыми и победить их” (Откр. 13,7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима. Но “непобедимое” не означает обязательно “победоносное”.

В перспективе земной истории — не всемирно-историческое торжество Евангелия, но всемирное же владычество антихриста [1].

Да, пора завести разговор о том, о чем сегодня меньше всего принято говорить в “христианском обществе” и в “христианской культуре” — о последнем. О конце света. Об антихристе.

Тема антихриста в демократической журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, считают неудобным вспоминать о завершающей книге Библии — “Апокалипсисе”. Мне терять уже нечего. После выхода моей брошюры о желательности восстановления Храма Христа Спасителя, людьми “антисистемы” (если использовать гумилевский термин) мне был поставлен окончательный диагноз: “Впереди у Кураева, видимо, простой черносотенный национализм и банальнейший великодержавный шовинизм. У него уже исчезает проповеднический дар — ни одного яркого образа, ни одного блистательного парадокса. Он уже стращает читателей “формированием нового мирового порядка” — излюбленная тема борцов с жидо-масонством. Он уже не стесняется говорить вслух о своей любви к России. Он уже, подобно шовинистам, болезненно зациклен на мнении Запада о России. Пока это еще лишь еле различимые нотки, но скорость падения больше скорости подъема... Дно есть дно, и падение туда может быть бесконечно, но не может быть безнаказанно” [2].

Так вот, “формирование нового мирового порядка” — это не только “излюбленная тема борцов с жидо-масонством”. Во-первых, “новый мировой порядок” — это предсказанное Писанием общество, в котором уже невозможно будет жить христианам. Во-вторых, это “излюбленная тема” всех оккультных движений. В-третьих, — это и в самом деле нескрываемая цель всех масонских движений (в чем можно убедиться хотя бы по апологетике масонства у рериховского ученика Клизовского [3]). Наконец, это просто историософский термин, различающий традиционно религиозные общества и тот порядок вещей, что складывается к исходу ХХ века.

Поскольку я не политолог, а христианский журналист, я пишу на эту тему не потому, что этот “новый мир” придет, не из футурологического азарта. Просто я полагаю, что Священное Писание не нуждается в цензуре — ни в оккультной, ни в прогрессистской, ни в “христианско - демократической”. В Писании же тема “нового мирового порядка” звучит как тема богословская.

“Вот — Апокалипсис... Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать... Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми... Это книга ревущая и стонущая... “ [4]. Вот об этом стоит сказать прежде всего, остального. Апокалипсис говорит и об избавлении христиан от ставшего невыносимым гнета “мира сего”, и о том, что основная вина за торжество антихриста лежит не на “масонах”, а на христианах. Христиане устали быть христианами — вот почему ослабеет свет. Христианам захотелось быть еще кем-то, захотелось попробовать подзабытой языческой духовной “экзотики” — вот почему тьма вновь распространится по всей земле “от шестого же часа до часа девятого” [5]. “Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут себе избирать учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням” (2 Тим. 4,3-4) [6].

Пожалуй, это главная весть христианской апокалиптики: люди сами выберут себе новую веру и новых владык, сами откроют мир для “князя тьмы”. Апокалипсис не дает нам спрятаться в уютные формулы: “мол, все устроится”, “мы не при чем”. “Это тут враги виноваты”. Здесь уместно помнить строчки Бродского:

Почему все так вышло? И будет ложью
На характер валить иль на волю Божью.
Разве должно было быть иначе?
Мы платили за всех, и не нужно сдачи...

Но что же делает неизбежным это печальное обстоятельство: свой последний, итоговый выбор человечество сделает в пользу антихриста, но не в пользу Христа?

Одна из причин этого — своего рода “асимметрия вооружений” добра и зла. Добро не может избирать некоторые средства земной политики, не переставая быть добром. Напротив, для зла нет ограничений. Оно может проводить даже благотворительные акции, не изменяя своей собственной природе (если филантропические действия будут устроены так, что, помогая людям в одном отношении, они будут укреплять их союз со злом в иных проявлениях их жизни, — например, через разжигание тщеславия жертвователей).

Добро не может насильственно вторгаться в сознание людей. У зла нет ограничений на гипнократию. Христиане не ставят задачу выведения новой расы людей через использование генной инженерии. Неоязычество, напротив, вполне готово к проведению генно- селекционной работы с человечеством.

Кроме того, очевидно, что слишком глубоко в человеке сидит “бегание креста”, желание жить мимо труда, в том числе мимо труда по исполнению заповедей. С той или иной настойчивостью и громкостью мы все бубним в лицо Христу те слова, что сказал Ему великий инквизитор у Достоевского: “Уйди, Ты нам мешаешь!”. И однажды этот занудно бубнящий мятеж увенчается полным успехом. Согласно повседневно-бытовым желаниям наших сердец — се, оставляется дом наш пуст.

Люди создадут-таки такой образ жизни, такое общество, в котором нельзя будет найти Христа [7]. И это будет конец истории.

Сроков мы не знаем. Вполне может быть, что нынешний неоязыческий бум угаснет так же, как погасли древние гностики и ариане, богомилы и хлысты... Вполне может быть, что пророки “эры Водолея” окажутся очередными лжепророками. Дело ведь не в этом, а в том, что чем дальше, тем больше “чаяния прогрессивного человечества” смыкаются с тем, против чего гремит Апокалипсис.

Я не строю политических прогнозов. Просто так говорит Библия. И так говорит Гете: “Я предвижу время, когда люди перестанут радовать Бога” [8], и тогда настанет конец.

Одна из основных интуиций Библии — восприятие истории как священного пространства, где встречаются и ведут диалог Бог и человек. Если же история не может исполнить этого своего назначения, — она кончается. “Так бежит время, и с собою гонит всех к последнему дню явления Господа нашего Иисуса Христа... “ (преп. Феодор студит) [9].

Когда-то мне не давал покоя вопрос: почему история кончается. Почему — при всех наших грехах — Творец не даст шанса еще одному, незапятнанному поколению? Потом я увидел: история нужна, пока у человека есть свобода. Когда свобода последнего выбора отнимается — створки истории схлопываются. Движение невозможно.

Так равнинная река сама на излучине может намыть плотину: сначала в этой излучине затонет несколько бревен, к ним будет прибивать ил и песок. Появится отмель, затем — коса. А затем возможно и появление плотины. И нужно будет промывать другое русло.

Так и река истории. Поколение за поколением оставляет все больше грязи в ее русле. И небо становится все дальше. Все труднее расслышать вопрос: “Господи, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?”. И еще сложнее услышанный ответ исполнить... Конец истории: ничего уже не сбывается... Не исполняется. И ничто не входит в Вечность.

Вот одна из самых странных мыслей христианства: от наших грехов могут погаснуть звезды. Наши скабрезности свернут дорожку Млечного пути. Апокалипсис – это радикальный антропоцентризм. Мир кончится не из-за исчерпанности в нем физической энергии. Человек прикончит мир, – а не энтропия.

Не согласны? Но обратите внимание: оказывается, что Церковь не унижает человека, а невероятно превозносит его. Для физической эсхатологии история человека есть лишь страничка в истории космоса: космос был и будет без человека. Для теологии история космоса лишь эпизод в истории человека: человек будет, когда вселенной уже не станет. Человек переживет космос. Это вопрос о том, нравственные законы или физические лежат в основании вселенной. Христианство убеждено, что этика имеет космическое значение. Лишь если считать, что значение человечества во вселенной тождественно значению массы тех веществ, которые человечество потребляет – лишь тогда кажется безумным связывать судьбы метагалактик с поведением разумной плесени, тонкой пленкой покрывшей четвертую планету звездной системы, летающей по самой окраине Млечного Пути.

Но есть и иной взгляд. Согласно ему – “Мы не можем не подивиться тому, что современному человечеству, в общем, и целом живется все еще так хорошо и слишком хорошо по сравнению с теми бедами, которые могут возникнуть из этого кризиса” [10].

Христианское убеждение в том, что у мира будет конец, есть следствие иерархического сознания. Мир не есть Бог. Но эта формула не статична. Это не просто констатация. Если мир не есть Бог, – значит, он чужд Вечности, а, следовательно, он историчен. Его не было, и он может снова не быть. Так размышляет любая религиозная философия, дошедшая до представления о Боге как Абсолюте и попробовавшая уже оттуда, с вершин опознанного ею высшего и единственно подлинного Бытия взглянуть на наш мирок. В сиянии Божества меркнет значимость мира… но в христианстве открывается нечто иное. Хотите посмотреть на мир глазами Бога? Что ж: “Бог так возлюбил мир, что отдал Сына своего Единородного…”. Значит, – мир реален в глазах Бога. Мир дорог для Бога до такой степени, что Он сам жертвует Собой ради спасения мира от распада. И в то же время мир настолько далек от Бога, что для заполнения пропасти между Богом и миром нужна Жертва. Языческие религии рассказывают о том, какие жертвы человек должен приносить богам [11]. Евангелие рассказывает о том, какую жертву Бог принес людям.

Мир дорог Богу. Но Бог – вечен, а мир – нет. Именно поэтому в христианстве формула “мир не есть Бог” не статична. Это различие должно быть превзойдено. Мир должен быть обожен. Мир не должен остаться только миром, только тварью. Из того обстоятельства, что мир не является Богом, следует, что мир должен двигаться, он призван к движению, к изменению своего онтологического статуса. Поэтому иерархичность бытия в христианстве динамична: мир не есть Бог, но должен стать Богом.

Сам мир не может перескочить границу времени и Вечности. Но Бог выходит ему наврстечу: Бог стал человеком, чтобы человек стал богом, то есть не остался в скотстве. Но стать Богом значит, что- то приобрести, а что-то утратить. “Проходит образ мира сего” (1 Кор. 7,31). Именно: уходит образ, т.е. способ бытия этого мира, но не сам мир. Уходят модусы тварного бытия: время и пространство (пространство как несовместимость единого и многого; время как неизбежность утрат и уничтожения).

Время может уйти из мира потому, что оно ему не необходимо. Если бы мир возник путем безвольных истечений (эманаций) из божественной Сущности, если бы мир возникал не по свободной воле Творца, а был бы некоей необходимой ступенью деградации духовной энергии, отделяющейся от своего Первоисточника (так возникновение мира мыслится в гностицизме, неоплатонизме и в индуизме) – тогда мир не мог бы существовать без времени. Тогда время возникало бы как необходимое и неизбежное следствие удаленности от Вечного Первобытия. А возвращение к Истоку означало бы не только устранение времени, но и мира вместе с ним. Есть мир, отличный от Божества – есть и время. Нет времени – нет и мира. Мир, сродненный со временем, не мог бы не исчезнуть, не раствориться там, где времени нет – в Божетсвенной Вечности.

Но Бог Библии свободно наделил мир временностью. Время не предшествовало созданию мира. Мир не растворен во времени. И потому может быть, что “времени уже не будет” (Откр. 10,6), а мир – будет.

Бог Библии творит мир сознательно и свободно. В отличие от Брахмы, Он не спит. Он видит свое создание и благословляет его (Быт. 1,31). Поскольку мир не вытекает из Божества безвольно, неконтролируемо и постоянно, – поэтому в христианстве нет идеи постоянного возобновления мира, идеи вечного возвращения, цикличной историй. Мир не должен быть рядом с Богом. Бог может бытийствовать без творения мира. Бог не обречен на то, чтобы постоянно порождать миры, изливать их из своих глубин.

Поскольку же Бог творит мир не безвольно, но осознанно - Он знает, какую цель Он ставит перед миром. Бог знает смысл истории.

Но смысл – это то, что находится за пределами события. Смысл всегда “вне”. Если у истории есть смысл, значит, история должна иметь свой предел: иначе у нее не будеть того “вне”, той Цели, которая оправдывала бы собой весь ток истории.

Если история ничему не служит, – значит, нет такой Ценности, которая ее делала бы ценной. Попытка создать теорию исторического прогресса без христианства - это попытка перенести в Европу языческую идею бессмысленно вращающегося колеса Сансары, но только при этом еще и без идеи множественности жизни: одна единственная жизнь есть у каждого из нас, и она должна просто лечь “навозом” в счастье будущих поколений. Размышления о том, что мы должны жить ради блага грядущих поколений – это размышления, пригодные разве что на скотном дворе. Там тоже счастье отдельного индивида обеспечивается тем, что молокоотдача стада со временем становится выше. В этом случае философия истории превращается в философию животноводства.

После Достоевского с его “слезинкой ребенка” считать, что вся история и исчезновение тысяч поколений есть не более чем навоз, удобряющий комфорт далеких потомков, уже просто стыдно. Смыслом Истории и жизни может быть только такой смысл, который был бы достижим и дарован каждому из поколений, каждому из людей. Этот смысл должен быть и вне истории, и в то же время должен быть постижим и достижим из любой ее точки. Только если мы скажем, что целью человеческой жизни и соответственно истории является увековечивание жизни каждого из людей, – только тогда наш взгляд на историю будет подлинно человечным. Смысл жизни не в том, чтобы когда-нибудь мои потомки смогли с максимальным комфортом прожить отведенные им 70 или 90 лет [12], а в том, чтобы жизнь каждого могла быть воспринята в Благую Вечность.

Смысл жизни в том, чтобы жить. Вопрос – в качестве жизни. Понятно, что вряд ли речь может идти о материальном комфорте. Согласится ли человек, если ему предложат: мы даем тебе миллион, но через час расстреляем? И умножение мира культуры и научных познаний тоже не наполнит смыслом всю человеческую жизнь. Помните, у Тургенева (“Правда и Истина”): “А в этом, по моему мнению, состоит величайшее блаженство! - В обладании Истиной? - Конечно. - Позвольте; в состояньи ль вы представить себе следующую сцену: Собралось несколько молодых людей, толкуют между собой. И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. "Что такое? Что такое?" - "Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот еще: между двумя точками самый краткий путь - прямая линия!" - "Неужели! О, какое блаженство!" - кричат все молодые люди, с умилением бросаются друг другу в объятия! Вы смеетесь... В том-то и дело: истина не может доставить блаженства”. Для человеческого счастья нужно прикосновение к той Истине, что касается над-животной, над- природной сути человека.

Цель жизни в том, чтобы придать жизни такое качество, которое помогло бы жить, не взирая на то, что даже время уже истекло. Жить Вечно. Эта вечность не встроена в человека изначально. Но Она сама так низко склоняется к земле, что ее можно впустить в себя. Человек не обладает вечностью. Но Она может быть ему подарена.

Итак, у истории есть замысел, есть Смысл. Но если мир делает себя закрытым для Замысла,– то история кончается. Прекращается движение к смыслу, за свои пределы (трансцендирование). Мир перестает перерастать самого себя. Если мир не стремится за свои пределы, – он гниет и исчезает. Так акула, остановившись, тонет.

Еще один парадокс христианства: мир кончится потому, что он должен быть преображен в Божией Любви – и мир кончится потому, что по причине умножения беззакония охладеет любовь (Мф. 24,12). Мир призван Любовью к вечности, но если он не откликается на этот призыв, – он распадается. Следовательно, конец есть разделение. С Богом будет то, что не может не быть. Остальное погрузится в небытие. Когда иерархически низшее навяжет себя среднему - лишь свыше сможет придти спасение.

Значит – проблема эсхатологии в нас, в нашей иерархии ценностей. От нас зависит будущее России-православия-христианства- человечества-Вселенной. Это реализм категорического императива Канта (“поступай так, как если бы твоя воля стала бы законом для всей Вселенной, чья история начинается лишь с этого момента”). Эсхатологическое уточнение кантовской формулы таково: если твоя воля, будучи злокачественной, действительно станет законом для всей Вселенной, – то история Вселенной этим моментом закончится…

2. Христианство в цивилизации досуга

До некоторой степени утешительно было бы считать, что антихрист некоей неотразимой магической силой насильно навяжет себя людям. Но в том-то и особенность последней исторической трагедии, что “народы со всею охотою сделаются его союзниками” (преп. Ефрем Сирин) [13]. А для того, чтобы человечество само сделало такой выбор — в его повседневной жизни должно быть что-то, что подталкивало бы его к нему. Антихрист сможет быть избран и признан только в том случае, если его система ценностей еще до его явления стала господствующей. На смену Евангелию, официально все еще чтимому, приходит иной идеал — и вместе с ним на место человека заступает Масса, умерщвленная своим идеалом. “Так к полному удовольствию нашей современной печати совершится последний фазис христианства, и заключатся судьбы всемирной истории. Настанет "хилиазм", "1000 лет" блаженства, когда будут писаться только либеральные статьи, произноситься только либеральные речи, и гидра "национализма" будет раздавлена... Скучновато. Ах, канальственно скучновато везде...” [14]

В том Царстве антихриста, которое описывает Апокалипсис, у человека будет свобода — выбирать того или иного кандидата, купить эту марку холодильника или иную. Но вертикали не будет. По верной мысли Г. Померанца, “само обращение к Богу создает вертикаль, создает новую степень свободы - вверх. Без иерархии высота свободы неполна - есть только топтанье вправо-влево, вперед-назад” [15]. Мир, в котором нет вертикали, нет иерархии ценностей - это мир пошлости. Все занижено. Все плоско. Все одинаково. Обо всем можно судить и рядить одинаково. Мы и наши моды - мерило всего. И человек забывает, что он призван к служению. Он забывает, что жить можно только ради того, за что не страшно умереть. Забыв это, он, между прочим, для начала утрачивает и другое знание – о том, что “есть истины, за которые нельзя жить и умирать; есть вторичные истины, за которые нельзя, за которые мы не имеем права жить и умирать” [16]. Потеряв небо над своей головой, человекобог присваивает себе право судить всё и всех…

27 октября 1998 на моей пресс-конференции в Иванове речь зашла о причинах, по которым Церковь выступил против показа фильма “Последние искушение Христа” по НТВ [17]. И вдруг директор областной телерадиокомпании в Иванове выступил взащиту своего коллеги и соплеменника Гусинского (хозяина НТВ и председателя Российского Еврейского Конгресса), бросив между делом: “Каждый из нас судит Христа по своему”. И даже после моего возмущения не поправился, что, мол “судит о Христе”. Так действительно точнее: “наши плюралисты” присвоили себе право судить Христа…

Как оторваться от этого плоскостного мышления? - “Только путем приобщения к большему человек делается свободным от меньшего, от самого себя, каким он есть сейчас” [18]. Опять же по верному слову Г. Померанца [19]: “Слой сознания, на который действуют инстинкт, идеология, реклама и т. п. - почва нашего неосознанного рабства. Свобода коренится на самой большой глубине, там, где не остается никакого выбора и не мы свободны, а Бог свободно расправляется в нас. Свобода в аду - возможность выбрать другое, выбраться из ада. Но в раю всякое другое - это потеря рая, и свобода любящего есть отказ от выбора. Свобода найти переходит в свободу сохранения найденного; или она разрушает найденное во имя права на вечный поиск (соблазн Ставрогина). Достоевский довел историю Дон Жуана до конца, который только смутно осознан в легенде: Ставрогин проваливается в ад исчерпанных желаний” [20].

Здесь говорится о высшей свободе: свободе в Боге. Но ведь даже и малая свобода может быть минимализированна – свобода выбирать между Богом и тлением. Человек может быть воспитан так, что он и не узнает о том, что в него заложена такая свобода, что у него есть право на такой выбор. Память о Христе будет погребена тем успешнее, чем привычнее будет это имя. “А что тут думать-то –и так всё известно: был такой моралист в древности. Он начал борьбу за права человека. Ну, а сейчас у нас совсем свобода!”. И вот уже большинство школьников, опрошенных в западных супермаркетах во время рождественских распродаж, оказывается, даже и не знают о том, день рождения Кого именно они празднуют столь весело и вкусно.

Бог – подлинный Бог - будет забыт. Его Лик будет слишком тусклым на фоне рекламных щитов и эстрадно-политических “имиджей”. Пригрядшее общество не сможет дать ответ на главный вопрос: что, значит, быть христианином.

Уже сегодня ответ почти неслышен. На Западе “быть христианином” понимается как “быть порядочным гражданином, исправно платить налоги и в меру заниматься филантропией”. Крупнейший протестантский богослов ХХ века Пауль Тиллих, отвечая на вопрос, молится ли он, отвечал: “Нет, но я медитирую” [21].

В православных странах ответ еще хуже: “быть православным — значит быть русским (болгарином, сербом, румыном, греком)”... По верному наблюдению Георгия Федотова, “Слишком много приходит в церковь эстетов и инвалидов, жаждущих Византии, а не Христа” [22].

Слишком часто чувства и интересы политические и национальные ставятся выше религиозного долга и духовной трезвости. Например, 8 ноября 1998 г. проходивший в Санкт-Петербурге Невский Земской Собор призвал к канонизации главы мальтийского ордена имп. Павла [23]. И это притом, что “Вокняжение Павла 1 в Ордене носило характер политического компромисса, выгодного Ордену. Интронизация была совершена папским нунцием. Одновременно лукавые католики поощряли экуменические эксперименты Павла 1, который основал некатолический Российский великий приорат. Членство в нем было открыто как для православных, так и для протестантов. Создание смешанной духовной общины было еретическим нарушением православных церковных норм” [24].

Газета, которая не упускает случая к тому, чтобы вылить на меня ушаты грязи и обвинить в экуменизме, сама публикует архиэкуменические тексты. Ведь на том же Невском Соборе было принято обращение к монаршим домам мира: “Все мы искренне радуемся за Ваших подданных, которых Господь не лишил заботливого Монаршего попечения, и желаем им процветания и духовного возрастания под надежным государевым скипетром” [25]. А ведь православных государей в мире ныне нет. И если не является экуменизмом убеждение в том, что возможно духовное возрастание неправославных подданных под властью еретических монархов – то, что же такое экуменизм… впрочем, дело тут не в экуменизме, а в элементарном нежелании и неумении поставить все свои желания, инстинкты и действия под контроль церковного разума.

Газета, которая готова учить митрополитов русскому языку заодно с православием, сама публикует откровенные ереси, выраженные весьма корявым языком. А именно ересью, причем осужденной всей церковной традицией, является хула на Священное Писание Ветхого Завета, подобная содержащейся в таком суждении: “Ветхий Завет полон фактов относительно искажения исторической правды” [26]. Если под Ветхим Заветом имеется в виду сам Завет между Богом и Израилем, – то это есть действие Бога. Оно само является историческим фактом и никакого “искажения” в нем быть не может. Если же речь идет о книгах Ветхого Завета, – то о них есть свидетельство ап. Павла: “Все Писание богодухновенно” (2 Тим. 3,16). Ложью является и утверждение, будто “иудеи почитали не Бога, а свои о нем представления” (в тексте “Русского Вестника” заглавной буквы для Бога в этом месте не нашлось). Если и были заблуждавшиеся иудеи, то был все же и “останки Израиля”, который хранил Богооткровенное представление о Боге. Но националистическое чувство, помноженное на полемический азарт, и на богословское невежество дали свой еретический плод, так и не замеченный никем в якобы православной газете… вообще “Русский Вестник” - прекрасный пример модернистского вырождения православия в игру. Люди, никогда и никого не приведшие в Церковь, путающиеся и в своих мыслях, и в богословии, на протяжении многих лет ведут кампанию, по сути, против всех современных православных проповедников (в том же уже цитированном номере, где была очередная статья “о ересях диакона Андрея Кураева” [27], была и развернутая атака на проф. Московской Духовной Академии А. И. Осипова; в более ранних номерах постоянно доставалось митрополиту Кириллу). Люди играются в “ревнителей православного благочестия”, не задумываясь о последствиях своих игр…

А вот еще один дивный образец подобного недомыслия: Обращение Центрального совета Общероссийского Движения “Россия Православная” по случаю Дня Победы заверяет, что мы не забудем “подвиг тех, кто по заповеди Христовой, жизни свои положили на алтарь победы” (Десятина. Газета православных мирян. М., 1998, № 3 (6). Но ведь такой заповеди Христовой нет. Никогда Христос не призывал людей приносить свои жизни на “алтарь победы”. За ближнего соего – можно отдать душу свою. А вот за “алтарь победы” – нет. “Алтарь победы”, на который требуется приносить жертвы – это выражение слишком уж языческое. Вспомним, какая долгая борьба велась православными римскими императорами за то, чтобы удалить из зала заседаний римского сената статую Победы (Ники). Сначала император Констанций потребовал ее удаления. Затем имп. Юлиан Отступник отменил это распоряжение. Император Грациан приказал восстановить повеление Констанция относительно жертвенника Победы, но сенат отправил к императору легата с просьбой отменить повеление. Грациан не принял миссии. Затем сенат снова ходатайствует о том же - теперь перед императором Валентинианом II. В 384 г. св. Амвросий Медиоланский убедил императора не возвращать “алтарь победы” в сенат [28]… но спустя полтора тысячелетия снова все забыто – и небезобидная игра с “жертвами” и “алтарями” продолжается уже во вроде бы православных газетах. А статуя богини Ники на Поклонной горе поднялась над куполом православного храма…

Нередко сегодня мы видим людей, которые выдают фразы типа: "Я атеист, но при этом я русский, а, значит, православный". Или наоборот: "Я православный, но, правда, я, конечно, атеист". Конечно, такая редукция христианства к этнографии не соответствует Христу, но она будет очень близка замыслам антихриста. Вспомним, чем искушает антихрист христиан на “восьмом Вселенском Соборе” в “Трех разговорах” Владимира Соловьева [29]...

По догадке Владимира Соловьева мечта антихриста — запереть православие в ритуально-этнографический заповедник. В “Повести об антихристе”, которая венчает посмертную работу В. С. Соловьева “Три разговора”, антихрист, провозгласивший себя президентом земного шара, надеясь купить благорасположение к нему православных, обращается к ним с такими словами: “Любезные братья! Знаю я, что между вами есть и такие, для которых всего дороже в христианстве его священное предание, старые символы, старые песни и молитвы, иконы и чин богослужения. И в самом деле, что может быть дороже этого для религиозной души? Знайте же, возлюбленные, что сегодня подписан мною устав и назначены богатые средства Всемирному музею христианской археологии с целью собирания и хранения памятников церковной древности... Братья православные! Кому по сердцу эта моя воля, кто по сердечному чувству может назвать меня своим истинным вождем и владыкою, пусть взойдет сюда!”...

Помнится, толпа иудеев именно это и сделала, требуя осуждения Царя Иудейского и клянясь Пилату, что нет у нее иного владыки, кроме кесаря... Так вот, у Соловьева в этот момент, когда “большая часть иерархов, половина бывших староверов и более половины православных священников, монахов и мирян с радостными кликами взошли на трибуну”, встает старец Иоанн и свидетельствует, что “Всего дороже в христианстве сам Христос”.

По крайней мере, по отношению к православию политика соловьевского антихриста уже реализуется: православие успешно вгоняется в этнографически-ритуальный заповедник. Можно говорить и писать об обрядах и традициях — нельзя (в прессе или в школе) говорить о вере.

Однажды на одном монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада “православие-самодержавие-народность”, я заметил, что три весьма милые и интеллигентные женщины впереди меня оживленно и “на троих” читают книжку под названием “Руническая магия”, причем явно воспринимая ее в качестве “учебного пособия”. Я попросил этих активисток “русского возрождения” хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что “надо же все знать! со всем познакомиться!” Вот, правда, когда я их спросил, — знают ли они “Отче наш” или библейские заповеди — ответом было молчание... Постепенно даже христиане забывают, что значит — “быть христианином”.

В течение последних столетий христианство старательно опустошалось просветительским рационализмом. Богословы (протестантские и католические, а следом за ними даже православные) старались рационально обосновать христианскую веру. Мистика тщательно выпаривалась. Чудеса превращались в “выдумки”, “фольклор”, а то и просто в обычные природные феномены. Таинства были превращены в обряды, а последние — в “библию для неграмотных”, то есть в изъяснение библейских текстов посредством жестов. Очищенное от “магизма” (то есть от энергийной, благодатной насыщенности Сверхмирным Присутствием) христианство стало слишком рациональным. И когда европейцам открылись глубины аскетики и мистики Востока, они стали всматриваться в них, нисколько не подозревая, что своя аскетика и своя мистика есть в церковном христианстве.

И сегодня религиозное сознание нецерковных людей просто поражает своей противоречивостью. Заходит речь о православии, — и оно обвиняется в “обрядоверии” и “магизме”. Но тот же самый человек обращается к миру нехристианских, языческих и шаманских практик, и тут он уже преисполнен решимости, обрести эзотерический смысл самых странных обрядов и признать весьма полезной любую языческую практику насыщения любого предмета любой “энергией”. И даже многим церковным людям еще невдомек, что протестантизация православия ведет в тупик, потому что делает нас безоружными перед возрожденным язычеством. Будущее церковной мысли — в развитии “философии культа”. Хватит баловаться морализаторством и в обрядах видеть только символы, а в богослужении — проповедь. Пришел враг более страшный, чем рационализм. Пока мы доказывали, что наши обряды не магия, пришла действительно магия. И защищаться от нее надо не словом, а благодатью.

Христиане, оставшиеся только с “социальной доктриной Церкви” в руках и с рассуждениями о “христианском понимании прав человека”; христиане, стесняющиеся святой воды и буквального понимания слов Спасителя о преложении хлеба и вина в Его плоть и кровь, не смогут устоять перед наступлением оккультных сил. Именно — сил, стихий, а отнюдь не просто пропаганды.

Нас подталкивают к “реформам”. И правда - когда живой организм живет, он развивается. Но нет ощущения, что всегда эти призывы идут от людей, желающих добра Церкви, и нет ощущения, что все предлагаемые реформы пойдут на пользу.

Нам говорят, что если Церковь начнет реформы - то исчезнут основания для критики в ее адрес. Нам говорят, что если Церковь начнет реформы — это станет признаком ее жизнеспособности. Но на деле-то все наоборот: чтобы стать сегодня сторонником реформ — достаточно просто впечатлительности, внушаемости, “современности”. Чтобы плыть по течению и пользоваться похвалами неверов, чтобы принимать комплименты по поводу своей “терпимости” и “открытости” от неоязычников — не надо мужества [30]. Но чтобы быть самими собой при любой погоде — нужно иметь больше твердости. Эту внутреннюю твердость и пытается распылить “дух времени”, настойчиво влагая в умы нехитрую мысль о том, что Церковь должна догонять наше время, что мерилом для христианства является постхристианский мир, а совсем не Евангелие. Но на языке сегодняшней прессы “мужественными” называют отступников, безопасно диссидирующих под публичные аплодисменты, “безвольными соглашателями” (“не решающимися разорвать догмы церковных традиций”) — тех, кто остается, верен Православию [31].

Христианство сводят к словам, а словами учат играть. В “игровой” цивилизации постмодернизма подмена понятий происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает вдруг, — а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный — как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: “Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма, — разбив все туалеты в техникуме” [32]. Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но “актом вандализма” оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование... А бывший доцент Петербургской Духовной Академии и игумен Вениамин вдруг возлагает на себя новое монашеское послушание: “В перерыве игумен Вениамин (Новик) заявил корреспонденту "Метафразиса": "У вас теперь работы прибавится, мы начинаем борьбу против главной тоталитарной секты в России - Русской Православной Церкви"” [33]. Монах, смысл своей жизни видящий в борьбе против своей Церкви – это та самая постмодернистская игровая цивилизация, которая делает возможной любые сюжеты – вплоть до интронизации антихриста… [34]

3. Земная власть для владыки ада

Важно понять, что царство антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе.

Современное католичество слишком льстит нынешней цивилизации, полагая, что она может переродиться в “цивилизацию любви”, в Царство Божие на земле прежде второго Пришествия Христа и даже прежде воцарения антихриста. Профессор Женевского Университета и один из ближайших сотрудников папы Иоанн-Павла II в области выработки социальной доктрины католичества Патрик де Лобье склонен именно к такого рода пророчествам. Как гласит предисловие к его книге, “Вопреки трагической перспективе протестантского теолога Карла Барта, Патрик де Лобье, следуя за Лактанцием, Бонавентурой и Николаем Кузанским, считает, что Царство Божие осуществится в рамках истории, на земле. Это будет цивилизация любви, предвозвещенная Павлом VI и постоянно упоминаемая Иоанном Павлом II” [35]. Де Лобье также считает, что его позиция не маргинальна в современном католичестве: “Папы от Пия XII до Иоанна Павла II провозглашают возможность “новой жизни человечества в состоянии непрерывного прогресса, порядка и гармонии” (Пий XII. Новогоднее послание 1957 г.), “новой, столь долгожданнойПятидесятницы, которая обогатит Церковь новыми силами… Новый скачок вперед в создании Царства Христова в мире” (Иоанн XXIII, Речь на закрытии первой сессии II Ватиканского собора 7.12.1962). Павел VI произнес 25 декабря 1975 года свою памятную речь о цивилизации любви: “Цивилизация любви восторжествует над горячкой беспощадных социальных битв и даст миру столь ожидаемое преображение человечества, окончательно христианского”” [36].

Но если действительно произойдет “окончательно христианское” преображение человечества (не отдельных людей, а всего человечества) - то откуда же после этого возьмется антихрист и его владычество? Тогда царство антихриста это demon ex machina. В таком случае его вторжение есть чистая магия, а не итог нашей истории. Его приход лишен логики, а власть Христа над историей – лишена и смысла и милосердия. Ибо, зачем же Христос предаст людей, живущих в “окончательно христианской цивилизации любви” на поругание сатанинской магии?

Де Лобье полагает, что события Второго Пришествия будут повторять события Страстных дней: Вербное воскресенье-Страсти- Пасха. Сначала торжество Христа-Царя, затем Его поругание, затем – новое торжество. Поэтому он часто говорит о том, что человечеству еще прежде антихриста предстоит увидеть Вход Господень в Иерусалим, который и ознаменует пришествие “цивилизации любви”. “Эта Осанна истории должна будет подготовить апостолов последних времен, как некогда первых апостолов” [37]. “Эту историческую Осанну мы называем цивилизацией любви” [38].

Де Лобье убежден, что “видимое и временное проявление славы Церкви в рамках истории связано с примирением с избранным народом” [39], т.е. с Израилем. По его мнению, посещение папой Иоанном Павлом II римской синагоги 13 апреля 1986 г. было “пророческим знаком, связывающим некоторым образом наступление цивилизации любви с примирением между христианами и евреями. Вы наши старшие братья” [40].

Оказывается, евреи примут Христа раньше, чем примут антихриста. “Цивилизация любви станет, возможна через единство христиан, примирение Церкви и Синагоги, когда Евангелие будет проповедано всем народам. Христиане и Евреи выйдут из Иерусалима, чтобы встретить Его и возвратиться вместе с Ним” [41]. Так что же: весь мир примет Христа, причем уже не в рабском, а в Царском зраке, чтобы затем снова отречься от Него? Но тогда как же эта “цивилизация любви” вдруг сразу станет, открыто сатанинской. Ведь одно дело - не узнать Христа, пришедшего в облике раба, а другое дело – бунтовать против Него после очевидной для всего мира новой Пятидесятницы…

К мечтам о “цивилизации любви” можно применить недоуменные слова св. Григория Богослова: “У них есть не знаю, откуда взятое, какое-то новое иудейство, - бредни о тысячелетии” [42].

Что же служит основанием для этих странных предсказаний? – Всего лишь визионерство. Некоторым католическим мистикам слышались голоса, предвозвещающие “цивилизацию любви”.

Де Лобье ссылается, например, на видения Маргариты-Марии Алякок, которая приписывает Христу желание мирских почестей: “Как мне кажется, Он желает с пышностью и великолепием вступить в дом князей и королей и обрести там почести. Ему будет приятно увидеть великих мира сего поверженными и униженными перед Ним” [43]. Пред нами признак острой юдаизации католического мышления [44]. Ведь именно в иудаизме мессии приписывается принятие на себя земной славы и власти [45].

Но еще более замечательно видение Мари Севрэ (1872-1966), которая услышала: “В конце времен Я перенесусь в Начало и до окончания времен. Я хочу исерпать всю мою мощь Создателя! Пусть узнают души, что Я сгораю от пламенного желания видеть их, всех и каждую, предоставленную разнообразному бесконечному воздействию моего Духа. Здесь апофеоз, который Я готовлю земле перед окончанием времени. Нужен период собирания душ, даже из толпы, чтобы Дух мог воздействовать на них, не важно где, не важно когда! Затем произойдет великолепное обновление, подобное чудесному вселенскому концерту, каждая душа исполнит ту ноту, которой ее научит Дух света и Любви, Дух божественных преображений. И так подготовится этот ослепительный мирный период, когда все на земле восхвалят Меня! Я Создатель, Я хочу, перед концом времени, Я хочу насладиться подобным молнии моим прекрасным сверкающим творением. Я хочу увидеть его прекрасным перед тем, как разрушить эту землю” [46].

С точки зрения богословской – Бог как Бесконечность вообще не может “исчерпать всю мощь Создателя”, ни в каком творческом акте. Стиль самого послания вполне спиритически-экзальтированный (что, увы, нередко для католической мистики, особенно женской) [47]. Но главная непонятность все та же: зачем это Христу, создав прекрасную цивилизацию любви, бросать потом человечество на произвол бесов? Что за капризы ребенка, строющего песочный замок, а потом его разламывающего?

Православие же и в этом вопросе, как и во многих других, сохранило более традиционную позицию, более близкую к Писанию.

Если те образы царства антихриста, что нам дает Библия, переложить на язык политологии, мы увидим, что, во-первых, это царство экуменическое. Экуменическое — в смысле объемлющее “экумену”, мир той культуры, где живут или могут жить христиане. Царство антихриста может быть вполне глобальным — и все же не включать в себя те районы Земли, те народы и страны, где нет христианских церквей. В конце концов, если там и так Сын Божий не принят или отвергнут, неизвестен или забыт, — зачем тратить силы на внешнее подчинение этих регионов западным христоборческим силам.

Точнее говоря – контроль антихристова царства над нехристианскими территориями должен быть таким, чтобы он исключал возможность появления угрозы со стороны иных регионов. Границы между христианскими государствами должны быть стерты, чтобы весь христианский мир управлялся из единого центра власти и управлялся так, что христианские ценности будут подвергаться постоянному давлению и коррозии. “Внешний мир” должен быть просто контролируем настолько, чтобы он не угрожал тому порядку вещей, который сложился в “экумене”.

Во-вторых, поскольку речь идет все же о “царстве”, а не о “республике”, режим антихриста будет весьма жестким. Это будет авторитарный режим. Каким образом нынешняя демократия может мутировать в авторитаризм? Ради сохранения своей, уже раньше сложившейся системы ценностей, люди будут готовы поддержать самые радикальные и антигуманные меры антихристова правительства. Если смысл жизни для них будет заключаться в комфорте - что ж, ради этого можно жертвовать и детьми (абортами устраняя угрозу своего материальному благополучию), и стариками (умерщвляя путем эвтаназии тех людей, общение с которыми не приносит радости и удовольствия), и просто иноплемениками (оставляя в нищете и полуголоде все то большинство землян, кто не входит в “золотой миллиард”). И, конечно, они будут поддерживать даже “превентивные войны”, которые любезный их серлцу и желудку “новый мировой порядок” будет вести с теми, кто не согласен с таким устройством мира.

По верному размышлению политолога Александра Неклессы, “Менталитету людей Нового времени присуща органичная вера в роль экономического процветания как гаранта человеческой свободы. Границы мирского благополучия оказались подспудно отождествлены с мерой этой свободы. А развитие личности, ее статус – напрямую соотнесены с экономическим успехом. Потому-то угроза достигнутым стандартам процветания воспринимается как покушение на отвоеванное пространство, как размывание континента свободы окружающими его темными водами архаики. Ergo: опасность краха основополагающих ценностей существует, и она должна быть предотвращена любой ценой. С этого момента либерализм начинает претерпевать знаменательные метаморфозы, и, распечатывая свои радикальные потенции, утрачивать, казалось бы, органично присущую ему толерантность… Возрожденчески-просветительская версия гуманизма оставалась цветущим деревом, пока развивалась в определённом контексте. Но только сейчас, на пороге предельно секулярного, постхристианского мира ее дальние горизонты обнаруживают себя парадоксальнейшим образом: гуманизм начинает проявляться как антигуманное мировоззрение” [48].

Если создается царство, вдобавок глобальное, то стоит посмотреть: как же формируются те нити, по которым эта власть будет осуществляться, и какими именно средствами она будет контролировать жизнь людей.

Глобальное управление требует высочайшей техники управления и предполагает существование весьма развитого аппарата управления. И именно Западная цивилизация разработала технологию глобальной и дотошной власти. Ни одна из предыдущих “всемирных” империй не обладала аппаратом принуждения и управления столь сильным, чтобы действительно контролировать жизнь своих провинций и граждан. В лучшем случае она ограничивалась контролем над жизнью местных элит. Но для обывателя почти не было разницы, — в какую из столиц уходят его налоги.

В современном же западном сообществе возникли такие техники управления, которые позволяют властям иметь практически полную информацию обо всех сторонах жизни гражданина, а также позволяют мгновенно доносить до сведения исполнителей распоряжения верховной власти (во времена Гоголя, как мы помним, от Петербурга, стоящего на границе Империи, до неких славных городов — “хоть три года скачи, — не доскачешь”). При плохих дорогах, медленных средствах сообщения, неразвитых средствах связи и передачи информации столица не может контролировать жизнь провинций, а тем более отдельных граждан до мелочей. Не будем также забывать, что численность чиновничьего аппарата в прошлые столетия была удельно весьма мала.

Сегодня средства контроля и способы добычи информации о жизни человека весьма эффективны, и с каждым поколением жизнь человека, его дом и даже его душа становятся все прозрачнее.

Сначала посмотрим на материальный аспект жизни человека. Авторитарный строй тем и отличается от тоталитарного, что он контролирует “социальное тело” человека, не претендуя на власть над его душой. Доходы человека, его материальное положение, товары, производимые и потребляемые им, – все это находится под контролем и влиянием авторитарного общества. И хотя царство антихриста будет иметь и тоталитарные черты, пока присмотримся к его чертам авторитарным. Тем более что в “обществе потребления” люди крайне серьезно относятся именно к материальной основе своей жизни.

Развитие экономики последних столетий привело к полной экономической зависимости человека от государства. Первый шаг на этом пути — это уничтожение крестьянского “натурального хозяйства” и создание региональных рынков. Человек, не включенный в активные торговые отношения с городом, отныне уже не в состоянии прокормить свою семью. Следующий шаг — создание общенациональных рынков. Город или область, не участвующие в общенациональной кооперации, разоряются, и все равно теряют как экономическую, так и политическую независимость. Наконец, в ХХ веке складывается система общемировой экономики — и теперь уже целая страна, отказывающаяся играть по правилам мирового рынка, все равно не сможет отстоять своей независимости.

С точки зрения экономической эффективности — это чрезвычайно действенная система. Но она вызывает одно следствие, которое может оказаться роковым для конца истории: человек потерял навык к самостоятельной жизни. Степень его зависимости от внешнего мира не убавилась, а многократно возросла. Современному человеку угрожают опасности, о которых не беспокоился человек “традиционного общества”. Он зависим не только от погоды и стихий, но и от поставок бензина и газа, тепла и энергии, а теперь еще и от потока информации. Отключение одной из артерий, питающих квартиру, город, область, страну, ведет к вымиранию их обитателей даже при таких погодных условиях, которые обогатили бы традиционные хозяйства.

Стирание национально-государственных границ происходит своеобразным образом. Государства лишаются своей суверенности. Но кто же перенимает власть из их рук? – Международные правящие структуры, не имеющие своего Отечества, но имеющие финансовые и политические интересы во всем мире.

Трудно не заметить, что этот процесс поразительно соответствует интересам прежде всего еврейской диаспоры. Народ, рассеянный по всему миру, заинтересован в том, чтобы государственные границы и таможни не разделяли его на трудносообщающиеся островки. Народ, не собранный в своей стране, в отличие от всех остальных, ничего не теряет при ликвидации самостоятельности национальных правительств. Народ, веками контролирующий весьма значительную часть мировых финансовых потоков, склонен более всех приветствовать переход власти от политических центров к центрам финансовым. Народ, всюду живущий в меньшинстве, не будет возражать против мутации демократических структур в криптократические. Ведь если демократия будет прямой, осуществляющейся по принципу “один человек – один голос”, если представительство во власти будет демократически-пропорциональным, то у евреев нет шансов на контроль над жизнью страны проживания. Но если в инстанциях, принимающих решения, голосование будет проводиться по иному принципу: “один доллар (одна акция) - один голос”, то ситуация становится весьма благоприятной именно для еврейства.

Поскольку я забрел на чужую для меня территорию политологии, уступлю слово специалисту (чьи размышления, между прочиим, были опубликованы в радикально демократическом издании): “Современная глобальная архитектура явно строится по другим, нежели демократия, меркам. Так и остался манящим миражом образ универсального парламента людей, наделенных равным правом голоса. Напротив, происходит определенное умаление, падение авторитета и влияния широких политических форумов при параллельном усилении боеле узких, элитарных сообществ. Снижается вес ООН, ряд прерогатив которой фактически переходит к совещаниям “большой семерки”. А на европейском континенте представительная в региональном масштабе и придерживающаяся принципа равноправия членства ОБСЕ явно оттесняется от реальной политики более замкнутыми стуктурами НАТО. Происходит перераспределение властных полномочий от политических структур к экономическим центрам силы (наподобие МВФ иди Мирового банка). Тут коррозия демократических институтов проявляется уже гораздо отчетливее. Демократия как власть людей уступает место новой форме правления: неодемократии как власти денег, манифестацией которых является привычный в рамках подобных организаций принцип принятия решений: один доллар – один голос. На ее основе в мире под прикрытием демократической фразеологии прочерчивается контур международного олигархического режима, предпочитающего действовать с позиции силы. “Родимые пятна” подобного миропорядка зримо проявляются в североцентричной архитектуре социального космоса и иерархичности его многоярусной конструкции, в очевидном различии возможностей Севера и Юга защищать свое собственное видение реальности, свое понимание сути стоящих перед ними проблем. Речь идет именно о неравноправии влияния на общественную перспективу и принимаемые международным сообществом решения” [49].

Итак, финансовые центры подменяют собой институты прямой демократии. Интересно, оданко, что при всей глобальности этой политики, творцы будущей цивилизации умеют мыслить вполне конкретно. При всех геополитических размахах своей деятельности, новый мировой порядок не упускает из поля своего зрения и жизнь самых обычных обывателей. В современном обществе создается механизм, который позволит сделать жизнь человека прозрачной, как никогда прежде. Речь идет об “электронных деньгах” и “электронной торговле”.

Сегодня христиане нередко видят опасность и “антихристовы знаки” в штриховом товарном коде или в электронных кредитных карточках. Верить в то, что некие штрихи и знаки могут воздействовать на совесть человека, — значит непозволительно много отдавать на откуп магии и идолам (“мы знаем, что идол в мире ничто” — 1 Кор. 8,4).

Но все же в играх со штрих-кодами есть своя опасность. При электронной торговле малейшая покупка может стать легко контролируемой. В обществе потребления покупка и продажа — самая важная часть человеческой жизни. И электронные деньги сделают ее полностью прозрачной.

В советские времена партия вроде бы бдительно следила за всеми нами. Но была маленькая отдушина. Приходит один человек к другому в гости: “Танюша, где ты такую кофточку купила?!” Она говорит: “Достала по знакомству. Где – не скажу. И не проси. Телефончик у меня есть, но я обещала его никому не давать. Так что прости”.

Но при электронных деньгах таких секретов быть не может, потому что в компьютерной памяти банка четко фиксируется, где ты потратил деньги, сколько и на что. Это означает, что при желании государство через банки, куда стекается информация об электронных покупках, может узнать, куда человек ездил, где был, что покупал, а главное: какие книги он читает. Ведь по кругу моего чтения нетрудно определить мои взгляды.

А если у государства однажды вновь появятся ясно выраженные идеологические приоритеты? Если государство вновь станет тоталитарным, требующим гражданского единомыслия? Царство антихриста в категориях политологии действительно можно назвать не только глобальным и даже не только авторитарным, но и тоталитарным — оно претендует на контроль над убеждениями граждан. Апокалипсис это выражает знаменитой фразой о начертании, которое антихрист ставит на чело и на правую руку человека (см. Откр. 13, 16-17). Десница — это образ действия; чело — образ мысли.

И вот представим себе, что антихристово тоталитарное царство решает для торжества единомыслия воспользоваться современными средствами контроля за публичной и частной жизнью граждан. Когда государство снова открыто, станет антихристианским, тогда оно сможет вычислить христиан по электронным деньгам: “Как, вы не читаете книги новой мировой религии, вы продолжаете читать книги православных святых отцов? Значит у вас неправильная идеология, с вами надо разобраться на парткоме, выгнать вас с работы!”. Христианство будет считаться нарушением Political correctness.

Характерный случай произошел с Татьяной Толстой в одном из американских колледжей, где она читала лекции по русской литературе. На занятии, посвященном разбору рассказа Л. Андреева “Иуда Искариот”, Толстая предложила ученикам ознакомиться с “первоисточником”, то есть с Евангелием. Реакция администрации колледжа была незамедлительной: Татьяне Толстой было инкриминировано нарушение принципов политической корректности, и был сделан выговор за ведение “религиозной пропаганды” в светском учебном заведении.

Помню, как однажды я сам нарушил “политическую корректность”. В июле 1994 г. в Орхусе (Дания) проходил семинар с условным названием “Религия и права человека”. Название было условное потому, что семинар предполагался как собрание европейских сектологов, но на борьбу с сектами денег никакие фонды не выделили. Пришлось организаторам переименовать его на “демократический” лад, и программы подверстать соответственно. Поэтому разговоры о сектах велись в основном после ужина. А весь официальный рабочий день был занят идеологической работой. Бессодержательность выступлений была сродни идеологическим акциям советских времен. Представители разных конфессий вставали и делали доклады на, в общем-то, одну и ту же тему: “Католичество и демократия”, “Ислам и демократия”, “Лютеранство и демократия”, “Буддизм и демократия”, “Православие и демократия”… Это был дружный рапорт всех конфессий и религий: “Товарищ Новый Мировой Порядок! Религия такая-то по приказу построена и готова выполнять Ваши приказания!”.

Не было только доклада на тему “Иудаизм и демократия”. Ну, это понятно: жена цезаря вне подозрений. А, впрочем, жаль, что такого доклада не было: мне было бы интересно услышать демократическое толкование такого, например, талмудического предписания: “Некто намеревался убить скотину, а убил человека; язычника, а убил еврея, - он не отвечает по суду человеческому (Талмуд. Санхедрин 9,2), поскольку “за убийство язычника еврейский суд не наказывает” [50].

Ну, а в тех докладах, что все же прозвучали, под демократией почему-то каждый раз понималась не власть народа, то есть большинства, не уважение его интересов и требований, а бережное отношение к интересам меньшинств (религиозных, национальных и иных). В итоге, презрев предупреждение сатирика М. Задорнова о том, что с западными товарищами шутить нельзя, я, когда дошла очередь до моего выступления, начал его так: “Вы знаете, после того, что я тут сегодня услышал, я могу быть пророком. Я могу предсказать, кто же будет президентом США в следующем веке. Им станет одноногая негритянка, лесбиянка и мормонка: “меньшинство” в пятой степени!”. Зал был неоднороден: было немало людей из Восточной Европы и из Прибалтики. Были и представители “старых демократий”. Так вот, первые в этом месте дружно расхохотались. Вторые же не позволили себе этой вольности: они сидели с каменными лицами – ведь на их глазах было нарушено табу.

Такая поистине религиозная серьезность настораживает. Мы уже и в России видим, к чему ведет такое понимание демократии. Лозунг “демократия - это соблюдение прав меньшинств” оказался чревычайно удобен для войны с христианскими народами: “большинство” должно посторониться. Если в классе будет один еврейский мальчик, – демократия требует, чтобы тридцать русских детей не смели изучать Евангелие…

Вот еще один возможный вариант нарушения “политической корректности”. Мы помним, что в Советском Союзе были распространены добровольно-принудительные пожертвования в виде “государственных займов”, “облигаций” и взносов в различные массовые “добровольные” общества. Если кто-то уклонялся от жертвы ДОСААФу, на его отношения с государством ложилась некоторая тень. Не захотел человек “добровольно” подписаться на “Правду” – и через некоторое время оказалось, что его очередь на квартиру по “объективным обстоятельствам” передвинулась, профсоюзная льготная путевка в санаторий “сгорела”, годовая премия его миновала. И вообще: “Вы не сработались с нашим дружным коллективом”…

Однако сама советская тоталитарная действительность есть не более чем тень грядущего “нового мира”. А теперь представьте себе, что у государства вновь появились ясно выраженные идеологические приоритеты. И для их достижения оно решает использовать современные средства контроля за публичной и частной жизнью граждан.

И вот в этом новом мире вдруг в результате стихийного бедствия или террористического акта гибнет, предположим, дворец Ламы в Лхасе. Великий памятник архитектуры, храм, признанный общечеловеческим достоянием и взятый под охрану ЮНЕСКО. Все средства массовой информации, и, соответственно, все человечество в шоке. Журналисты полны решимости воссоздать великую святыню. Идя навстречу пожеланиям граждан, всемирное государство само или некий неофициальный, но все же более чем влиятельный фонд начинают сбор денег по всему миру для воссоздания буддистской святыни. Каждый должен внести небольшую сумму — не более доллара. Но с миру по нитке, а далай-ламе — храм. Может ли христианин делать жертву на строительство языческого храма?

И если электронные деньги ясно говорят, что он не перечислил желаемого доллара в фонд воссоздания Лхассы, его религиозно- политическая благонадежность сразу становится сомнительной. Он обнаруживает себя в качестве человека недостаточно терпимого, недостаточно открытого, а значит, становится источником потенциальной агрессии (у одной из современных влиятельнейших сект — сайентологии Р. Хаббарда — есть даже специальный термин для таких людей: “ПИН — потенциальный источник неприятностей”). Сделать его общественную и частную жизнь достаточно неприятной — это уже дело управленческой техники. Например, если он ученый — всегда можно отказать ему в грантах (научных стипендиях) на следующий год. И даже занятость в сфере частного бизнеса его не спасет.

Если человек не будет в обществе антихриста исповедовать соответствующую идеологию, то ему не дадут работать. Как это было в советские времена: ты не согласен с партией – и многие профессии тебе закрыты [51]. Но в те времена люди могли подавать милостыню, а при электронных деньгах кусочек кредитной карточки на милостыню оторвать будет невозможно...

Более чем, вероятно, что столь строгий контроль над жизнью граждан государство, в свою очередь контролируемое антихристом, будет осуществлять через электронные средства наблюдения. Электронная память, в определенных кодах хранящая все данные о жизни гражданина, электронные деньги, фиксирующие все покупки человека, позволят государству следить за такими мелочами частной человеческой жизни, которые ускользали из-под контроля даже советской материалистической идеологии. Так можно ли быть уверенным, что на эти реально существующие и все более прочные рычаги власти не лягут недобрые руки?

В мире антихриста люди будут жить со столь извращенной верой, что Христа они уравняют с идолами и языческими божками. И только тот, кто будет смотреть на Христа таким помутненным оком, – только тому государственная власть разрешит общественную деятельность. Если же человек не подтвердит своими делами свою верность антихристовой идеологии, – то не будет дано ему возможностей даже для покупок и торговли. Такой человек будет отлучен от любых контактов с обществом. И даже живя в городе, он окажется как в пустыне.

В середине ХХ века люди начали размышлять о нравственной ответственности ученых-естественников. Не всякое открытие столь нейтрально, что можно его приветствовать, не задумываясь о том, а что произойдет, если оно окажется у властителей с притуплённым совестным чувством. Современная христианская эсхатология также все настойчивее предупреждает, что человеческая история не может дать никаких гарантий против того, что современные и все более эффективные техники управления, техники контроля за поведением людей и технологии формирования массового сознания не обернутся однажды против самого человека.

Предположим, что современные демократии действительно управляются волеизъявлением большинства. Но это большинство не само вырабатывает свои взгляды, в том числе и религиозные. Убеждения, которые оно не прочь считать своими, предлагаются ему средствами массовой информации.

И здесь — еще одна черта, решительно отличающая общество “нового века” от традиционных. Информационная цивилизация делает возможной активную лепку мировосприятия людей. Не случайно “культурная революция” — это одна из первых массовых акций любого тоталитарного режима. Всех людей надо научить грамоте, — чтобы все могли читать правительственные газеты и чтобы всем могли быть промыты мозги. “Культпросвет” ставит своей целью не приобщение людей к “классике мировой культуры”, но привитие навыка к потреблению агитпроповской продукции. То есть, в конечном счете, его цель — еще более отдалить человека от той самой классики и, вырвав его из привычного течения жизни и традиционной системы оценок, погрузить в мир красных цитатников.

Через “культурные революции” ХХ века (их репетиции были поставлены в Германии и Франции ХIХ века во время кампаний по “культуркампфу” и “секуляризации”) в мир пришел новый общественный строй. Предшествовавшая история знала авторитарные режимы, контролирующие внешнюю, экономико-политическую жизнь своих граждан, но в области убеждений требовавшие лишь внешних знаков лояльности. Мир газет и “культпросвета”, мир радио и массовых партий дал возможность создать новое, тоталитарное общество. Это общество требует уже реального единомыслия.

Голос избирателей зависит от мнения средств массовой информации. А от кого зависят СМИ? Руководители телевидения и редактора газет все-таки не избираются населением. “Телезритель голосует кнопкой переключения программ”? Но он очень редко производит это “голосование” по политическим или нравственным мотивам — в основном он ищет что “поинтереснее” или “покруче”. Так что некоторый уровень первоначального вложения денег и профессионализма вполне позволяет создать телеканал с таким мировоззрением, которое в явном виде не приемлет большая часть телезрителей, но их постепенно можно приучить к новому для них мышлению [52].

Почти стихийный процесс секуляризации, который идет в западном мире в течение столетий, активно подгоняется информационными элитами ХХ столетия. Еще в дотелевизонную эру Честертон подметил, что “Никогда еще не бывало, чтобы считанные люди значили так много, все остальные — ничего не значили. Газета говорит: “Страна идет за Хаммом”, а мы понимаем, что его поддержали три владельца газет” [53]. А, значит, механизмы “демократического голосования” никак не могут служить гарантом от прорыва к власти явно антихристианских групп.

В плане земной истории христианство проиграет хотя бы потому, что в соревновании с ТВ Церковь не может не проиграть (а такого массированного напора антихристианских сил, как сегодня, ТВ не проводило ни в хрущевские, ни в брежневские времена). Атеистическому обществу не дадут перейти в православное. Его заклинит где-нибудь на язычестве. Для этого есть масса резонов. Один из них заключается в том, что постхристианское общество не терпит, чтобы его члены близко к сердцу принимали какие бы то ни было убеждения, — особенно же церковные.

Однажды при встрече с руководителями американских протестантских миссий в России я сказал, что в России нет традиций плюрализма, в которых изначала воспитывалась Америка. Ответ был весьма неожиданным: по секрету мне потом сказали, что в Америке сегодня и нет никакого плюрализма. Ведь плюрализм предполагает уважение к убеждениям другого человека. А в американских масс- медиа высказывание убежденности, — какой бы то ни было, и по какому бы, то ни было вопросу, — считается вообще дурным тоном. Тот “плюрализм”, который складывается сегодня в Америке, один студент-христианин из Стэнфордского университета описал следующим образом: “Если я попытаюсь “навязать свое мнение”, я выйду за дозволенные рамки. К христианам проявляют терпимость, но они взамен должны соблюдать молчаливое соглашение” [54]. Если христианин попытается осудить гомосексуализм или аборты, его быстро поставят на место и осудят за некорректность. Те, кто придерживается сегодня “узких” христианских взглядов, имеют все меньше шансов сделать карьеру.

Общественное мнение, формируемое газетами, сегодня лишает христиан права на самозащиту. Критиковать христианство, ругательски его ругать – можно. Это “свобода слова” и “самовыражения”. Но попробуй христианин возмутиться потоком кощунств – и его поведение будет признано некорректным.

Пятого декабря в самом центре Москвы произошло странное событие. В Манеже открылась выставка “Арт-манеж’98”. Очень разные художники представляли свои творения. Одна из экспозиций казалась лишенной всякой художественной ценности: на ней были расставлены около двадцати православных икон. Все они были неавторские. Это были не иконы, писанные мастерами, а типографические изделия. Обычные иконки, которые сегодня тиражируются тысячами. Поэтому поначалу было непонятно - зачем же их принесли в зал, попасть в который мечтают многие настоящие художники?

Но к 6 часам вечера стало понятно: перед нами оказался образец того направления современного авангарда, которое предполагает, что картина должна не просто пассивно восприниматься, но вовлекать зрителя в некое действие. Исполнителями действия стали несколько 15-16 летних подростков. Само же действие состояло в том, что они на глазах у спокойно взирающей публики начали рубить и рвать иконы. И это не было непредусмотренным вторжением. Около стенда с иконами Христа и Богоматери оказался прейскурант: разорвать икону – 100 рублей. Плюнуть, растоптать и т. п. – 50 и 20 рублей. И эти деньги нужно было не платить организаторам за право покощунствовать, но, напротив, их можно было получить от них в качестве поощрения за бессовестность. Посетители были спокойны. Администрация Манежа тоже. Лишь вмешательство других художников остановило эти кощунства.

Организаторами этого надругательства была некая галлерея “Вперед” и Авдий Тер-Оганян. Стоит также напомнить, что 5 декабря по православному календарю – это праздник Введения во Храм Божией Матери…

Но по настоящему важно не то, что произошло в Манеже: “отморозки” есть всюду… Гораздо важнее иное: реакция на это событие в прессе. Светская преса это событие не заметила и не осудила. Сегодня пресса очень остро реагирует на любые оскорбительные замечания в адрес иудаизма. Однако, религиозные чувства и святыни есть не только у евреев, но и у людей, входящих в иные религиозные традиции, в том числе – в православную. Заходит речь об оскорблении национально-религиозных чувств евреев – и все выражают свое возмущение хулиганами. Но когда речь идет об оскорблении чувств православных – тут начинаются оправдания: “свобода самовыражения, свобода высказывания, авторское право...”. Но неужели не понятно, что свобода движения моего кулака начинается там, где начинается чужое лицо? И здесь совсем не важно, какой национальности и какой веры это униженное и оскорбленное лицо.

За год до манежной эскапады назад по сути такое же событие произошло еще публично, – когда по НТВ показали фильм, плюющий в тот образ Христа, который дорог для верующих. Тогда пресса встала на защиту тех, кто оскорблял. Вроде бы человеку, которому больно, принадлежит бесспорное право свидетельствовать о своей боли. Но наша странная журналистика обвинила в нетерпимости тех, кто вскрикнул от боли, и поощрила эксперименты тех, у кого атрофировалось чувство благоговения. Прошел год, и ничего не изменилось. Боль в прессе по прежнему воспринимается по партийному: если неудобство испытывают “свои”, то это повод для полномасштабной обвинительной кампании, а если боль испытывают другие, “не наши”, то боль у них и не настоящая, и, вдобавок, вполне заслуженная – но во всяком случае не такая, чтобы высказывать осуждение действиям тех, кто “социально близок” владельцам “демократической” прессы.

Кстати, в этот же день на другом конце все той же Манежной площади произошло еще одно событие, воспринимаемое православными точно так же, как действия в самом Манеже. Дума приняла постановление, призывающее поставить в центре Москвы памятник первопалачу Дзержинскому. Тер-Оганян вряд ли как-то связан с думскими коммунистами. Но Господь Промыслом Своим свел эти два события, чтобы через их совмещение лучше стал виден смысл каждого из них: “свобода” плевать на иконы однажды уже обернулась ГУЛАГом.

Именно молчание прессы по поводу кощунства в Манеже многое сказало и о нас, и о той стране, и о мире, в котором мы живем. Реакция прессы определяется политикой издания. Политика издания определяется его владельцами. Владельцы – те, кто дают деньги. А у кого деньги? Вот именно анализ мира газет и позволяет понять лучше, – чья власть. У власти люди, для которых лики Спасителя и Божией Матери не дороги, а боль христиан – величина столь малозначащая, что через нее можно переступить.

4. Гонения во имя терпимости

По меркам “нового мышления” христианин не должен отвечать на критику христианства и не должен иметь никаких сердечных привязанностей к символам и к святыням своей традиции. Более того, – по сути, он и не имеет права быть христианином. “Смотрите на вещи шире! Не связывайте себя какой-то одной определенной позицией по этому вопросу”. Плюрализм из общества должен перекочевать в каждую отдельную голову — каждый человек должен верить сразу в несколько богов. Этакий “плюротеизм”. В. Розанов по этому поводу как-то заметил, что нормативный интеллигент “утром верит в Ницше, в обед — в Маркса, и вечером — во Христа”. Честертоном подобная “широта взглядов” высмеивалась в образе Ричарда Уайта, который “недавно обрел веру, но каждую неделю менял вероисповедание” [55].

До такой степени люди затерроризированны идеей обязательного “мира между религиями”, настолько пленены пропагандой их “равноценности”, что даже Инесса Ломакина, которая в своей книге описывает человеческие жертвоприношения, совершаемые буддистскими ламами, торопится сделать поклон в сторону идола “всетерпимости” и “неосуждения”: “Молодая женщина — член буддийской общины Санкт- Петербурга, прочтя часть рукописи, спросила меня: “К чему все эти ужасы, эти жертвоприношения? Буддист не сорвет травинку, благословляя все, растущее и живущее на земле. Или вы против возрождения ламаизма?”. Нет-нет, не против; любая вера сейчас, наверное, во благо. Только ламаизм — вера особая, вобравшая мудрость Степи” [56]. Конечно, вырывать сердца из груди живых людей — это идет “во благо человека”. Ведь карма убитого по ламаистским поверьям от этого становится лучше.

А журналист из “Огонька”, описав нравы каннибалов, живущих в Новой Гвинее, опять же считает нудным совершить жертвоприношение “духу терпимости”. Описав, как и по каким мотивам, это племя каннибалов в 1961 г. съело Майкла Рокфеллера (сына бывшего в то время губернатора Нью-Йорка), подобно тому, как в 1770 г. они схели 20 моряков капитана Кука, высадившихся с корабля на берег в поисках воды, журналист заканчивает свой очерк: “Асматы. Мужественные, бесстрашные воины, гордые люди, не покорившиеся завоевателям. Да, с точки зрения белого человека, они коварны, вероломны и кровожадны, они не признают нашей морали и нашей жизни. И все же жаль, если цивилизация когда-нибудь уничтожит их самобытность” [57].

Если читатель разделяет скорбь автора “Огонька” о том, что каннибализм может исчезнуть, а в результате наш мир станет чуть- чуть менее плюралистичным — значит, он готов в жертву модной идее, в жертву идолу “плюрализма” приносить реальные человеческие жизни. Его богословское кредо “не все ли равно как верить!”, оказывается, предполагает, что не имеет значения, — что в меню у наших сограждан по планете: человечина или баранина. Конечно, — в чужую тарелку заглядывать неприлично...

Вот точно так же будет неприлично обсуждать различия между религиями, и защищать христианство в мире антихриста. О приходе лжехристианского призрака предупреждал еще в прошлом веке Хомяков: “Мир утратил веру и хочет иметь религию какую-нибудь; он требует религии вообще”.

За минувшие с тех пор сто лет ситуация изменилась: чувство безответственности, нежелание всерьез думыть и выбирать, лишь усилилось. Но сама религиозная жажда стала в людях сильнее. То, с чем флиртовали барышни прошлого века, на полном серьезе становится смыслом жизни современных людей. В течение многих десятилетий все самые модные идеологии говорили о том, что никакого “я” и никакой души нет: человек - это “совокупность общественных отношений”, “место, где язык проговаривает себя”, “эпифеномен подсознательного”… [58] Человек стосковался по себе самому - и потому так готовно откликается на возвещения религий о том, что он - есть. Человек не хочет быть более маленьким, чем он есть, и в ответ на дегуманизацию школьной и газетной идеологии он ищет трансцендентную основу своего бытия - ту Инаковость, что превосходит социальность. И вот ему говорят: то, Иное, есть. Но у человека кружится голова от непривычной высоты, начинается кислородное голодание, привычные слова и навыки мышления умирают. И тут ему предлагают экзотические словеса про карму, чакры, астрал и нирвану… и хочется сразу всего. Все кажется равно “съедобным” годным к быстрому употреблению.

Именно эта форма “любой и всякой ” религиозности все навязчивее заявляет о себе в нынешней России: трудно найти школьную учительницу или журналистку, которая не заявляла бы о себе, что она нашла путь скрестить “духовность православия” с “духовной мудростью Востока”. Неколебимая уверенность советских “образованцев” в том, что всякая “духовность” — благо, внесет свою лепту в торжество “эры Водолея”...

Такая религия внутреннего плюрализма, религиозной всеядности и духовного безвкусия и станет общеобязательной религией будущего. В демократическом обществе, как известно, по вопросу о плюрализме двух мнений быть не может.

Жизнь без убеждений (по диагнозу К. Г. Юнга, такая жизнь как раз и порождает шизофрению) начинает считаться нормой. Человек же, имеющий религиозные убеждения и не готовый их менять с каждым новым газетным выпуском или при встрече с каждым новым собеседником, рассматривается как угроза для общественного порядка. Вскоре, похоже, будет считаться, что здоровым и нормальным состоянием является всеверие, тогда как исключительная верность Евангелию будет диагностироваться как одержимость “сверхценной идеей”. Соответственно, такой “одержимый” Евангелием человек будет рассматриваться как источник агрессии. Что ж, опыт ХХ века позволяет и здесь сказать, чем все это кончится. В романе Г. К. Честертона “Шар и крест” антихрист, воцарившийся в мире, “провел свой законопроект. Теперь организована медицинская полиция. Даже если вы сбежите, любой полисмен схватит вас, поскольку у вас нет справки о нормальности” [59].

“Средневековые пережитки” могут быть терпимы лишь в том слуучае, если они не претендуют на исключительность, на обладание истиной. Конечно, каждый имеет право молиться и веровать, как он пожелает... Но публично высказывать свое несогласие с ясно выраженным общественным стремлением к религиозному всеединству все же нельзя. Верь, как хочешь, — но с другими верами в полемику не вступай. Точнее, даже полемику вести можно, — но только с позиций плюрализма, только для того, чтобы понудить еще одну группку фанатиков (кришнаитов там или старообрядцев) расширить свое сознание и отвергнуть те догмы их вероучения, которые могут провоцировать религиозные разделения в обществе.

Поэтому именно отношение к веротерпимому синкретизму и должно стать единственным критерием общественной и религиозной государственной политики. Если какая-то религиозная группа не демонстрирует энтузиазма по поводу совершающегося общерелигиозного “синтеза” — государство найдет способы продемонстрировать свое неудовольствие этой группой. Те религиозные движения, которые будут продолжать проповедовать собственную национальную или религиозную исключительность, будут понуждаемы к принятию более демократичной, более мягкой позиции. Мир в человецех есть высшая ценность, и дабы не допустить войны, придется развернуть такую борьбу за межрелигиозный мир, что от некоторых конфессий камня на камне не останется... “Мы должны бороться против разъединения” [60].

А на то, что в синкретическом объединении кости реальных религий будут поломаны, – рекомендуется не обращать внимания. “Творческий синтез”. Хотя на деле религиозный синкретизм - это просто лиса из той сказки, где рыжая плутовка вызвалась делить сыр “поровну” между двумя малышами. Она так “уравнивала” обе половинки сырной головки, что в итоге сама все и съела… так синкретисты, заверяя, что они хотят примирить буддизм с христианством, они лишь прикрывают до поры до времени свой подлинный взгляд на мир: именно их доктрину и должны принять как христиане, так и буддисты. Как уже в древности сказал блаж. Августин о подобных “примирениях”: “Хвалят Христа, чтобы придать большую вероятность своим хулам на христиан” (Августин. О граде Божием. 19,23).

24 ноября 1909 года состоялось заседание Религиозно- философского общества, посвященное теософии. После доклада председателя Теософского общества А. Каменской, выступил Вяч. Иванов: "Желание непременно и во что бы то ни стало все соединить, несомненно, сопряжено как всякий синкретизм с большой опасностью. Мы можем не оставить неискаженным ни одного из этих учений, если мы так неметодично, так просто субъективно будем смешивать одно учение с другим. Теософическое общество являет при ближайшем рассмотрении черты, которые обличают притязания Теософическое общество выступить в роли церкви. Итак, я бы спросил: церковь Теософическое общество или не церковь. Это вопрос решающий. Если это церковь, тогда, следовательно, она либо отдельная от других религиозных общин община, либо церковь, объемлющая собой как нечто высшее все другие частные церкви - низшие, потому что они представляют собой неполноту истины; и это последнее утверждение заставляет всех, кто знает иную церковь, отвратиться от Теософическое общество, как только они поймут, что последнее приписывает их "церкви" значение относительное и служебное. И это надо выяснить, чтобы дать возможность свободно выбирать между Теософическим обществом и церковью. Не может христианин одновременно принадлежать церкви христианской и внехристианскому союзу, утверждающему себя как церковь... Теософы говорят, что необходимо уничтожить искусственные рамки... Но христианство не согласится признать свою ограду искусственным ограждением. Если церковь ограждает себя от вторжения посторонних тел, то это суть темные тела; она не хочет, чтобы они мешали: тогда истинное тело пропадет. Это не дух фанатизма, это радость за обретенную жемчужину; так именно как радость обретенной жемчужины, должно быть и христианство для христиан, и не должно говорить о так радующемся, что он фанатичен” [61].

Мысль Д. С. Мережковского была подобной: “Выслушал я сегодня этот доклад (Каменской – А. К.) и все-таки у меня осталось - как Бодлер говорит - мрачное нелюбопытство; не тянет меня туда. Некоторые интонации возбуждают во мне неистовство, желание говорить вещи нетерпимые, фанатичные... Прекрасная речь В. Иванова мне кое-что выяснила, и тяжесть гнета моей вины с моей души сняла хоть отчасти... Теософы беспощадно любезны и всех принимают в свои объятия, и я подвергаюсь участи попасть в их объятия, но я не желаю подвергаться этому, и, может быть, если я начну действовать, то смогу возбудить с их стороны некоторое деятельное отталкивание... Нет ничего опаснее для христианства, чем буддийские переживания, отрицающие "Я". Мне представляется теософия явлением совершенно враждебным христианству. Вячеслав Иванович спрашивает так это или не так. Думаю, что предлагать этот вопрос теософам бесполезно: они будут всегда отвечать, что не так, что они на самом деле с христианством согласны и тут начинается безнадежность. Вот что существенно: христианство об этом (о возможности всеобщего спаения) всегда молчит, а теософия на своем знамени написала "все спасены, все прощены, не бойтесь". Христианство по существу трагично и пессимистично, оно говорит: "бойся, страшно, неблагополучно"… Все, что говорит "успокойся", мне кажется каким-то ядом, ядом паралича, который уничтожает самый нерв религии. За маской теософии скрывается дух небытия, как и за маской социал-демократической религии - уничтожение личности, ибо самое ненавистное для духа небытия есть лицо, и всеми силами они стараются разрушить это лицо миллионами величин, пролетающих перед нашими глазами. И вот, одна из этих бесчисленных величин - это Теософическое общество, ложная церковь... Когда я читаю теософские книги, меня всегда это поражает: люди говорят вдохновенно, я виду что они горят, но когда я начинаю думать об этом, то я вижу, что-то общие места. И теософия - это вдохновение общих мест. И думается: люди так оголодали, что бросаются на кору... Теософы, может, и добрые христиане, но тайны, куда их ведут, они не знают” [62].

Тогда все сказанное философами не помешало секретарю Теософического общества М. Лодыженскому заявить: "Возможно, быть истинным христианином и истинным теософом" [63]. Вскоре, правда, и он разобрался в том, сколько же фальшивок циркулирует по теософской литературе, и написал “Мистическую трилогию”, в которой показал несовместимость индийского духовного пути и христианского [64]… но и сегодня все больше становится людей, которые ищут “духовности” и не знают, куда же ведут их оккультные проповедники.

А ведут они к будущему, которое уже было. Древняя языческая империя уже готова была включить Христа в свой официальный “пантеон” — наравне с богами и божками других племен (и статуя Христа действительно в конце III века появляется на некоторое время в римском Пантеоне). Те гонения были совсем не похожи на советские. Рим готов был терпеть христианство при знаках внешней лояльности. Он ничего не имел против веры во Христа, он лишь требовал присоеденить к ней свое суеверие. Советская идеология как раз не требовала компромисса, — она хотела именно уничтожить веру в Бога и во Христа. На этот раз, скорее церковные иерархи предлагали гонителям римский вариант компромисса: мы будет христианами в храмах и советскими людьми вне них. Подобный компромисс возможен с государством, которое само не считает свои государственные церемонии религиозными. Но не так было в Риме: та империя относилась к себе с религиозной серьезностью. И христиан древности не устроил компромисс в вопросах религии. Они отказались от участия в религиозных государственных церемониях. В частности — отказались от воздания божеских почестей императорам. Отказ от религиозного “плюрализма” оказался наказуем: Империя вступила в трехсотлетнюю борьбу с Церковью [65].

Христианство победило. Но прошли века. И незаметно все опять начало меняться. Годами и столетиями труд многих “субъектов исторического процесса” приближал момент, когда в истории христианского человечества произойдет решающая подмена — и произойдет она так, что будет уже почти незаметной...

Так можно ли надеяться, что будущее общество, подобно римским гуманистам (вспомним, что одним из гонителей был “философ на троне” – Марк Аврелий) не предложит решительных мер для проповедников “расовой, религиозной, национальной исключительности”? Поскольку “фашизмом” названа проповедь “национального и религиозного превосходства”, где гарантия, что священник, в Неделю Торжества Православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество — не будет привлечен к ответственности за “пропаганду фашизма”? А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения “силы кундалини” — арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте.

В принятом в 1997 г. российском “Законе о свободе совести и религиозных объединениях” есть ст. 3,5, которая таит в себе серьезную угрозу. Эта статья гласит: “Никто не обязан сообщать о своем отношении к религии, и не может подвергаться принуждению при определении своего отношения к участию или неучастию в богослужениях”. При желании эту статью можно истолковать так: В православный храм придет кришнаит и пожелает принять Причастие. Если священник спросит его “како веруеши” – он сможет процитировать Закон: “Никто не обязан сообщать о своем отношннии к религии”. А если священник все же не допустит его к Причастию, – он может продолжить цитату: “никто не вправе принуждать к неучастию в богослужениях”. А затем – подать в суд. Суд установит, что священник нарушал закон не по своему собственнному желанию, а потому что так предписывают правила Церкви, – и вот уже основания дли запрета на деятельность всей Православной Церкви. Конечно, Дума принимала этот закон без мысли о гонениях на Православие. Но возможность такого, антицерковного прочтения закона все же не закрыта.

И тут появляется повод заметить, что в сознании многих православных публицистов есть некоторая непоследовательность и противоречивость. Требования “принять меры” против деятельности сект плохо уживаются с убеждением в том, что ныне предантихристовы времена. Дело в том, что если времена действительно предантихристовы – то мы должны готовиться к гонениям на нас самих, а не провоцировать гонения на других. Пора уже задумываться над тем, не обернутся ли “меры”, которые мы просим ввести против сект, против нас самих.

Например, православная пресса поддерживает идею запрета на деятельность “Свидетелей Иеговы”. Законное основание для этого есть: согласно ст. 14,2 религиозная организация может быть ликвидирована в случае, если она “склоняет к отказу по религиозным мотивам от оказания медицинской помощи”. Свидетели Иеговы запрещают переливание крови – и потому на их совести действительно немало смертей. Но при всех наших дискуссиях с иеговистами нам пора, кажется, хотя бы краешком глаза держать в поле нашего зрения вопрос: а не обернутся ли наши доводы против нас самих? А если против православных государство начнет применять репрессивные меры за наш отказ от каких-либо методов лечения? Мы видим, что медицина стремительно становится все более и более оккультной. Экстрасенсы получают государственные лицензии. Так если однажды участковый терапевт пошлет православного на прием к “биоэнергетику”, а он не захочет отдаться колдуну в белом халате, – не привлекут ли его и нашу Церковь за это к судебной ответственности?

Кроме того, уже есть статьи законов и кодексов, позволяющие преследовать религиозные организации за “нарушение общественной безопасности” и “разжигание религиозной розни” (ст. 14,2).

Удивительна эта настойчивость требований “примирения религий”. “На сегодня религиозный ренессанс — самая страшная и неоцененная опасность из тех глобальных опасностей, что нас подстерегают... Собственно в этом и состоит роль религии в истории, она канализирует агрессию, направляет ее” [66]. Из слов достопочтенного психоаналитика следует, что религия имеет дело только с агрессией, и агрессия в человеке исчезнет, если ее направить против самой религии... И даже опыт советской агрессии против религии ничему не научил этого кликушу антихриста. Похоже, его личная ненависть к Евангелию столь велика, что позволяет не замечать очевидного.

Сегодня вокруг нас уже немало таких посланцев будущего — людей, живущих с сознанием, которое станет массовым и господствующим в некотором будущем веке, в веке Антихриста... Аналогичный назаретяновскому страх испытывает и Г. Рормозер, бывший советник Й. Штрауса. “Как Вы можете оценить современную религиозную ситуацию в России?”- спрашивают его. В ответ мы слышим, что г-н советник более всего обеспокоен возрождением Церкви в России: “Кое-что мне бросилось в глаза. В последние два года на экране телевизоров мы видим изображения, вызывающие на Западе, и, прежде всего в Германии, чувство растерянности. Для нас немыслимо, чтобы в таком большом городе как Санкт-Петербург, десятки и даже сотни тысяч людей со свечами в руках маршировали вслед за патриархом... Многое будет зависеть от того, сможет ли ортодоксальная церковь действительно восстановить и утвердить свое исключительное и монопольное правопритязание. Если сможет, то это приведет к роковым последствиям” [67]. В мире наркотиков и насилия, в мире войн и обезличивания, в мире потребления самая страшная угроза оказывается именно религиозной… почему?

Ответ я нахожу у Льюиса: ““Ведьмы, Ваше Высочество, всегда хотят одного и того же, но в разные столетия они действуют по- разному”, — говорит доброе существо, названное “кваклем” в “Серебряном кресле” К. С. Льюиса. А в “Письмах Баламута” другой персонаж Льюиса — богатый опытом бес — говорит о тактике этих действий: “Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность в настоящий момент меньше всего, и направляем его одобрение на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителями во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так мы вводим в моду порицание энтузиазма как раз в то время, когда у людей преобладает теплохладность и привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем “эмоциями”, мода направлена уже против элементарной “разумности”. А когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм”.

Так вот, сегодня “пугалом” оказывается религиозная серьезность и верность своей духовной традиции. Ленивый релятивизм, напротив, считается нормой поведения и мысли. И в дни, когда человек старательно пытается не заглядывать за грани земного бытия, всякая серьезная попытка говорить о “сроках и временах” и о конечной трагедии мира оказывается, конечно, фанатизмом.

Впрочем, то, что надлежащие “рекомендации” и указы есть, еще не означает, что они немедленно начнут применяться против христиан. Закон театра гласит, что если на сцене в первом акте вешается ружье, то в третьем оно обязательно должно выстрелить. Но все же — в третьем, а не обязательно в конце первого же действия. Так и с историей христианства. Если “новый мировой порядок” сложился и объявил “войну религиозной нетерпимости” (вот уж поистине “страшнее кошки зверя нет” — это в секулярном обществе, в обществе поголовного житейского материализма начинать борьбу с “религиозным фанатизмом”!!!) — рано или поздно дойдет до арестов.

Ружье для расправы с “христианскими фанатиками” уже почти готово. Какой сейчас акт? Не знаю. Может быть, первый, а может, уже начало третьего. В конце концов, даже собранное и вывешенное на сцену ружье не обязательно должно стрелять даже в третьем — может быть, пьеса рассчитана на пять актов.

В 1900 г. Владимир Соловьев видел только, как начинают создаваться фабрики для производства деталей будущего “ружья”. Самого “изделия” еще не было. Россия, да и западный мир внешне продолжали оставаться христианскими. Пресса еще только перешла в руки “антисистемы”. Еще только начинали складываться нынешние нормы “политической корректности”. Об одной из них очень точно сказал Лев Толстой М. Горькому по поводу В. Короленко: “Он верит, да только боится атеистов...” [68]. У Короленко, кстати, действительно были поводы убедиться в силе атеистической цензуры в формально православной Росисии: “Я помню одну лекцию в Историческом музее в Москве, где лектор, излагая учение известного астрофизика аббата Секки, привел параллельно места из его книги "Единство физических сил" и руссокго перевода этой книг, изданного Павленковым. В переводе оказались исключенными все места, где автор, замечательный ученый, но вместе иезуитский аббат, допускал непосредственное влияние Божества на основные свойства материи, как тяготение. Когда я передал об этой лекции Павленкову, он усмехнулся и сказал: "Еще бы! Стану я распространять иезуитскую софистику"” [69].

Но еще впереди были те годы, когда вся страна будет зубрить: “Всякий боженька есть труположество… всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимая мерзость, самая гнусная мерзость” [70]. И все же еще в июне 1900 г. Соловьев говорит В. Величко: “Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, — быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, — да и мало ли чем еще! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу!” [71].

“И тогда явится обманщик мира, наподобие Сына Божия” (Учение 12 Апостолов). Он не будет бороться явно против Христа, он не будет явно хулить Его. Он будет расточать иудины поцелуи в Его адрес: “Великий Учитель”, “Мой славный предшественник”, даже “Я — в моем прежнем воплощении”...

Главное различие Христа и его антипода с богословской точки зрения в том, что путь Христа — это путь кеносиса, умаления: “Он уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек” (Фил. 2,6-7). Но в системе “Нью-эйдж” “Спаситель” считается продуктом восходящей эволюции самого человека. Он возвестит, что принес спасение исходящее не от Бога, но от мира. Он построит “сотериологию снизу”, которую противопоставит христианской “сотериологии благодати”. Поначалу он будет выказывать знаки почтения к христианству, но, в конце концов, сам сбросит маску и явит себя как “противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею” (2 Фес. 2,4). Он преподнесет себя как вершину эволюции человечества, как мирового гения, всем обязанного только самому себе, своим трудам и усилиям.

Он потребует вполне серьезного отношения к его религиозной миссии. “Поклонятся ему все живущие на земле” (Откр. 13,8). Если кто не будет принимать его образ мысли (“печать на челе”) и предлагаемый им образ жизни (“печать на деснице”) — во имя мира и согласия будет “убиваем всякий, кто не будет поклоняться образу зверя” (Откр. 13,15) [72].

Тайной числа 666 я не собираюсь заниматься. Мне кажется, здесь нет тайны. Антихрист поставит на своей деятельности такой знак именно потому, что так сказано в Откровении. Хотя бы просто в порядке цинизма. Ведь число уже перестало быть страшным. Его использование скорее свидетельствует просто о “широте взглядов” того или иного деятеля, о том, что он поднялся над предрассудками [73]. Так разве интересующий нас персонаж не будет более всех свободен от “предрассудков”? Вот написала христианская газета, что оккультизм — это антихристова идеология, и Владимир Авдеев (вообще- то именующий себя “зороастрийцем”) радуется — “В такой компании не скучно. Мы еще, чего доброго, объявим конкурс “Антихрист года” и если нас так боятся, то отчего же не покрасоваться этим скандальным титулом?” [74].

Сам Авдеев — не более чем полуобразованный хулиган, но факт очевиден: оккультная литература постепенно приучает людей к тому, что те символы, которые в христианстве являются однозначно темными, упаковываются в радужные обертки. Когда они сочтут, что их время пришло, “президент земного шара” найдет способ продемонстрировать три заветные цифры. В конце концов, апостол Иоанн дает знак для того, чтобы по нему опознать антихриста, а не для того, чтобы получше замаскировать его. И если именно по этим цифрам можно будет определить антихриста, — это должен будет суметь сделать любой христианин, даже несведущий в криптографии.

Но с одной мыслью Авдеева я согласен. Он говорит, что “христианский Запад потерял чувство духовной ревности и элементарный инстинкт религиозного самосохранения” [75]. То же самое можно сказать и о России, где правит невиданный в истории бал “чужебесия”.

И этот плюрализм, это “расширение религиозного кругозора”, еще обернется кровью для христиан. Тот же Авдеев “день Икс” назначает на весьма определенную и близкую дату: “В 2004 году начинается наша эра — Водолея. Сам астрологический знак красноречиво говорит за себя, ибо удерживает в руках два сосуда с водой, живой и мертвой, балансируя уровень ее в обоих. Уж не потерпит он и Единого Бога” [76]. Итак, до эпохи тотального плюрализма осталось меньше десяти лет. Дальнейшая программа логична: “Если цифрами обозначить монорелигии по времени их возникновения (1 — иудаизм; 2 — христианство; 3 — ислам), то цели истребления будут расположены в следующем порядке: 2-1-3. Это будет происходить потому, что на сегодняшний день нетрадиционными религиями и мировым рационализмом уже накоплен огромный опыт по борьбе с христианством, да и само оно за последние двести лет уже успело порядком привыкнуть к гонениям... Настало время повалить макеты картонных кумиров и вернуться к состоянию исходного первозданного благоденствия, а космическая эра Водолея поможет нам в этом... Не беспокойтесь, речь не может идти не только о прощении, но даже о пощаде” [77].

Авдеев не “водолейный экстремист”; он просто считает, что уже можно не притворяться.

Во всяком случае, очевидно, что “новый мир” будет контролировать взгляды людей, направляя их в сторону от христианства.

Ситуация складывается как будто парадоксальная: понятно, что “общество потребления” выступает против христианства. Но зачем же ему при этом еще и насаждать языческие религии? Здесь могут быть два мотива.

Первый: у людей, которые будут в предантихристовы годы контролировать течение истории, будут личные счеты с христианством. У них будут свои, личные поводы для особой ненависти именно к Евангелию и, соответственно, к тому, чтобы заменить Евангелие чем угодно. Это люди, которым на христианство, несмотря на всю их кажущуюся светскость, “обидно дьявольски” [78].

Второй мотив может быть экологическим. Нынешний уровень потребления и отравления природных ресурсов Земли не может быть долгим. Даже если отрезать от него большую часть человечества, не допустив ему дойти до стандартов потребления, принятых в Западном мире, все равно рано или поздно придется вводить ограничения. В литературе поговаривают о возможности т. н. “экофашизма”: ради решения глобальных экологических задач некие транснациональные органы власти возьмут под свой контроль и деятельность национальных правительств (бессильных справится с экологическими проблемами в силу глобальности последних) и отдельных корпораций и даже частных лиц. Речь пойдет о принудительном аскетизме. Чтобы снизить уровень потребления – нужно снизить уровень притязаний. Но человек не может долго ограничивать себя в настоящем ради блага будущих поколений. Коммунистический аскетизм, строившийся именно на этой мотивации, долго не просуществовал. Отбирая у человека что- то, надо ему что-то дать и взамен. Если у людей отбираются телесные радости, надо дать им радости иного порядка – психологического. Чтобы ограничить материальные притязания людей, лучше дать им дешевый и эффективный способ самоудовлетворения. Тут и пригодится старина Маркс со своим пониманием религии как “опиума народа”.

И вот на рынке религиозных услуг обнаружится, что традиционное православие не в состоянии конкурировать с новыми и технологичными религиозными поделками. Путь, который православие предлагает для достижения духовной радости, долог, труден и нетехнологичен. Нет в православии инструкций на тему, как увидеть духовный свет в течение одной недели упражнений. А в неоязычестве такие инструкции есть [79]. Некая Урсула Лоренц, проповедница “нью эйдж”, так пояснила отличие рекламируемого ею продукта от традиционных религий: в традиции “путь к вершинам духа и физической гармонии связан с отречением от всего, что составляет жизнь современного человека. А Нью Эйдж предлагает такую систему тренинга и работы над собой, которая позволяет достичь той же степени совершенства, не требуя никакого отказа от обычной жизни [80]”. Короче - быстрорастворимая нирвана и карма-кола в одном флаконе. Системы рейки и ребефинга, курсы различных медитаций и йог позволяют приобщиться к “духовному” в кратчайшие сроки (ведь серьезной покаянной перекройки внутренного, нравственного мира при этом не требуется: просто научись дышать и концентрироваться).

И если однажды центры власти перед угрозой экологического обвала решат сократить производство, им придется проводить это сокращение так, чтобы не вызвать бунта населения обвалом потребительского материального рынка. Чтобы бунта не было – нужно увлечь людей чем-то другим. Христианство же, во-первых, малосимпатично самим властителям, во-вторых, оно не сможет дать быстрого и массового эффекта. Что ж – в запасе уже есть сотни отработанных технологий промывки мозгов и “окончательного просветления”.

Но это – не более чем гипотеза. Но нечто можно предположить с уверенностью. Можно почти точно указать, как произойдет решающий акт отпадения от христианства к магии. Прилетят “инопланетяне” и объявят, что Христос был одним из них (пожалуй, даже не самым лучшим и умелым). Облекаться плотной материей духи умеют. Явиться в образе дракона или прелестной девицы не составляет для них труда (вспомним “Искушения преп. Антония Великого”). Почему же им не принять вид мирных, замечательных, мудрых “зеленых человечков”? [81] И почему бы при этом не сказать о том, что они и есть те самые “космические иерархи”, что время от времени учили человечество добру-разуму?

Открытие НЛО и иноземных “цивилизаций” несомненно, дискредитирует Откровение в сознании многих людей. Но если ставка такова — то поиски “инопланетян”, то есть нечеловеческих форм разума неизбежно увенчаются успехом. Ведь у Христа, как мы помним, в космосе слишком много врагов. И воздух — это именно их стихия [82].

И они с радостью исправят Библию и дадут новый способ ее прочтения. И укажут новых “Махатм”, которых они будут вразумлять через своего “Царя Мира”. И начнется соревнование с Евангелием. Христос насытил пять тысяч хлебами? — Я сто тысяч накормлю! Христос ходил по морю? — Я полечу по воздуху! Христос трех мертвых воскресил? — Я устрою сеанс массового опустошения кладбищ! Галилеянин утверждал, что “Царство Мое не от мира сего”? — Ну, мое- то царство тоже не с земли, но я и земную власть приемлю и ничтоже вопреки глаголю. Христос воскрес? — А я и не собираюсь умирать!

И — как обещает Библия, этого поругания не потерпит Творец. Три с половиной года проповедовал Спаситель. Его зеркальное отражение — антихрист — будет открыто править три с половиной года (1260 дней — Откр. 11,3). И среди христиан произойдет величайшее разделение: на тех, кто примет печать Зверя и тех, кто спасет свою душу — ценой изгнания и скорби.

В начале этих последних дней на земле воцарится всеобщий мир — тот мир, о котором Христос не молился... Мир — за счет самого Христа. В преддверии этих дней мы вспомним слова протопопа Аввакума: “Видим убо, яко зима хощет быти, сердце озябло, и ноги задрожали”...

5. Эсхатологическая этика

А затем нам надо будет исполнить уроки эсхатологической этики христианства. В эти дни надо будет вспомнить совет мудрого рыцаря, который вестник передает последнему королю в последний час “Последней битвы”: “Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству — напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть — это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его” (К. С. Льюис. Хроники Нарнии). Эсхатологическая этика (которую Шарль Пеги, называл “этикой героического пессимизма”) знает, что в плане земной истории христианство проиграет. Но речь идет о защите некоей метаисторической истины. И потому рыночная эффективность (что я с этого буду иметь?) — не последний критерий. И количество газетных батальонов и университетских когорт, мобилизованных пророками новой религии “веротерпимости” — не последний аргумент.

В конце концов, так уже однажды было с христианами:

Знал бы Ирод, что чем он сильней,
Тем верней, неизбежнее чудо.

(И. Бродский. Рождество 1972).

Впрочем, рассуждениями на апокалиптическую тему я всего лишь пробую пояснить свою убежденность, что за теософией и оккультизмом (пусть даже в иных формах и с иными самоназваниями) — будущее. Другое дело, что я придерживаюсь той же позиции, что и профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии архим. Михаил, который, в годы первой мировой войны, обращаясь к материалистам и атеистам в своей публичной лекции, говорил: “Вы победите, но после всех победителей победит Христос”.

Или, как о том же сказал Анри де Любак: “Нам не было поручено сделать так, чтобы истина восторжествовала. Нам было поручено всего лишь, свидетельствовать о ней” [83]. Кстати, греческое слово “martiros”, буквально значащее “свидетель”, в русский язык вошло как — “мученик”, ибо именно так — “свидетелями” — называли в Древней Церкви людей, принимавших смерть за свою веру.

Здесь — очень важная сторона христианского сопротивления антихристу. Здесь — ответ на вопрос о том, какими средствами мы можем противиться апокалиптическому Зверю.

13 глава Апокалипсиса говорит о двух зверях: один выходит из моря, другой из земли. Прот. Сергий Булгаков полагает, что первый выходит из Римской империи (Средиземноморье), а второй — из Азии. Совмещая эти два символа вместе, можно сказать, что антихрист совмещает западное, римское умение административного контроля и организации общества с владением восточным оккультизмом [84]. Эта его мысль может найти свое подтверждение в тех пророчествах ламаизма, которые увязывают всемирное торжество ламаизма с появлением таши- ламы Панчен Римпоче (Великое Сокровище Мудрости). Это Сокровище должно воплотиться “в стране иноземцев и, появившись, как великий победитель, разрушит своей могущественной рукой все ошибки и все невежество веков” [85]. Так что не только Булгакову приходила мысль о том, что реставратор язычества в Европе должен черпать свое вдохновение из глубин Азии.

Блаватская даже конкретизирует (почти в стиле “Трех разговоров”) последний акт мировой истории: “Тогда, возможно, наступит новое вторжение Атиллы с далекого Востока. Однажды миллионы людей из Китая и Монголии, язычников и мусульман, снабженных всеми наиболее смертоносными видами оружия, изобретенными цивилизацией, и усиленные Небожителями Востока, при помощи инфернального духа торговли и любви к прибыли на Западе, и, кроме того, хорошо обученные христианскими человекоубийцами, — ворвутся и захватят разлагающуюся Европу, подобно неудержимому потоку” [86].

Эти панмонголические “триллеры” были естественны в XIX веке, когда казалось, что язычество лишь извне, лишь силой оружия может покорить Запад. Сегодня очевидно, что для новой паганизации нет никакой нужды в вооруженном нашествии Востока.

Антихристу, родившемуся на Западе, Церковь не сможет помешать использовать западное, светское орудие господства. Даже католики уже не могут всерьез влиять на политический климат в западных странах. Протестанты слишком раздроблены. Православные вообще никогда не имели вкуса к большой политике.

Но Церковь может и должна сопротивляться его оккультной власти. Именно потому, что слишком много было выше говорено о технологической, земной, рациональной основе власти антихриста, стоит подчеркнуть, что она будет опираться не только на эти человеческие и понятные рычаги. Сводить власть антихриста к компьютерным, рекламным и психоаналитическим технологиям – это, значит, заниматься профанацией. Той самой профанацией, которой занимались либерально-рационалистические критики Евангелия в прошлом веке. Они пробовали чудеса Христа объяснить с помощью земных причин, а сегодня порой даже православные пробует объяснить чудеса антихриста с помощью причин столь же заземленных. Но он действительно будет “сводить огнь с неба”. Чудеса могут быть черными. И не всякое антихристово чудо есть просто технологическикй фокус и подделка. Поэтому, с одной стороны, не надо питать слишком много страхов перед лицом новых технологий (в т.ч. компьютерных), и, с другой стороны, поэтому же стоит особенно помнить о том таинственно-благодатном покрове, который Церковь расстилает над своими верными.

Мы можем и должны сопротивляться тем, кого Блаватская именует “Небожители Востока”. “Наша брань не против крови и плоти, но против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных” (Еф. 6,12).

Мне кажется, в этой мысли Апостола важно отметить, что войну Церковь ведет не с “мироправителями века сего”, но с “мироправителями тьмы века сего”. При первом варианте Церковь превращалась бы в банальную диссидентствующую структуру. Во втором случае она противостоит не “веку сему” как таковому, но той духовной тьме, которую насаждают антихристианские “мироправители”. И потому христиане победили Нерона не референдумами и не созданием “правозащитных” движений. Они не писали обличительные памфлеты о злоупотреблениях римской бюрократии и об ущемлении прав окраинных народов Империи, не пикетировали Римский Сенат. Церковь победила молитвой и твердым, мученическим (а, значит, благодатным) исповеданием формулы: “Нет Господа, кроме Христа”.

Призывы к политическому сопротивлению и сегодня почти бесполезны. Политический опыт у врагов Церкви явно больше, чем у ее иерархов. Кроме того, борясь со злом, очень легко заболеть его же болезнями. Например, борясь с бытовым магизмом, противопоставить ему “православный магизм” (раз у меня соседка балуется “наведением порчи”, буду поминать ее каждый день за упокой). Да и просто внешний активизм сопротивления может привести к внутреннему ожесточению и даже гордыне (“Я — борец за Истину!”). Этим, я полагаю, и мотивируются неожиданные и трезвые слова. Св. Игнатия Брянчанинова: “Не покусись немощною рукою твоею остановить всеобщее отступление”.

А значит, не следует ли и христианам расслышать в последние дни Божие предупреждение: “Не бойтесь и не ужасайтесь множества сего великого, ибо не ваша война, а Божия” (2 Пар. 20,15). И все же Израиль не услышал этого предупреждения и совершил ошибку: он нередко отождествлял победу Божию со своей победой. Эту ошибку и мы повторяем постоянно. Не “наша вера”, не “наши идеи”, не “наша Церковь” победит. Победит Бог. И дай Бог нам при этой Его победе быть рядом с Ним [87]. Дай Бог, чтобы средоточие нашего жизненного пульса, наших упований, нашей любви и стремлений было рядом с Богом, было схоже с тем миром, который Бог создаст тогда. Но это — не наша победа. И молиться надо о пришествии Его Царства, а не нашего господства.

Во втором веке св. Иустин Мученик специально говорил, что не во власти христиан прекратить гонения на Церковь: “Гонения будут продолжаться до тех пор, пока приидет Господь и освободит всех” [88].

Но можно ли вообще будет выстоять в условиях, когда тысячелетнее пленение сатаны кончится и “сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщат народы” (Откр. 20,7)? Если и сейчас, когда, по учению Церкви, сатана скован, духовная жизнь в нас еле теплится, то что же будет при его высвобождении?

Здесь мы встречаем вопрос, который очень важен для понимания самой сути христианства. Дело в том, что православная традиция, отвергнув доктрину хилиазма (т.е. представление о том, что “тысячелетнее царство Христа” будет осуществляться видимым образом и уже после победы над антихристом и после воскрешения всех праведников), говорит, что в Царстве Христовом находится всякий человек, если только он признает именно Христа своим Царем. Если человек уцеломудрил свой внутренний мир и все свои импульсы подчинил желанию быть со Христом – то Царствие Божие уже достигло его, оно уже внутри его сердца. Этот человек может быть нищ, гоним, оскорбляем – но все равно он уже вне царства века сего. Той частью своей жизни, которая им самим расценивается как самая главная, он уже вне мира, регулируемого конституциями, указами и налоговыми кодексами. Царство Божие уже на земле (хотя и не на всей земле, но только в некоторых душах, и то не во все минуты их жизни). Есть некоторая неясность в вопросе о том, когда именно начинает осуществлять себя на земле это Царство Божие: с момента Боговоплощения; от начала проповеди Христа; со дня принесения Им Его жертвы, с пасхальной ночи, или со дня Пятидесятницы… Но важнее для человека уяснить, в каких отношениях будут Царство Христа и владычество антихриста. Продлится ли Царство Христово на земле до момента Второго Пришествия Спасителя и окончания истории, или же оно будет изгнано с лица земли воцарившимся врагом? Можно ли считать, что и дни апостасии, дни антихриста – тоже являются днями “тысячелетнего Царства Христова”?

Это вопрос о природе власти Христа, о сущности Его царства. Соответственно, это вопрос и о степени защищенности христианина Христом. Блаженный Августин (О граде Божием. 20,23) поясняет: “тысячелетие” Царствия Христова и “тысячелетие” заключения сатаны не совпадают: и после высвобождения сатаны, Царство Христа продолжится в верных душах. Ведь если и сейчас человек не может противостоять греху без помощи Божией – то тем более не сможет он бороться без помощи Бога во времена, когда власть искушений окрепнет [89]. Более того – поскольку и враг будет сильнее, то и помощь, оказываемая Богом христианам, станет больше. А потому – “что же после этого мы в сравнении с теми святыми и верными, которые будут в то время? Для испытания их получит свободу такой враг, с которым мы, когда он связан, боремся с великими опасностями!” (О граде Божием. 20,8). Тут же блаж. Августин высказывает надежду на то, что даже миссионерство будет продолжаться в те последние три года; к Церкви будут приходит те, кто познает истинный лик антихриста и правоту библейских пророчеств о нем… [90]

Но для этого нужна, будет такая решимость, такое умение мгновенно и навсегда переходить от неприятия и сомнений к служению и жертве… В этом смысл слов Спасителя: “Молитесь и просите, чтобы не случилось бегство ваше зимой или в день субботний” (Мф. 24,20). По изъяснению преп. Ефрема Сирина, эти слова призывают нас к молитве о том, чтобы последние искушения не должны нас застать во время праздности (зима для крестьянина – время отдыха от рабюот, а суббота – день покоя) и во время духовного бесплодия [91]. “Горе же беременным и питающим сосцами в те дни” (Мф. 24,19). Душа, еще только недавно зачавшая от веры и еще не родившая добрые дела, еще не укрепившаяся в жизни во Христе, может утратить начатки веры. И если вера уже привела к первым, но еще слишком малым плодам –тоже велика опасность отречения и предательства. И это будет сугубое горе: ибо одно дело язычник, никогда не бывший христианином или материалист, а другое дело – тот, кто почувствовал правоту Евангелия, и все же не выдержал, отрекся…

От христиан в “эру Водолея” прежде всего требуется просто выстоять. Вопреки всему не отречься от Христа словом, делом, мыслью и не участвовать в оккультных играх. Мученик — это не только тот, кто идет на плаху. Если у христианина рак, и врачи бессильны, но родственники уговаривают его сходить к “потрясающей целительнице”, в случае отказа он приимет поистине мученический венец. Если директор завода увлекся сайентологией и заставляет медитировать по утрам всех подчиненных, уход с работы — это тоже исповедание Христа. Когда по всем каналам Евровидения будут показывать “пришельцев”, низводящих огонь с неба и трактующих Евангелие с тчоки зрения “космической философии”, а христианин будет упрямо повторять в своем сердце “Символ веры” — это тоже будет исповедничеством. Если кришнаит с улыбкой предлагает христианину на улице пирожное-прасад (то есть пищу, ранее принесенную им в жертву Кришне), и христианин найдет в себе силы вопреки возмущению окружающих отказаться от угощения идоложертвенным (см. Деян. 15,29) — и это будет актом сопротивления “мироправителям тьмы”.

Так сбудется предсказание древних преподобных Отцов о последних временах: “нашего дела не будут иметь те люди, но придет на них искушение и оказавшиеся достойными в оном искушении окажутся выше нас и отцов наших” [92]. Посту и молитве первых христианских подвижников не смогут уже подражать христиане последних времен. И все же эти не-постники, не-молитвенники, не- аскеты по предсказанию древних будут облечены в Небесном Царстве венцами большими, чем монахи иных времен, — если просто сохранят веру и не осквернят души идолами.

Итак, Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа (здесь, на земле: в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми) — а царство антихриста. Христос, говоря о признаках своего. Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это — конец. Это ненадолго [93].

Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются призывом: “Ей, гряди Господи Иисусе!” И в приходе Бога главное, — что Он пришел, а не то, что все-таки разрушилось с Его приходом. Ведь сказано Христом о признаках конца: “Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше”. “Вос-клонитесь”, то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной богооставленности, вос- клонитесь, воспряньте, подымитесь. И преп. Ефрем Сирин считал, что Христос не сказал о точном времени своего возвращения для того, чтобы христиане всех поколений ждали Его, и надеялись на то, что их глаза, а не глаза другого в плоти своей узрят Бога: “и ныне каждый верующий желает принять Его в свое время” [94]. Много, ли, сегодня, среди, православных, христиан, тех, кто желает дожить до прихода Христа (а, значит, пройти через горнило владычества антихриста)?..

В заключение я хотел бы обратить внимание читателя на то, что я практически не занимался “толкованием Апокалипсиса”. Как будут осуществляться события Апокалипсиса, мы не знаем. Но я согласен с Алексеем Лосевым, полагающим, что нам важнее понять смысл того, о чем говорит книга Откровения, нежели пытаться найти толкование для каждого ее образа. Говоря о тех картинах, которые развертывает книга Откровения, философ пишет: “Понимая их подлинный смысл, мы не знаем, как они будут осуществляться, но мы верим, что-то, что осуществится, будет иметь именно этот смысл, а не иной. Другими словами, судить о том, как должно исполниться пророчество, можно только по наступлении того события, которое предречено. Полностью о пророчестве можно судить, таким образом, только после его исполнения. Скажут: зачем тогда существует пророчество? Пророчество существует для того, чтобы установить смысл грядущих времен, а не их факты. Поэтому все толкования должны ограничиться установлением только точного смысла событий, а не их фактического протекания. Это-то и есть пророчество, а не астрономическое вычисление затмения” [95].

Будет ли финал человеческой истории предварен и определен теми событиями и тенденциями, что были описаны и предположены выше, или дже совершенно иными – не знаю. Моя задача состояла в том, чтобы при взгляде на современность соотнести ее с библейскими пророчествами о конце мировой истории. Может быть, из нашего столетия ни одна из предположенных мною ниточек не протянется в то, апокалиптическое будущее. Но толковать Апокалипсис, исходя из опыта будущего, нельзя (этого опыта еще нет). Толковать же его, только исходя из опыта прошлого (опыта средневековья и античности) тоже недостаточно. Ведь люди Византии или Московской Руси в любом случае жили дальше от мира антихриста, чем мы, а, значит, и видели его с меньшими подробностями. Так что при соприкосновении с Апокалипсисом неизбежно приходится смотреть на него из мира современности. А через тысячу лет эти толкования будут казаться столь же надуманными и странными, как и те толкования древности, что в “числе зверя” видели начертания имени императора Нерона. Что ж – так не только в богословии. Наивными кажутся и газеты прошлых столетий. Наивными кажутся даже ученые прошлых эпох.

Но, по крайней мере, один из тезисов, высказанных здесь, больше, чем просто предположение. В перспективе той темы, о которой шла речь выше, смысл Апокалипсиса вполне ясен: язычество, вернув себе, контроль над рычагами государственной власти и, подчинив себе информационно-рекламные сети, еще даст последний бой Церкви Христа. Будем разбиты мы. Но не Христос, “паки, грядущий со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца”. И тот, кто сам не отречется от Него в сумерках последних дней, узрит новое небо и новую землю.

---

[1] Грядущее второе Пришествие Христа во славе, строго говоря, не завершает земную историю человечества, а открывает иной эон бытия.

[2] Хотяинцев И. Рецензия на книгу "Размышления православного прагматика о том, надо ли строить Храм Христа Спасителя". // Христианство в России. №3, 1995, с. 58. Мое знакомство с этой рецензией совпало по времени с публикацией некоторых строк из блоковского дневника (см. Приложение к “Вечерней Москве” 28.10.1995). Оказывается, 7 марта 1915 Александр Блок в сердцах записал: "Тоска, хоть вешайся. Опять либеральный сыск. — Жиды, жиды, жиды". Насчет “либерального сыска” — ой, как не устарело... Впрочем, - “мы об этом шепчемся в самой интимной компании на ушко, а вслух сказать, никогда не решимся. Можно печатно иносказательно обругать царя и даже Бога, а попробуй-ка еврея! ого-го! Какой вопль и визг поднимется... И так же, как ты и я, думают, — но не смеют сказать об этом сотни людей” (А. Куприн. Письмо Ф. Д. Батюшкову. 1909 г. цит. Кожинов В. В. Загадочные страницы истории ХХ века. “Черносотенцы” и Революция. - М., 1996, с. 134).

[3] Клизовский А. И., Правда, о масонстве. Ответ на книгу В. Ф. Иванова "Православный мир и масонство". — Рига, 1990.

[4] Розанов В. В. Уединенное. — М., 1990, с. 398.

[5] В Священном Писании много взаимных отражений и узнаваний. Три с половиной года проповеди. Того, Кто был "Светом миру" — три часа тьмы после Его Казни — три с половиной года владычества антихриста на пределе земной истории ("А внешний двор храма... дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца" — Откр. 11,2).

[6] В оригинале буквально "к мифам" — mithous.

[7] Весьма интересный очерк, поясняющий, чем именно оккультизм может привлекать современные элиты, содержится в книге двух русских протестантов В. Алексеева и А. Григорьева "Религия антихриста". — Новосибирск, 1994, сс. 193-212.

[8] Цит. по: Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М., 1991, с. 156.

[9] Преп. Феодор студит. Наставления монахам, 322. // Добротолюбие. Т. 4. — Jordanville, 1965, с. 432.

[10] Ильин И. А. Путь духовного обновления. М., 1962, с. 23.

[11] О человеческих жертвоприношениях в самой светлой языческой религии - в религии греко-римской (о ее светлости, естественности и человечности сейчас модно рассуждать) см.: Евсевий Памфил. Жизнь блаженного василевса Константина. М., 1998, сс. 251-252, а также комментарии на сс. 337, 343, 345.

[12] “Коммунизм несовместим с аскетизмом. Коммунизм утверждает на земле высшую справедливость, основывая ее на прочном и непрерывном экономическом процветании” (Научный коммунизм. Учебное пособие под ред. акад. П. Н. Федосеева. М., 1981, с. 237).

[13] Преп. Ефрем Сирин. На пришествие Господне. 2. // Творения. Ч. 3. — Сергиев Посад, 1912, с. 139.

[14] Розанов В. В. "Обескровленные" журналисты // Розанов В.В. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови. - СПб., 1914, с. 123.

[15] Померанц Г. У тапира нет табу // Литературная газета. 19.4.95.

[16] митр. Сурожский Антоний. Беседы о вере и Церкви. М., 1991, с. 79.

[17] Об этом см. соответствующую статью в моем сборнике “Как делают антисемитом” (М., 1998).

[18] митр. Антоний Сурожский. О некоторых категориях нашего тварного бытия. // Человек. 1993, №4, с. 96.

[19] Вообще-то у меня больше поводов для несогласия с ним, но когда он прав, – то можно лишь радостно с ним согласиться. Напрасно журналистка Ксения Мяло (“православная”, рериховка, и при этом коммунистка) в книжке, посвященной мне, возмущается: “Посмотрите, как бережно обращается Кураев с Г. Померанцем – тоже восточником и экуменистом. Его диакон почтительно величает “сам Померанц”, и если вступает в полемику с “самим”, то делает это в самой почтительной и осторожной манере – почему? Не потому ли, что Померанц 0-диссидент, поклонник империии Габсбургов, т.е. в определенном смысле также и западник?” (Мяло К. Звезда волхвов или Христос в Гималаях. М., 1998, с. 104). Дело не в политике и не в партийности. Просто есть действительно достойные оппоненты, а есть так себе – “журналюги”… Сама Мяло, кстати, так и не вступила в нормальную полемику со мной. Ни один из моих философских и историко-религиозных аргументов по поводу несовместимости теософии и христианства не был ею ни рассмотрен, ни даже упомянут. Все свелось к политическим обвинениям: не хорошо, мол, ругать советскую власть. О серьезности же ее богословских познаний (и даже просто русского языка) свидетельствует такой ее аргумент. Я поясняю, что “князем мира” в церковной традиции называется сатана. К. Мяло опровергает: “Очень не нравится Кураеву и понятие “Царь Мира”. Но ведь о “царе мира” говорит сам апостол Павел, называя таковым Мельхиседека: “царь правды, а потом и царь Салима, то есть царь мира” (Евр. 7,3)” (с. 83). Вот когда пожалеешь о проведенной большевиками реформе русского правописания и упразднения буквы i. В церковно-славянском переводе и в дореволюционных русских изданиях Библии стояло – “царь мира”, и любому ребенку было понятно, что “мир” – это покой, а мир – это космос. И в греческом оригинале ап. Павла basileus eirynys, а совсем не “князь космоса”. И латинском перводе Писание – rex Pacis (но совсем не Mundis). Да и само слово Иерусалим означает “город мира” в смысле “мирный город”, а не “всемирная столица”. Так что Мелхиседек совсем не владыка вселенной, а просто праведник, стяжавший дух мирен. Уж профессиональная-то воительница за русскую культуру и “Советскую Россию” могла бы знать родной язык. А заодно уж и Писание цитировать точнее: приведенный ею стих не Евр. 7,3, а Евр. 7,2.

[20] Померанц Г. У тапира нет табу // Литературная газета. 19.4.95.

[21] Шейфер Ф. Современная философия и теология. // Диспут. 1992, январь-март. С. 72.

[22] Федотов Г. П. Древо на камне // Живое предание. Православие в современности. - М., 1997, с.131.

[23] Русский вестник. Специальный выпуск. № 43, 1998.

[24] Парфененков П. Е. Ваал и его воинство. // Русский Вестник. № 39-40, 1998.

[25] Обращение Невского Земского Собора к главам монархических государств // Русский вестник. Специальный выпуск. № 43, 1998.

[26] Швырков В. В. Гордость лишает разума. Отклик на статью диакона Андрея Кураева “Ненависть лишает разума” // Русский вестник. 1998, №44-45.

[27] Не буду входить в подробный разбор упомянутой статьи, но лишь замечу, что в ней мой критик проповедует чисто католическое представление о Церкви. По его убеждению, “грешники вовсе не отпадают от Церкви, согрешая” (свящ. Петр Андриевский. О ересях диакона Андрея Кураева // Русский вестник. 1998, №44-45). Православная позиция по этому вопросу выражена московским духовником прот. Димитрием Смирновым: “Есть грехи, которые выводят человека за пределы Церкви сразу. То есть нельзя быть христианином и оставаться в этих грехах. Как можно оставаться христианином и оставаться алкоголиком? Ведь в Писании сказано: “Пьяницы Царстия Бодяи не наследуют”. И раз пьяница не наследует Царствия Божия, то, пока он не преодолеет эту страсть, он не может иметь надежду. Царствие Божие в его сердце не может быть раскрыто, потому что сердце его отравлено винными парами. Есть люди, которые, оставаясь в таких грехах, дерзают причащаться – таковые не являются членами Церкви все равно… это действительно область смерти… любые грехи, которые не дают благодати Божией приблизиться к человеку, можно назвать смертными” (протю Димитрия Смирнов. Вопросы о вере и спасении // Радонеж. 1998, № 17). Аналогичные святоотеческие суждения (причем в сопоставлении с католическим учением) см. в работе С. И. Фуделя “Славянофильство и Церковь” (Вестник РХД. № 125).

[28] см. Успенский Ф. И. История византийской империи. VI-IX вв. М., 1996, сс. 97-101. Подробнее: Казаков М. М. Епископ и империя. Амвросий Медиоланский и Римская империя в IV веке. Смоленск, 1995, сс. 132-149.

[29] Кстати, этот “Собор” описывает и Е. Рерих: “Новая Церковь должна явиться на смену старой в полном сиянии Красоты Подвига Иисусова, она должна будет собрать Великий вселенский Собор просмотреть при свете нового сознания все постановления бывших Соборов. И только тогда будет заложена Новая религия, Религия Св. Духа” (Письма Елены Рерих. 1932-1955. Новосибирск, 1992, с. 67).

[30] “Все мертвое плывет по течению, против течения может плыть только живое” (Г.К.Честертон. Вечный человек. — М., 1991, с. 255).

[31] Подробнее об этом см. мою статью “Искушение модернизмом” (Благодатный огонь. Приложение к журналу "Москва" № 1, 1998).

[32] Кротов Я. Рецензия на статью А. Колпакова "Реванш" (Московский комсомолец, 19.9.94) // Христианство в России. 1994, №2, с. 61.

[33] Либералы признают свое поражение, но не сдаются. // Правсолавная Москва. №33 (129), ноябрь 1997.

[34] Я, в свою очередь, рад, что удостоился ушатика помоев от этого игумена, причем в газете, самой, конечно, подходящей для богословских дискуссий – в “МК”: “В православных храмах и монастырях вы не встретите книг Сергия Булгакова, Павла Флоренского, Александра Меня. Здесь скорее будут продавать черносотенную литературу, чем книги Соловьева или Бердяева... Очень прославился на этой ниве митрополит Иоанн (Снычев), чьи книги, как и работы небезызвестного неофита, бывшего “научного атеиста”, дьякона Андрея Кураева, не теряют своей популярности среди малообразованного населения. Настоящие ученые их не критикуют, не хотят “связываться”, а… просто зажимают нос, – уж больно смердит” (игумен Вениамин (Новик). Крестом по лбу // Московский комсомолец. 26.11.1998). Странно, что игумен Вениамин вдруг вспомнил Соловьева, Флоренского, Булгакова и Бердяева. Ведь незадолго до этого на страницах баптистского журнала он утверждал, что философии в России вообще никогда не было: “Чтобы отличить главное от второстепенного в христианстве, необходима работа разума, для этого необходима философия, над этим надо думать. А это соответственно требует определенной культуры. К сожалению, в России не было традиции философской культуры” (игумен Вениамин (Новик). Не будем решать за Бога, что есть истина // Духовное возрождение. Информационно-аналитический журнал ассоциации "Духовное возрождение" № 1(14), 1998. с. 10). А будь философская культура у самого игумена Вениамина, то есть, говоря его же словами, умение отличать главное от второстепенного в христианстве - он бы не променял возможность совершать Литургию на сомнительное удовольствие диссидирования с помощью “Московского комсомольца”.

[35] Лорентен Р. Предисловие. Мудрый взгляд на будущее // де Лобье П. Время конца времен. Эссе на тему христианской эсхатологии. Минск, 1995, с. 6.

[36] де Лобье П. Время конца времен. Эссе на тему христианской эсхатологии. Минск, 1995, сс. 45-46.

[37] де Лобье П. Время конца времен. с. 49.

[38] де Лобье П. Время конца времен. с. 112.

[39] де Лобье П. Время конца времен. с. 103.

[40] де Лобье П. Время конца времен. сс.105-106.

[41] де Лобье П. Время конца времен. с. 112-113.

[42] св. Григорий Богослов. Творения. ч. 6. М., 1848, с. 90.

[43] де Лобье П. Время конца времен. с. 122.

[44] Странно, кстати, что когда я выразил свое несогласие с этой концепцией де Лобье во время его публичных лекций в Москве, в газете “Православная Москва” появилась заметка с занятной критикой в мой адрес. Именно о моей позиции было сказано, что “эта эсхатология есть рецидив традиционно-израильского противления Святому Духу” (игумен Варсонофий Хайбулин. Грядет ли благословенное время мира? // Православная Москва № 32-33 (92-93), ноябрь 1996).

[45] Так, авторитетнейший для иудеев рабби Акива поддержал восстание Бар-Кохбы против Рима в 132 г. и даже провозгласил, что Бар-Кохба и есть Мессия. Рамбам (Маймонид) пояснил: “Бар-Кохба действительно мог стать Мошиахом, если бы не совершил ошибки. Таким образом, можно считать, что рабби Акива не был не прав, Бар- Кохба просто не сумел реализовать имеющиеся у него возможность” (Пинхас Полонский, Мирьям Китросская. День плача, траура и поста // Лехаим. Июль-август 1998, № 7 (75), М., с. 17). Из этого эпизода, по крайней мере, понятно, каким критерям должен соответствовать Мессия в иудаизме. Это не спаситель душ, но тот, кто дает власть еврейскому народу. Так это на его встречу предлагает де Любак выйти вместе с иудеями из Иерусалима?

[46] де Лобье П. Время конца времен. Эссе на тему христианской эсхатологии. Минск, 1995, сс. 109-110.

[47] Подробнее см. об этом главу “Православие и католичество в опыте молитвы” в моей книге “Вызов экуменизма”.

[48] Неклесса А.И. Конец цивилизации, или Зигзаг истории // Знамя. 1998, №1, с. 168.

[49] Неклесса А.И. Конец цивилизации, или Зигзаг истории // Знамя. 1998, №1, сс. 166-167.

[50] Талмуд. Мишна и Тосефта. Пер. Н. Переферковича. т. 4. кн. 7 и 8. — Спб., 1901, с. 287. Ср. также: “Если язычник убил язычника или убил еврея, он отвечает, а если еврей убил язычника, он не отвечает” (Тосефта Авода Зара 8,6; там же, с. 476).

[51] В одной пропагандистской книжке, изданной начале 80-х годов в Белоруссии и называвшейся, если не ошибаюсь “Сто ответов верующим”, несколько раз повторялся один и то же трюк. Вопрос: “Может ли в СССР верующий человек быть учителем?”. Ответ: “У нас Конституция гарантирует свободу совести и равенство всех граждан. В СССР нет запрета на профессии. Но, видите ли, учитель должен воспитывать детей в духе преданности идеалам коммунизма, а религиозный человек этого сделать не сможет. Значит, верующий учитель не сможет выполнять требования образовательных программ, а потому учителем он все-таки быть не может”. Вопрос: “Может ли верующий человек быть офицером Советской Армии?”. “У нас Конституция гарантирует свободу совести и равенство всех граждан. В СССР нет запрета на профессии. Но, видите ли, офицер должен воспитывать солдат в духе преданности идеалам коммунизма, а религиозный человек этого сделать не сможет. Значит, верующий офицер не сможет выполнять требований Уставов, а потому офицером он все-таки быть не может”. Аналогичным был ответ и на вопрос “Может ли верующий человек быть руководителем предприятия”.

[52] Насколько независимо от мнения покупателей газет могут вести себя “демократические” журналисты, видно из освещения московскими демгазетами церковной тематики. По опросу, проведенному Институтом системных исследований и социологии, большинство москвичей (59,5%) согласны, что государство должно поддерживать церковь (см. Московские новости, 4.2.1996). В то же время почти все демократические издания в Москве постоянно выступают с самой резкой критикой любых жестов поддержки госвластями Православной Церкви. Следовательно, люди, ведущие религиозную тематику в московских средствах массовой информации, стремятся не к отражению мнения большинства, а к тому, чтобы свою (по большей части резко антицерковную) настроенность навязать большинству москвичей.

[53] Честертон Г. К. Преданный предатель. // Избранные произведения в 4-х томах. Т. 4. — М., 1994, с. 379.

[54] Jones P. The Gnostic Empire strikes back. — Phillipsburg, 1992, p. 86.

[55] Честертон Г. К. Исключительная изобретательность Еноха Оутса. // Избранные произведения в 4-х томах. Т. 3. — М., 1994, с. 56.

[56] Ломакина И. Голова Джа-ламы. 1993, сс. 208-209. Подробнее о человеческих жертвоприношениях в ламаизме см. главу “Жертва человеческая и жертва Божеская” в моей книге “Если Бог есть любовь” (м., 1998)

[57] Черняк И. У “охотников за головами”. // Огонек. №20, 1995, сс. 68-71.

[58] “Конечная цель гуманитарных наук состоит не в том, чтобы конституировать человека, но в том, чтобы растворить его, то есть вернуть его психологически в объятия "равнодушной природы" - C.Levi-Strauss. La pensee sauvage. Paris,1962, p. 326.

[59] Честертон Г. К. Шар и крест. // Приключения' 90. — М., 1990, с. 369.

[60] Письма Елены Рерих 1929-1938. Т. 2, с. 291.

[61] Стенограмма заседания Религиозно-философского общества // Вестник теософии. 1910, № 11, сс. 81-83.

[62] Там же, сс. 86-103.

[63] Стенограмма заседания Религиозно-философского общества // Вестник теософии. 1910, № 11, с. 101.

[64] Свою “трилогию” он начинал писать с теософских позиций, полагая, что индуизм и христианство сущностно едины. В предисловии к третьему изданию своей книги Лодыженский написал: “Тогда работая над первым трудом нашим, мы относились совершенно одинаково как к христианским воззрениям, так и к воззрениям Раджа Йоги и теософского оккультизма, который ее проповедует. Мы ставили их на одну доску в наших исканиях. Но теперь мы уже не можем так же относиться к индусской теософии... В результате всех наших исследований мы и пришли к тому заключению, что исследователю, беспристрастно ищущему религиозную истину, нельзя не отвергнуть идей того самоутверждающегося обожествления человека, которые лежат в основании Раджа Йоги” (Лодыженский М. В. Мистическая трилогия. Т. 1. Сверхсознание. — Пг., 1915, с. II и 372).

[65] О причинах гонений на христиан в Римской империи см. главу “За что преследовали христиан в языческом мире” в моей книге “Сатанизм для интеллигенции. О Рерихах и православии. т.1. Религия без Бога” (М., 1997).

[66] Назаретян А. Похороны богов. Либо они состоятся, либо цивилизация погибнет // Огонек. №27, 1995.

[67] Диспут. 1992, Январь-март. сс. 86-87.

[68] митроп. Вениамин (Федченков). О вере, неверии и сомнении. Спб., 1992, с. 153.

[69] Короленко В. Г. История моего современника. - М., 1965, с. 593.

[70] Ленин В. И. Письмо А. М. Горькому от 13.11.1913 // Полное собрание сочинений. т.48, М., 1975, с.226-227.

[71] Величко В. Л. Владимир Соловьев. Жизнь и творения. — СПб., 1904, с. 170.

[72] Внешняя печать, несомненно, есть проявление, запечатление внутреннего отчуждения от Христа. Московский священник Николай Карасев рассказывает о таком совмещении внутреннего и внешнего: "Однажды я крестил двух девиц. И у одной из них я увидел на правой руке штамп, на котором было написано "оплачено". Это был пропуск в один из музыкальных рок-клубов. При дальнейшем выяснении оказалось, что девицы интересуются учением буддизма, так как в клубе его пропагандируют. Когда же я поставил условие: или крещение, или клуб с его песнями и учением, одна из них, у которой был штамп на руке, отказалась креститься и ушла от купели крещения" (священник Николай Карасев. Аспирантский отчет на тему "Теософия и практический оккультизм". — М., ОВЦС МП, 1995, с. 9. Рукопись).

[73] Например, Эли Визель, президент "Гуманитарного фонда Эли Визеля", бывший узник нацистского концлагеря, затем известнейший еврейский писатель, лауреат Нобелевской премии мира (1986 год, вместе с А. Д. Сахаровым), чрезвычайно влиятельный, хотя и теневой политический лидер Америки, работает по такому адресу: "666. Fifth avenue, 10h floor, New-York". Он мог бы выбрать любой другой оффис Нью-Йорка. Но он сделал жест — и поселился в трех шестерках, что стоят на всех его письмах.

[74] Авдеев В. Преодоление христианства. — М., 1994, с. 99.

[75] Авдеев В. Преодоление христианства. с. 110.

[76] Авдеев В. Преодоление христианства. с. 71.

[77] Авдеев В. Преодоление христианства. с. 168-170. Слова о "пощаде", которой не будет, станут особенно значимы, если вспомнить, что активнейший рассадник оккультных идей в России и во всем мире — это кружки "восточных единоборств". Журналист спрашивает Михаила Крысина, президента Российской Ассоциации боевых искусств, вице-президента Всемирной федерации Косики- каратэ: "Однако, Михаил! Будучи приверженцем буддизма, вы только что произнесли Христову заповедь: "Ученик никогда не может возвыситься над учителем". Притом, что отношение к православию у вас, скажем, прохладное. — Православие есть помимо меня. Я есть помимо него. Нельзя заставлять человека молиться какому-то богу, тем более такому, который пришел и сказал: "Вот — я". Ну, — ты. Внешне — никто. Речь — косноязычная. Характер — отвратительный. Чудес никто не видел. Да человек — это уже Бог. В чем-то, в чем достиг высочайшего мастерства" (Совершенно секретно. №3, 1995). Православное казачество было разгромлено и вырезано в ходе Первой русской оккультной революции. Сегодня оккультисты создают свои многотысячные отряды боевиков.

[78] Ленин В. И. Письмо А. М. Горькому от 13.11.1913, с. 228.

[79] Недалеко от Флоренции есть православный монастырь Сербской Патриархии. Его настоятель – игумен Силуан рассказывал мне, что, и недели не проходит, чтобы кто-то из итальянцев не стучался в ворота и не просил принять его в православие и в монастырь. Однако при разговоре выясняется, что православие этому просителю известно только по книге “Откровенные расказы странника”. И в монастырь он хочет только для того, чтобы обучиться технике иисусовой молитвы, нетварный свет – и все это не позже, чем к концу недели. О покаянии же, исповеди, причастии обычно этот искатель высших духовных переживаний и понятия не имеет. Но, не научившись и азбуке, желает быть поэтом.

[80] Урсула Лоренц. Гармония Души и Вселенной // Европа. №1, 1994, с. 28.

[81] “Четверо подростков в Алма-Ате 4 апреля 1996 г. убили девочку. Организатор убийства - Эдик Богайчук - учился в школе права, желая стать прокурором. “Но года два назад он признался друзьям еще в одной мечте - тайной - ему хотелось убить кого-нибудь, чтобы “проверить себя”. Как говорит мама, он всегда был “большим фантазером”. Рассказывал об инопланетянах, которые ломали бабушкину швейную машинку, и улетали в форточку, об ангелах, являвшихся ему в виде дисков. Эдик молился, бывал в церкви, упросил маму крестить его и носил крестик. Он уверял следователей, что Бог, мол, приходил к нему в следственный изолятор. Когда прабабушка умерла, Эдик часто вместо уроков шел на кладбище и “через ангела говорил с бабушкой”. Уже после случившегося следователи в столе у мальчика нашли странный дневник: “В 1979 от Рождества Христова 5 декабря под вечер родился страстный пожиратель человеческих душ и энергий. И дано было имя этому ребенку - Эдуард-Эдик. Мать, не знавшая, что ее сын 666 (Омен), винила во всем улицу, но у Эда с рождения был заложен инстинкт правителя Тьмы”. Судебно-медицинская экспертиза признала мальчиков в медицинском смысле здоровыми” (Евгения Доцук. Дикие забавы // Труд. 30.1.1997).

[82] Об этом глава “Язычество и религия космоса” в моей книге “Сатанизм для интеллигенции. О Рерихах и православии. т.1. Религия без Бога” (М., 1997).

[83] de Lubac Н. Paradoxes. — Paris, 1959, p. 48.

[84] См. прот. С. Булгаков. Апокалипсис Иоанна. — М., 1991, с. 109.

[85] Блаватская Е. П. Скрижали кармы. сс. 489-490.

[86] Блаватская Е. П. Скрижали кармы. сс. 83-84.

[87] Когда Авраама Линкольна пригласили вместе помолиться о том, чтобы Бог взял сторону северян в гражданской войне против работорговцев, Линкольн ответил, что "гораздо более важно, чтобы северяне молили Бога о возможности всегда быть на стороне Бога".

[88] Цит. по: Фаррар Ф. Первые дни христианства. — СПб., 1892, с. 714.

[89] “Для царствования святых со Христом будет большее число лет, чем для заключения в узы и лишения свободы диавола: они будут царствовать с Царем своим, Сыном Божиим, и в те три с половиной года, когда диавол уже не будет связан… окончится тысячелетие не царствования святых, а заключения в узы и лишения свободы диавола, так что каждая сторона имеет для окончания тысячелетия, т.е. всех своих лет, различные и особые сроки: царствование святых более отдаленный, заключение диавола более близкий” (Августин. О граде Божием. 20,13).

[90] Владимир Соловьев перед смертью молился о еврейском народе. А перед этим говорил об угрозе Китая и панисламизма (см. С. Н. Трубецкой. Смерть В.С. Соловьева. // Собрание сочинений кн. С. Н. Трубецкого. т. 1. Публицистические статьи 1896-1905 гг. - М., 1907. с. 346-347). Эту молитву нельзя понимать в контексте современной либеральной публицистики. Это не была молитва христианина, кающегося перед евреями за холокост. Это был эсхатологически мотивированный поступок: по ощущению Соловьева, иудеи сыграют некую роль в той мрачной эсхатологии, которая виделась ему в последние месяцы его жизни. И в связи с эсхатологией он призывает молиться о евреях. В "Повести об Антихристе" роль иудеев вполне неблаговидна - так не является эти его предсмертная молитва молитвой об умилостивлении злых сердец? Это молитва о том, чтобы Израиль отказался от утверждения власти лже-мессии, чтобы он распознал таки антихриста и не служил ему…

[91] см. преп. Ефрем Сирин. Толкование на Четвероевангелие // Творения. ч.8. Троице-Сергиева Лавра, 1914, с. 271.

[92] Древний патерик. — М., 1899, с. 341.

[93] Даже меньше, чем на три с половиной года. По предположению многих Отцов, во времена антихриста “время сократится”. “И если бы Бог не сократил дней тех, не спаслась бы никакая плоть” (Мф. 24,22). “Не число дней с их часами уменьшается, - пишет преп. Ефрем, - но самое время становится кратким ради избранных, так что бедствия их не умножаются, но сокращаются” (преп. Ефрем Сирин. Толкование на Четвероевангелие // Творения. ч.8. Троице-Сергиева Лавра, 1914, с. 272).

[94] преп. Ефрем Сирин. Толкование на Четвероевангелие // Творения. ч.8. Троице-Сергиева Лавра, 1914, с. 272.

[95] Лосев А. Ф. Диалектика мифа. // Философия. Мифология. Культура. — М., 1991, с. 176. 

Православная беседа >> Библиотека >> Кураев Андрей, диакон

На правах рекламы: