[Православная беседа] [Ответы и комментарии] [Написать ответ]
Отправлено Анахоретъ, Всех люби, от всех беги, 21:15:08 29/10/2001
в ответ на:
"Иконопочитатели" в ИПХ Греции, отправлено
Димитрiй,
православный, 13:33:00 29/10/2001
Развивать эту тему сейчас недосуг, но вот часть диалога о символической иконографии вообще и образе Бога Отца в частности, который многим может показаться интересным и познавательным. Взят когда-то с Холмогоровского форума: — Однако позднее появились попытки найти «видимое» обоснование для изображения Бога Отца. Обоснованием изображения Бога Отца в виде старца обычно считают видение пророка Даниила. «Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нем было бело, как снег, и волосы главы Его — как чистая волна; престол Его — как пламя огня, колеса Его — пылающий огонь» (Дан. 7, 9). Соответственно, многим представлялось (например, Дионисию Фурнаграфиоту в его иконографическом трактате «Ерминия»), что Мы изображаем безначального Отца в виде старца, как Его видел Даниил. Проблема в том, однако, что и святоотеческие толкования (Феодорит, Дамаскин...), и литургические тексты православного богослужения однозначно отождествляют Ветхого Деньми не с Богом Отцом, а с Богом Сыном, в явлении же его в человеческом облике видят предвестие Воплощения. Например, в 1-й стихире на стиховне праздника Сретения говорится: «Ветхий денми иже закон древле дав Моисею, днесь младенец видится». То, что в видении происходит как бы «встреча» Ветхого Денми и Сына Человеческого не должно смущать — в данном случае разумеются не Бог Отец и Бог Сын, а Божество Сына и Его Человечество, возносимое на престол, где предвечно пребывает Его Божество. — В византийском (и раннем древнерусском) искусстве образ Ветхого Деньми никогда не воспринимался как «видимое» основание для изображения Бога Отца. Приводимые Вами литургические тексты это замечательным образом подтверждают (что касается Дионисия Фурнаграфиота, то ссылка на него в данном случае — явный анахронизм: Дионисий так же мало понимал изначальный смысл этого типа, как и митрополит Макарий). Есть и второй момент — не следует изображать реальность в виде ее прообразов: свершившееся в Новом Завете следует изображать в согласии с новозаветными же образами. Об этом говориться в 82 каноне VI Вселенского Собора применительно к ветхозаветному образу Агнца, которым иногда заменяли новозаветное изображение Христа. Таким образом, изображение реальности необходимо предпочитать изображению того, что ее символизирует, свершение предзнаменованию и первообраз образу. Из этой логики изображение Ветхого Денми выпадает. Если понимать 82 правило Трулльского собора буквально (при всей его важности), то это неизбежно означает изгнание всякого символизма из христианского искусства — чего, разумеется, не произошло. Замечание это и Вам и Л. Успенскому, вслед за которым вы идете. 82 правило — это, скорее, свидетельство концептуального отделения собственно моленного образа (в котором должно было безусловно присутствовать истинное новозаветное свидетельство) от всех других функциональных разновидностей церковного искусства (Вы когда-нибудь видели свечи, возжженные перед иконой «Страшного Суда»?) Последний момент вплотную приводит нас к вопросу об истории иконографического типа «Иисуса Христа Ветхого Деньми». — Оно распространилось в XIII-XIV веках, однако первоначальный смысл изображения Ветхого Денми в иконописных программах довольно тонкий. Есть, например, замечательные росписи на стенах одного из сербских монастырей: в трех соседствующих кругах изображены Ветхий Денми, Иисус Христос и Спас-Эммануил в образе младенца... Таким тонким образом изображается Святая Троица — через троекратное повторение образа Сына: Ветхий Денми — Слово Божие, как предвечный образ Отца, Иисус Христос, Сын Божий Воплощенный, Эммануил, С Нами Бог — Сын Божий Искупитель, пребывающий с нами в Святом Духе и Святым Духом и по Своем Вознесении. Тут очень сложная богословская логика и очень сложная символика, и она, разумеется, не могла не упроститься. В Ветхом Денми начали видеть непосредственный образ Самого Отца, а Святого Духа начали изображать в образе голубинем... — Логика и символика здесь действительно очень сложные, но состоят несколько в другом. Чтобы понять, в чем, нужно, прежде всего, правильно представлять историю иконграфического типа. Здесь можно выделить несколько стадий: 1) раннехристианское искусство, когда видение пророка Даниила, наряду с другими пророческими видениями и текстами Откровения, использовалось для создания различных вариантов изображения «Христа во Славе» (Осиос Давид в Салониках — V век; Бауит — VI век и т. д.) Пожалуй, наиболее интересной в этом отношении является синайская икона «Христа во Славе» VIII века, где Христос, в соответствии с текстом Даниила, представлен с белыми волосами — хотя сама икона при этом надписана «Эммануил» (ссылка на Исайю), а вокруг Христа представлены апокалиптические существа (ссылка на Иезекииля и Откровение) 2) изображения Иисуса Христа Ветхого Деньми в XI-XII (а вовсе не в XIII-XIV веках) — в связи с христологической полемикой этого времени (о которой Вам, разумеется, известно). Различные иконографические типы Христа должны были соответствовать различным аспектам его почитания, обсуждавшимся в процессе полемики (полемик). Здесь нужно рассмотреть некоторые примеры: а) лекционарий из монастыря Дионисиат середины XI века (номер не помню)- инициал начального стиха первой главы Евангелия от Иоанна: Христос Эммануил на коленях Христа Ветхого Днями (с крещатым нимбом) – функция, как Вы понимаете, символически-пояснительная, а отнюдь не моленная. Однако речь идет, разумеется, не об Отце, а о Христе, раскрывающем образ и волю невидимого Отца (как и во всех других ветхозаветных видениях) б) Евангелие третьей четверти XI века из Парижской Национальной библиотеки (gr. 74)- изображения Пантократора, Эммануила и Ветхого Днями — на титульных листах первых трех Евангелий, и всех их трех вместе — на титульном листе Евангелия от Иоанна (если я не ошибаюсь!). Сопоставление очевидно — в первом случае речь идет о Христе воплотившемся (исторический тип), а в двух других — о Христе предвечном (вот нам и пригодились символические типы — как иначе можно выразить эту тему?). Необходимость ее выражения становится понятна, если вспомнить полемику с Иоанном Италом и его учениками по вопросу о соединении природ во Христе в) икона «Благовещение Устюжское» из ГТГ — здесь смысл тот же — предвечный Христос в небесах в образе Ветхого Деньми и Христос воплотившийся — Эммануил — в лоне Богоматери (здесь вы видите наглядный ответ на вопрос Иоанна Итала о том, когда именно происходит соединение естеств во Христе — не предвечно, а именно в момент Боговоплощения) г) наконец, многочисленные памятники монументальной живописи XII века — византийские и русские — среди которых македонская (а не сербская!) церковь св. Пантелеймона в Неризи (1164 г.), где разные иконографические типы представлены в пяти куполах храма (эту традицию, правда в несколько искаженном виде, можно встретить в русских храмах XVI-XVII веков). Здесь представлены Пантократор (дважды), Эммануил, Ветхий Деньми и Христос-священник: то есть к теме соединения естеств добавляется и литургическая тема ("Ты бо еси приносяй и приносимый, приемляй и раздаваемый") — понятно почему (константинопольские соборы 60-х гг. XII века) 3) позднейший период — т.е., русский XV и XVI век, когда вся актуальная христология была как бы «забыта», и Ветхого Деньми стали действительно воспринимать как символическую «замену» Богу Отцу — причем, вместо сложного и не вполне понятного старца с кресчатым нимбом изображали уже самого Бога Отца с надписанием «Господь Саваоф» (на это время этот общий троичный эпитет однозначно прилагается к Богу Отцу). Так что слова Макария в защиту подобных изображений справедливы только в той части, где он ссылается на традицию, хотя, по-видимому, он совершенно не понимал ее истинного содержания Таким образом, в византийском и раннем русском искусстве иконографический тип Иисуса Христа Ветхого Деньми использовался лишь в контексте сложных символических программ (почти никогда в иконописи!), в изображениях, имевших, прежде всего, дидактическое (а не моленное!) значение. Его смысловая «подстановка» на русской почве — отнюдь не единственный пример богословского невежества и буквализма, которые были весьма характерны для русской версии православной культуры.
Ответы и комментарии: