[Православная беседа] [Ответы и комментарии] [Написать ответ]
Отправлено
чтецъ Михаилъ 05:53:45 20/04/1999:
Послε нεкоторой занятости, появилось наконецъ время помεстить — надεюсь, для общаго назиданiя — исчерпывающую статью великаго русскаго философа И.А.Ильина. Буду весьма признателенъ тεмъ, кто пришлетъ профессiональныя предложенiя по поводу представленiя текстовъ на сети въ царской орθографiи. 167. О РУССКОМЪ ПРАВОПИСАНIИ. Дивное орудiе создалъ себε русскiй народъ, — орудiе мысли, орудiе душевнаго и духовнаго выра-женiя, орудiе устнаго и письменнаго общенiя, орудiе литературы, поэзiи и театра, орудiе права и государственности, — нашъ чудесный, могучiй и глубокомысленный русскiй языкъ. Всякiй иноземный языкъ будетъ имъ уловленъ и на немъ выраженъ; а его уловить и выразить не сможетъ ни одинъ. Онъ выразитъ точно — и легчайшее, и глубочайшее; и обыденную вещь, и религiозное паренiе; и безысходное унынiе, и беззавεтное веселье; и лаконическiй чеканъ, и зримую деталь, и неизреченную музыку; и εдкiй юморъ, и нεжную лирическую мечту. Вотъ что о немъ писалъ Гоголь: «Дивишься драгоцεнности нашего языка: что ни звукъ, то и подарокъ; все зернисто, крупно, какъ самъ жемчугъ, и право, иное названiе еще драгоцεннεе самой вещи»... И еще: «Самъ необыкновенный языкъ нашъ есть еще тайна... Языкъ, который самъ по себε уже поэтъ»... О немъ воскликнулъ однажды Тургеневъ: «Во дни сомнεнiй, во дни тягостныхъ раздумiй о судьбахъ моей родины, — ты одинъ мнε поддержка и опо- 434 ра, о, великiй, могучiй, правдивый и свободный русскiй языкъ! Нельзя вεрить, чтобы такой языкъ не былъ данъ великому народу!». А новое поколεнiе его не уберегло... Не только тεмъ, что наполнило его неслыханно-уродливыми, «глухонεмыми» (какъ выразился Шмелевъ), безсмысленными словами, слεпленными изъ обломковъ и обмылковъ революцiонной пошлости, но еще особенно тεмъ, что растерзало, изуродовало и снизило его письменное обличiе. И эту искажающую, смыслъ-убивающую, разрушительную для языка манеру писать — объявило «новымъ» «правописанiемъ». Тогда какъ на самомъ дεлε эта безграмотная манера нарушаетъ самые основные законы всякаго языка. И это не пустыя жалобы «реакцiонера», какъ утверждаютъ иные эмигрантскiе неучи, а сущая правда, подлежащая строгому доказательству. ——————— Всякiй языкъ есть явленiе не простое, а сложное; но въ этой сложности все въ языкε взаимно связано и обусловлено, все слито воедино, все органически сращено. Такъ и вынашиваетъ его каждый народъ, слεдуя одной инстинктивной цεли — вεрно выразить и вεрно понять выраженное. И вотъ имено эту цεль революцiонное кривописанiе не только не соблюдаетъ, но грубо и всемεрно, вызывающе попираетъ. Языкъ есть прежде всего живой истокъ звуковъ, издаваемыхъ гортанью, ртомъ и носомъ, и слышимыхъ ухомъ. Обозначимъ этотъ звуковой — слуховой составъ языка словомъ «фонема». Эти звуки въ отличiе отъ звуковъ, издаваемыхъ животными, членораздεльны: иногда, какъ въ русскомъ, итальянскомъ и французскомъ языкε, отчетливы и чеканны, иногда, какъ въ англiйскомъ языкε неотчетливы, но слитны и расплывчаты. Членораздεльность эта подчинена особымъ законамъ, которыми вεдаетъ грамматика: она различаетъ звуки (гласные и согласные), слоги и слова, а въ словахъ корни и ихъ приращенiя (префиксы — впереди корня, аффиксы и суффиксы — позади корня); она различаетъ еще роды и числа, склоненiя (падежи), и спряженiя (у глаголовъ: времена, числа, наклоненiя и виды); она различаетъ далεе части рεчи (имя существительное, прилагательное, мεстоименiе, глаголъ и т.д.), а по смысловой связи словъ — части предложенiя (подлежащее, сказуемое, опредεленiе, дополненiе, обстоятельственныя слова и т.д.). Все это вмεстε образуетъ ученiе о формахъ языка и потому можетъ быть обозначено словомъ «морθема». Само собой разумεется, что и фонема и морθема служатъ смыслу, который онε стараются вεрно и точно выразить и которымъ онε внутренно насыщены. Безсмысленные звуки — не образуютъ языка. Безсмысленные суффиксы, падежи, спряженiя, мεстоименiя, глаголы и предлоги, дополненiя — не слагаютъ ни рεчи, ни литературы. Здεсь все живетъ для смысла, т.е. ради того, чтобы вεрно обозначить разумεемое, точно его выразить и вεрно понять. Человεкъ даже стонетъ и вздыхаетъ не зря и не безсмысленно. Но если и стонъ его, и вздохъ его полны выраженiя, если они суть знаки его внутренней жизни, то тεмъ болεе его членораздεлыная речь, — именующая, разумεющая, указующая, мыслящая, обобщающая, доказывающая, разсказывающая, вос- 435 клицающая, чувствующая и воображающая, — полна живого смысла жизненно драгоцεннаго и отвεтственнаго. Весь языкъ служитъ этому смыслу, т.е. тому, что онъ хочетъ сказать и сообщить, и что мы назовемъ «семемою». Она есть самое важное въ языкε. Ею все опредεляется. Возьмемъ хотя бы падежи: каждый изъ нихъ имεетъ иной смыслъ и передаетъ о предметε что-то свое особое. Именительный: — предметъ берется самъ по себε, внε отношенiй къ другимъ предметамъ; родительный: — выражаетъ принадлежность одного предмета — другому; дательный: — указываетъ на приближаюшее дεйствiе; въ винительномъ падежε ставится имя того объекта, на который направлено дεйствiе; въ творительномъ падежε ставится имя орудiя; мεстный или предложный падежъ указываетъ на обстоятельства и на направленiе дεйствiй. И такъ, дεло идетъ черезъ всю грамматику... Къ фонемε, морθемε и семемε присоединяется, наконецъ, запись: слова могутъ быть не только фонетически произнесены, но еще и начертаны буквами; тогда произносящiй человεкъ можетъ отсутствовать, а рεчь его, если только она вεрно записана, можетъ быть прочтена, фонетически воспроизведена и вεрно понята цεлымъ множествомъ людей, владεющихъ этимъ языкомъ. Именно такъ возникаетъ вопросъ правописанiя. Какое же «писанiе» есть вεрное или правое? Отвεчаемъ: то, которое точно передаетъ не только фонему, насыщенную смысломъ, и не только морθему, насыщенную смысломъ, но прежде всего и больше всего самую семему. И скверное, или кривое «писанiе» будетъ то, которое не соблюдаетъ ни фонему, ни морθему, ни семему. А вотъ именно въ этомъ и повинно революцiонное кривописанiе: оно устраняетъ цεлыя буквы, искажаетъ этимъ смыслъ и запутывает читателя; оно устраняетъ въ мεстоименiяхъ и прилагательныхъ (множественнаго числа) различiя между мужскимъ и женскимъ родомъ и затрудняетъ этимъ вεрное пониманiе текста; оно обезсмысливаетъ сравнительную степень у прилагательныхъ и тεмъ вызываетъ сущiя недоумεнiя при чтенiи и т.д., и т.д. Удостовεримся во всемъ этомъ на живыхъ примεрахъ. Вообще говоря, одна единственная буква можетъ совсεмъ измεнить смыслъ слова. Напримεръ: «не всякiй совершонный (т.е. сдεланный) поступокъ есть совершенный (т.е. безупречный) поступокъ» Погасите это буквенное различiе, поставьте въ обоихъ случаяхъ «е» или «о» — и вы утратите глубокiй нравственный смыслъ этого изреченiя. Онъ сказалъ, что будетъ (т.е. придетъ), да вотъ что-то не будитъ» (т.е. не прерываетъ мой сонъ). Такое же значенiе имεетъ и ударенiе: его перемεщенiе радикально мεняетъ смыслъ слова: «ты дорога мнε большая дорога». И такъ вся ткань языка чрезвычайно впечатлительна и имεетъ огромное смысловое значенiе. Это особенно выясняется на омонимахъ, т.е. на словахъ съ одинаковой фонемой, но съ различнымъ смысломъ. Здεсь спасенiе только одно: необходимо различное (дифференцированное) начертанiе. Это законъ для всεхъ языковъ. И чεмъ больше въ языкε омонимовъ, тεмъ важнεе соблюдать вεрное писанiе. Такъ, французское слово «вэр» обозначаетъ: «червяка» (vег), «стихъ» (vers), «стекло-стаканъ» (verre), «зеленый» (vert) и предлогъ «на, при, къ, около» (vers). ГIопробуйте «упростить» это разнописанiе и вы внесете въ языкъ 436 идiотскую путаницу. Словомъ «мэр» французъ обозначаетъ «море» (mer), «мать» (mere) и «городского голову» (maire). Словомъ «фэръ» — «дεлать» (faire), «отдεлку, мастерство» (fаirе), «желεзо» (fer) и «щипчики для стекла» (ferre). Словомъ «вуа» — «голосъ» (voix), «дорогу» (voie), «возъ» (voie), «я вижу» (vois), «смотри» (vois). Словомъ «кор» — «тεло» (corps), «мозоль» (соr), и «волторну или рогъ» (соr). Отсюда уже видно, что различное начертанiе слова спасаетъ языкъ отъ безсмыслицы, а при недостаткε его безсмыслица оказывается у порога. Подобное мы находимъ и въ нεмецкомъ языкε. Словомъ «мален» нεмецъ обозначаетъ «писать красками, воображать» (malen) и «молоть» (mahlen). Но тамъ, гдε начертанiе не мεняется, грозитъ недоразумεнiе: «sein» означаетъ «быть» и (чье?) «его»; «sie» означаетъ «вы» и «она» — и недоразумεнiя, могущiя возникнуть изъ этого одного смεщенiя, безчисленны. Нεмецкое слово «Schauer» имεетъ пять различныхъ значенiй при совершенно одинаковомъ начертанiи, оно обозначаетъ—«портовый рабочiй», «созерцатель», «страхъ», «внезапный ливень» и «навεсъ». Это есть настоящiй образецъ того, какъ начертанiе и фонема могутъ отставать отъ смысла, а это означаетъ, что языкъ не справляется со своей задачей. И вотъ, русскiй языкъ при старой орθографiи побεдоносно справлялся со своими «омонимами», вырабатывая для нихъ различныя начертанiя. Но революцiонное кривописанiе погубило эту драгоцεнную языковую работу цεлыхъ поколεнiй: оно сдεлало все возможное, чтобы напустить въ русскiй языкъ какъ можно больше безсмыслицы и недоразумεнiй. И русскiй народъ не можетъ и не долженъ мириться со вторженiемъ этого варварскаго упрощенiя. Новая «орθографiя» отмεнила букву «i». И вотъ, различiе между «мiромъ» (вселенной) и «миромъ» (покоемъ, тишиной, невойной) исчезло; за одно погибла и ижица, и православные люди стали принимать «миро-помазанiе» (что совершенно неосуществимо, ибо ихъ не помазуютъ ни вселенной, ни покоемъ). Затεмъ новая орθографiя отмεнила букву «ε» и безсмыслица пронеслась по русскому языку и по русской литературε опустошающимъ смерчемъ. Неисчислимые омонимы стали въ начертанiи неразличимы; и тотъ, кто разъ это увидитъ и пойметъ, тотъ придетъ въ ужасъ при видε этого потока безграмотности, вливающагося въ русскую литературу и въ русскую культуру и никогда не примирится съ революцiоннымъ кривописанiемъ (см. «Н. З.» № 167). Мы различаемъ «самъ» (собственнолично) и «самый» (точно указанный, тождественный). Родительный падежъ отъ «самъ» — «самого», винительный падежъ — «самого». А отъ «самый» — «самаго». «Я видεлъ его самого, но показалось мнε, что я вижу не того же самаго»... (письмо изъ современной Югославiи). Въ кривописанiи это драгоцεнное различiе гибнетъ: оно знаетъ только одну форму склоненiя: «самого»... Мы склоняемъ: «она», «ея», «ей», «ее», «ею», «о ней». Кривописанiе не желаетъ различать всεхъ падежей: родит. пад. и винит. пад. пишутся одинаково «ее». «Кто же растопталъ намъ въ саду наши чудесныя клумбы? Это сдεлала ее коза» (вмεсто «ея» сосεдкина коза); безсмыслица. «Я любилъ ее собаку!» Не означаетъ ли это, что 437 женщина была нравомъ своимъ вродε собаки, но я ее все-таки не могъ разлюбить; какой трагическiй романъ!.. Или это можетъ быть означаетъ, что я охотно игралъ съ ея собаченкой?.. Но тогда надо писать ея, а не ее! «Кто ввелъ у насъ это безсмысленное правописанiе? Это сдεлала ее партiя» (вмεсто «ея», партiя революцiи). Что значитъ фраза: «это ее вещи»? Ничего. Безсмыслица. «Надо видεть разумность мира и предстоять ее Творцу»... Что это означаетъ? Ничего; весь смыслъ тезиса искаженъ и воцарилась безсмыслица. Разумность мiра! Ея Творцу! Новое кривописанiе не различаетъ мужской родъ и женскiй родъ въ окончанiи прилагательныхъ (множеств. числа) и мεстоименiй. Вотъ два образца создаваемой безсмыслицы. Изъ ученаго трактата: «Въ исторiи существовали разные математики, физики, и механики» (теорiи? люди?!); нεкоторые изъ нихъ пользовались большою извεстностыо, но породили много заблужденiй»... Читатель такъ до конца и не знаетъ, что же, собственно, имεется въ виду — разныя науки или разные ученые... — Изъ Дневника А. Ф. Тютчевой: «Я всегда находила мужчинъ гораздо менεе внушительными и странными, чεмъ женщинъ: «они» (кто? мущины или женщины?!) «болεе доброжелательны»... Минуты три ломаетъ читатель себε голову — кто же менεе доброжелателенъ и кто болεе? И недопонявъ, пытается читать дальше. — Мужчины, просящiе на улицахъ милостыню, суть «нищiе»; а женщины? Онε не нищiя; они тоже нищiе. Это означаетъ: грамматическое и смысловое различiе падежей и родовъ остается; а орθографическое выраженiе этихъ различiй угашается. Это равносильно смεшенiю падежей, субъектовъ и объектовъ, мужчинъ и женщинъ... Такъ сεются недоразумεнiя, недоумεнiя, безсмыслицы; умножается и сгущается смута въ умахъ. Зачεмъ? Кому это нужно? Россiи? Нεтъ, конечно; но для мiровой революцiи это полезно, нужно и важно. Однако, обратимся къ обстоятельному и наглядному исчисленiю тεхъ смысловыхъ ранъ, которыя нанесены русской литературε «новой орθографiей». Исчерпать всего здεсь нельзя; но кое-что существенное необходимо привести. 168. О НАШИХЪ ОРΘОГРАФИЧЕСКИХЪ РАНАХЪ. Если мы оставимъ въ сторонε множество другихъ безсмыслицъ, внесенныхъ такъ называемой «новой орθографiей», а сосредоточимся только на тεхъ, которыя вдвинуты въ русскую культуру произвольной отмεной буквы «ε», то мы увидимъ слεдующее. Вотъ типическiе примεры этого безобразiя. 1. Смыслъ: общее невоздержанiе въ пищε истощило наши запасы. Правописанiе: «всε εли да εли, вотъ все и вышло». Кривописанiе: «все ели да ели, вот все и вышло». Безсмыслица: преобладанiе хвойныхъ деревьевъ привело къ всеобщему уходу. 2. Смыслъ: мεловая пыль осталась въ комнатε соромъ; пришлось долго подметать. Правописанiе: «осεлъ мεлъ пылью на полу; я долго мелъ просыпанный мεлъ». Кривописанiе: «осел мел пылью на лолу; я долго мел просыпанный мел». Безсмыслица: мы мели вдвоемъ, сначала оселъ, потомъ я, а чего ради мы такъ старались — неизвεстно, источникъ сора не указанъ. 3. Смыслъ: лεто было теплое и полеты были прiятные. Правописанiе: «теплымъ лεтомъ я наслаждался прiятнымъ полетомъ. Кривописанiе: «теплым летом я наслаждался приятным летом». Безсмыслица: когда происходили полеты неизвεстно, но тепло было прiятно. 4. Смыслъ телеграммы: я раненъ, рану залεчиваю, прибуду на аэропланε. Текстъ въ правописанiи: «лεчу рану лечу». Въ кривописанiи: «лечу рану лечу». Безсмыслица: адресатъ не зналъ, что подумать. 5. Смыслъ телеграммы: продовольствiе найдено, везу его съ собою. Правописанiе: «εду везу εду». Кривописанiе: «еду везу еду». Безсмыслица: адресатъ долго размышлялъ, потомъ бросилъ телеграмму въ корзину. 6. Смыслъ: надо умεть не только изучать архивы, но и правильно вести ихъ. Правописанiе: Курсы по архивовεдεнiю и архивоведeнiю». Кривописанiе: «Курсы по архивоведению и архивоведению». Безсмыслица: Куда же это они хотятъ уводить всε архивы? 7. Смыслъ: до звεзды не полагается εсть, а одинъ грεшный человεкъ съεлъ гречневый хлεбецъ. Правописанiе: «Одинъ грεшникъ не удержался и отвεдалъ грешничка». Кривописанiе: «один грешник не удержался и отведал грешничка». Безсмыслица: хлεбецъ хлεбца отвεдалъ? или грεшникъ предался людоεдству? 8. Смыслъ: есть иррацiональные пути, ведущiе къ воспрiятiю Бога. Правописанiе: «Богъ познается въ вεдεнiи и въ невεдεнiи». Кривописанiе: «бог познается в ведении и в неведении». Безсмыслица: языческiй богъ (с малой букввы) то ведетъ, то не ведетъ, и черезъ это познается. 9. Смыслъ: я не могу указать точно время этого событiя, это было когда-то давно. Правописанiе: «Скажи, когда же это было?». «Отстань, нεкогда»... 439 Кривописанiе: «Отстань, некогда». Безсмыслица: у меня нεтъ досуга, чтобы отвεтить на твой вопросъ. 10. Смыслъ: выплакавшись, наверху на лεстницε, онъ уже не плакалъ, когда спустился внизъ. Правописанiе: «онъ слεзъ ко мнε уже безъ слезъ». Кривописанiе: «он слез сюда уже без слез». Безсмыслица: слезъ сюда — ничего не значитъ; слезъ безъ слезъ — непредставимо! 11. Смыслъ у насъ имεется еще продовольствiе... Правописанiе: «пока у насъ еще есть, что εсть»... Кривописанiе: «пока еще у нас есть, что есть»... Безсмыслица: мы имεемъ то, что имεется въ наличности. 12. Смыслъ: человεкъ съ горя напился, явно предпочитая шампанское. Правописанiе: «и утεшенiе нашелъ я въ этой пεнε упоительной». Кривописанiе: «и утешение нашел я в этой пене упоительной». Безсмыслица: слово «пеня» означаетъ укоръ, штрафъ; какъ утεшиться упоительнымъ штрафомъ? 13. Смыслъ: въ революцiи хуже всего эта всеобщая ненависть и ограбленiе. Правописанiе: «если бы не всε ненавидεли, если бы не все отняли, а то всε и все». Кривописанiе: «если бы не все ненавидели, если бы не все отняли, а то все и все». Безсмыслица: составъ ненавидящихъ субъектовъ подмεненъ составомъ ненавидимыхъ объектовъ; послεднiя слова «все и все» — просто безсмысленны. Однако, всего не исчислишь. Пусть читатель самъ доберется до смысла въ слεдующихъ реченiяхъ: «чем больше тем, тем лучше»; «мне не всякий ведомый ведом»; «те ему и говорят: вот те на!»; «рыбка уже в уже»; «религиозное ведение не чуждо символам»; «лесник левша лесу взял, лесной волос привязал, да в лесу лису за лесного дядю принял и лесу в лесу потерял»; «я налево, а слева лев»; «я смело взялся за дело, но ветром все уже смело»... Врачъ говоритъ «лечу да поздно»; а летчикъ: «лечу да поздно»... «На горе других цветов не было»; «собака на сене лежит, сама не ест и другим не дает» (тутъ, повидимому, опечатка, надо писать Сена или Сеня съ большой буквы, въ первомъ случаε надо пожалεть мокрую собаку, во второмъ бεднаго Семена). «Стенание за стеной вызвало у меня стеснение в сердце»... Но не довольно ли? Есть и общiя правила. Напримεръ: слова, начинающiяся съ «нε» — ничего не отрицаютъ, а устанавливаютъ только неопредεленность: «нεкiй, нεкоторый, нεсколько, нεкогда»; а слова, начинающiяся съ «не» — отрицаютъ: «нелεпый, неграмотный, нечестный, некогда». Еще: вопросы «куда?» и «гдε?» требуютъ различныхъ падежей; отмεна буквы «ε» убиваетъ это правило. Куда? «На ложе», «на поле», «въ поле», «въ море» (винит. падежъ). Гдε? «На ложε», «на полε битвы», «въ морε» (предложный падежъ). Пуля лопала ему въ сердце (вин. пад.); 440 въ его сердцε печаль (предл. пад.). Еще: «чεмъ» есть творительный падежъ отъ «что»; о «чемъ» есть предлож. падежъ отъ «что»; смεщенiе падежей есть занятiе грамматически разрушительное. Еще: «синεй» есть сравнительная степень отъ «синiй» (волны синεй стали); «синей» есть родительный падежъ отъ прилагательнаго «синiй» (волны синей стали; но развε сталь есть образецъ синевы?). Борьба за букву «ε» ведется въ Россiи уже болεе 300 лεтъ. Мы будемъ продолжать эту борьбу. Въ 1648 году, въ Москвε, съ благословенiя церковной власти была издана грамматика, гдε въ предисловiи доказывалось, что «необходимо напередъ самимъ учителямъ различать «ять» съ «естемъ» и не писать одного вмεсто другого», что «грамматическое любомудрiе смыслу сердецъ нашихъ просвεтительно» и безъ него «кто и мняся вεдεти, ничтоже вεсть», что грамматика есть «руководитель неблазненъ во всякое благочестiе, вождь ко благовидному смотрεнiю и предивному и неприступному богословiю, блаженныя и всечестнεйшiя философiи открытiе и всеродное проразумεнiе» (см. Ключевскiй: «Очерки и рεчи», 412). Этотъ мудрый подходъ къ грамматикε объясняется тεмъ, что въ то время формально-отвлеченная филологiя, пренебрегающая главнымъ, живымъ смысломъ языка — еще не выработалась и не успεла разложить и умертвить культуру слова. Съ тεхъ же поръ это извращенiе и несчастiе захватило науку языка (какъ и другiя науки) и въ результатε интересъ къ предметному смыслу уступилъ свое мεсто соображенiямъ чисто историческимъ (какъ, напримεръ, у Я. Грота) и демагогическимъ, какъ у сочинителей новаго кривописанiя. Отъ этого пострадала и страдаетъ вся русская культура. Вотъ доказательства. Молитва: «Горе имеем сердца» (вмεсто горε, ввысь, кверху, къ Богу). «Мiир мирови твоему даруй». «О мире всего мира». «Да празднует же мир, видимый же весь и невидимый». Богословiе. «Я пришел не судить мир, но спасти мир» (Iоан. 12:47). Исаакъ Сирiянинъ: «миром называю страсти, которые порождаются от парения ума». «Мысль о смерти родит пренебрежение кмиру» (тамъ же). «Всеведение Божие». Василiй Великiй: «Мир есть художественное произведение». Философiя. Всε проблемы мiра, мiрозданiя, мiровоззрεнiя; микрокосма, макрокосма; знанiя и вεдεнiя и многiя другiя, съ ними связанныя, обезсмысленны и погибли. Ни одного философа отнынε нельзя грамотно перевести на русскiй языкъ. Этика, онтологiя, космологiя, антропологiя — лишены крыльевъ слова! Наука. «Они все плодятся» (вмεсто всε). «В России много рек» (вмεсто рεкъ). «От сырости возникает прение» (вмεсто «прεнiе»; кто же съ кεмъ споритъ отъ сырости?). «Он не мог собрать вена» (вмεсто вεна); «лечу вены по венскому способу» (вм. лεчу, вм. вεнскому). «У вас опухла железа; в организме железа не хватает». Стратегiя. «Сведение о сведении дивизий еще не поступило». «Однородные вести редко приходят». «Все на палубу!» (вм. всε). «Откуда вести? Откуда вести?» (Въ первомъ случаε — вεсти, во второмъ — вести). «Это не подлежит вашему ведению». Политика. Изъ коммунистическихъ стенограммъ. Троцкiй на ХI 441 съεздε: «В Западной Европе если победит ее пролетариат» (вм. ея). Зиновьевъ тамъ же: «международный рабочий класс осел» (вмεсто осεлъ). На ХIV съεздε: «не все еще понимаютъ и не все еще верят» (вм. всε). Тамъ же, рεчь Гусева: «будем ставить точки над «и» (вм. i). Рεчь Курскаго на ХV съεздε: «работа по статистике должна быть поставлена у нас на «ε». Голоса съ мεстъ: «читали все» (вм. всε). Наша цεль — завоевать мир» (вм. мiръ). Конституцiя РСФСР статья 3: «к ведению органов» (вм. вεдεнiю). Изъ газеты «Новое Русское Слово» от 12.1.1942: «Мы — все. Наш верховный главнокомандущий, президент Рузвельт, может быть уверен, что за ним идем мы все!». Погибшiя русскiя пословицы. «У богатого мужика — все в долгу (вм. всε), у богатого барина — все в долгу». «Лес лесом, а бес бесом». «Сперва дележ, а после телеш». «Какая же честь, если нечего есть». «На мир беда, а воеводе нажиток». «И глух и нем, греха не вем». «Перед судом все равны, все без откупа виноваты». «Мир на дело сошелся — виноватого опить». «Вор попал, а мир пропал». «Дошел тать в цель, ведут его на рель». «Ищи на казне, что на орле, на правом крыле». «Очи ушей вернее». «Кто в море не тонул, да детей не рожал, тот от сердца богу не маливался». Искаженные русскiе классики. Безсмысленны всε стихотворенiя, поющiя о мiрε и мiрозданiи; исчислить ихъ невозможно. Вотъ образцы. Пушкинъ: «И мощная рука к нему с дарами мира — Не простирается из-за пределов мира». Лермонтовъ: «Но я без страха жду довременный конец — Давно пора мне мир увидеть новый». Тютчевъ: «Есть некий час всемирного молчанья». «На мир таинственный духов». «С миром дремлющим смешай». «Счастлив, кто посетил сей мир» и др. Баратынскiй: «Твой мир, увы, могилы мир печальный»... «На что вы, дни! Юдольный мир явленья — Свои не изменит! — Все ведомы, и только повторенья — Грядущее сулит». А вот и иныя искаженiя. Говоря о «младыхъ дεвахъ», Пушкинъ рифмуетъ «странε» и «онε»; по кривописанiю эта рифма гибнетъ («они» вм. онε). «Ее ланиты оживлялись» (вм. ея), «Ее ничтожность разумею» (вм. ея). Тютчевъ рифмуетъ «ея» и «я» («Исторглось из груди ее — И новый мир увидел я»). О мечтахъ: «Пускай в душевной глубине — И всходят и зайдут они». У Мея гибнетъ цεлое стихотворенiе, вдохновленное Викторомъ Гюго и вдохновившее Рахманинова на прелестный романсъ: «Опросили они» (мужчины) ...«онε отвεчали» (женская мудрость, утоляющая мужское недоумεнiе). По кривописанiю — «они» спрашиваютъ и «они» же отвεчаютъ. У Пушкина: «Все говорят нет правды на земле»... «Делибаш уже на пике» (пике — есть особая хлопчатобумажная ткань; вм. пикε). Изъ письма Гоголя къ И. И. Дмитрiеву: «в дороге занимало меня только небо, которое, по мере приближения к югу, становилось синее и синее (вм. синεе). Гоголь пишетъ Языкову: «отныне взор твой должен быть светло и бодро вознеси горе (вм. горε); «немки... все, сколько ни есть, вяжут чулок»; «в пище есть побольше мясного» (вм. εсть); «благословенный воздух ее уже дохнул» (вм. ея); «причина... вне... нашего ведения»... Достоевскiй: «думал... вернуться, но удержался от неведения» (вм. невεдεнiя). Мусоргскiй: «горе вознестися» (вм. горε). Лε- 442 сковъ: «а козочку я подоил и ее молочком начал дитя питать». Бальмонтъ: «ты легкая волна, играющая в море» (вм. «въ чемъ»? — «во что» — такъ играютъ въ теннисъ, въ шахматы, в море). Айвазовскiй назвалъ свою картину «На морε» (гдε?); изъ этого сдεлано «На море» (куда?). Ко всему этому надо добавить, что новое кривописанiе искажаетъ и подрываетъ ту драгоцεнную внутреннюю работу, которую каждый изъ насъ продεлываетъ надъ осмысливанiемъ словесныхъ корней. Прочтя слово «вεщiй», мы ассоцiируемъ по смыслу къ «вεщунья», «вεдεти», «вεдεнiе»; но прочтя слово «вещий» мы будемъ ассоцiировать въ безсмыслицу къ «вещь», «вещественный». Что значигъ «вещий Олег»? Ничего не значитъ! Прочтя слово «пение», мы будемъ ассоцiировать къ «пень», «пеня», «пенька», «пеньтюхъ»... Ближайшая ассоцiацiя къ «намерение» будет «мерин»; къ «присмирев» — «ревъ»; къ «бессовестный» — «бεсъ» и «вести»; къ «беда» — «бедуинъ», «бидонъ», «бедламъ»; къ «тело» — «телокъ», «телиться»; къ «поместье» — «мести», «месть», но отнюдь не къ мεсто; къ левша» — «левъ» и «вошь»... И такъ черезъ всю смысловую рабогу ассоцiацiй, которою живетъ и творится всякiй языкъ. Зачεмъ всε эти искаженiя? Для чего это умопомрачающее сниженiе? Кому нужна эта смута въ мысли и въ языковомъ творчествε? Отвεтъ можетъ быть только одинъ: все это нужно врагамъ нацiональной Россiи. Имъ; именно имъ, и только имъ. 443 173. КАКЪ ЖЕ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ? (Заключительное слово о русскомъ нацiональномъ правописанiи). Если мы попытаемся подвести итоги всему тому, что необходимо сказать противъ «новой орθографiи», то мы произнесемъ ей окончательный приговоръ: она должна быть просто отмεнена въ будущемъ и замεнена тεмъ правописанiемъ, которое вынашивалось русскимъ на- 456 родомъ съ эпохи Кирилла и Меθодiя. И это будетъ не «реакцiей», а возстановленiемъ здоровья, смысла и художественности языка. Напрасно намъ стали бы указывать на то, будто бы мы защищаемъ прежнее правописанiе изъ политической вражды къ большевизму. Эту инсинуацiю произнесъ когда-то г. Айхенвальдъ въ берлинской газетε «Руль». Вεрно какъ разъ обратное. Если бы новую орθографiю ввела русская нацiональная монархическая власть (чего она, конечно, никогда бы не сдεлала!), то мы стали бы защищать прежнее правописанiе съ той же энергiей; а вотъ защитники новой орθографiи, дεйствительно, политиканствуютъ съ нею, придавая ей значенiе «прiятiя революцiи» «закапыванiя рва» или «спуска на полозьяхъ». Съ другой стороны, если бы коммунисты вернули прежнее правописанiе (чего они, конечно, никогда не сдεлаютъ!), то мы отнюдь не стали бы врагами спасеннаго правописанiя, ни сторонниками коммунизма. Приписывать намъ политизацiю всεхъ критерiевъ духовной культуры — есть сразу инсинуацiя и пошлость. Вопросъ же правописанiя рεшается не пристрастiемъ и не гнεвомъ, а художественнымъ чувствомъ родного языка и отвεтственной аналитической мыслью. Мы отлично знаемъ, что революцiонное кривописанiе было введено не большевиками, а временнымъ правительствомъ. Большевики сами привыкли къ прежнему правописанiю: всε эти Курскiе, Чубари, Осинскiе, Бухарины продолжали въ своихъ рεчахъ «ставить точки» на отмεненное «i» и требовать, чтобы коммунисты все знали на отмεненное «ε». Даже Ленинъ писалъ и говорилъ въ томъ смыслε, что старое правописанiе имεло основанiе различать «мiръ» и «миръ» (Изд. 1923 г. т. ХVIII, ч. 1, стр. 367). Нεтъ, это дεло рукъ проф. А. А. Мануйлова («министра просвεщенiя») и О. П. Герасимова («тов. мин. просв.»). Помню, какъ я въ 1921 году въ упоръ поставилъ Мануйлову вопросъ, зачεмъ онъ ввелъ это уродство; помню, какъ онъ, не думая защищать содεянное, безпомощно сослался на настойчивое требованiе Герасимова. Помню, какъ я въ 1919 году поставилъ тотъ же вопросъ Герасимову и какъ онъ, сославшись на Академiю Наукъ, разразился такою грубою вспышкою гнεва, что я повернулся и ушелъ изъ комнаты, не желая спускать моему гостю такiя выходки. Лишь позднεе узналъ я, членомъ какой международной организацiи былъ Герасимовъ. Что же касается Академiи Наукъ, то новая орθографiя была выдумана тεми ея членами, которые, не чувствуя художественности и смысловой органичности языка, предавались формальной филологiи. Эта формализацiя есть язва всей современной культуры: утративъ вεру, а съ нею и духовную почву, оторвавшись отъ содержательныхъ корней бытiя, современные «дεятели» выдвинули формальную живопись, формальную музыку, формальный театръ (Мейерхольдъ), формальную юриспруденцiю, формальную демократiю, формальную филологiю. И вотъ, новая орθографiя есть продуктъ формальной филологiи и формальной демократiи, т.е. демагогiя. Въ Академiи Наукъ совсεмъ не было общаго согласiя по вопросу о новой орθографiи, а была энергичная группа формалистовъ, толковавшихъ правописанiе, какъ нεчто условное, относительное, безпочвенное, механическое, почти произвольное, не связанное ни со смысломъ, ни съ художественностью, ни даже съ исторiей языка и народа. Знаю случайно, какъ они собирали подписи подъ своей выдумкой, нажимали на академика А. А. Шахма- 457 това, который, чтобы отвязаться, далъ имъ свою подпись, а потомъ при большевикахъ продолжалъ печатать свое сочиненiе по старому правописанiю. Свидεтельствую о томъ негодованiи, съ которымъ относились къ этому кривописанiю такiе ученые знатоки русскаго языка, какъ академпкъ Алексεй Ивановичъ Соболевскiй, лекцiи котораго по «Исторiи русскаго языка», по словамъ того же Шахматова, «получили значенiе послεдняго слова исторической науки о русскомъ зыкε — у насъ, и заграницей». Свидεтельствую о такомъ же негодованiи всεхъ другихъ московскихъ филологовъ, изъ коихъ знаменитый академикъ Ф. Е. Коршъ, разразился эпиграммой: «Старинε я буду вεренъ, — Съ дεтства чтить ее привыкъ: — Обезиченъ, обезъеренъ. — Обезъятенъ нашъ языкъ». Такiе ученые, какъ академикъ П. Б. Струве не называли «новую» орθографiю иначе, какъ «гнусною»... Для чего же это кривописанiе выдумывалось, ради чего вводилось? Публично выдвигали два соображенiя: «новая орθографiя» проще и для народа легче... Эти аргументы воспроизводились въ эмиграцiи и такими дилетантами-публицистами, какъ г. Ю. Айхенвальдъ. На самомъ же дεлε эти аргументы совершенно неосновательны. Вотъ данныя опыта. Одинъ русскiй ученый славистъ, членъ-корреспондентъ Россiйской Академiи Наукъ, разсказывалъ мнε в 1922 году о результатахъ своего пятилεтняго преподаванiя въ гимназiи. Онъ предлагалъ ученикамъ: кто хочетъ, учись по старой орθографiи, кто хочетъ — по новой; требовать буду съ одинаковой строгостью! И что же? Процентъ слабыхъ въ среднемъ счетε оказался одинаковымъ. Оказалось, что трудно вообще правило и его примεненiе, независимо оть того, что именно предписываетъ правило. Напрасно стали бы ссылаться на особыя затрудненiя, вызываемыя буквою «Ε». Эти затрудненiя были уже преодолεны на чисто мнемоническомъ пути. Уже по всей Россiи циркулировала дешевенькая книжка въ стихахъ и съ картинками, гдε всε слова, требующiя букву «Ε» были включены въ текстъ: «Разъ бεлка бεса побεдила — И съ тεмъ изъ плεна отпустила, — Чтобъ онъ ей отыскалъ орεхъ». — Но дεло было то въ апрεлε — Въ лεсу орεхи не созрεли» и т.д. Или еще: «Съ Днεпра, съ Днεпра ли нεкто Глεбъ, — Жилъ въ богадεльнε дεдъ-калεка, — Не человεкъ, полъ-человεка... — Онъ былъ и глухъ, и нεмъ, и слεпъ — Εлъ только рεпу, хрεнъ и рεдьку»... и т.д. Запомнить эти стишки ничего не стоило; и учителю оставалось только пояснять корнесловiе и смыслословiе... Одинъ русскiй ученый говорилъ мнε: «Что они все твердятъ объ облегченiи? Пишемъ мы, образованные, и намъ прежнее правописанiе совсεмъ не трудно; а необразованной массε важно читать и понимать написанное; и тутъ старое правописанiе, вεрно различающее смыслъ, для чтенiя и пониманiя гораздо легче! А новое кривописанiе сεетъ только безсмыслицу»... Что же касается «упрощенiя», то идея эта сразу противонацiональная и противокультурная. Упрощенiе есть угашенiе сложности, многообразiя, дифференцированности. Почему же это есть благо? Правда, угашенiе искуственной, безсмысленной, безпредметной сложности даетъ экономiю силъ: а растрачивать душевно-духовныя силы на мертвыя ненужности нелεпо. Но «сложность» прежняго правописанiя глубоко обоснована, она выросла естественно, она полна предметнаго смысла. Упрощать ее можно только отъ духовной слεпоты; это значитъ дема- 458 гогически попирать и разрушать русскiй языкъ, это вεковое культурное достоянiе Россiи. Это наглядный примεръ того, когда «проще» и «легче» означаетъ хуже, грубεе, примитивнεе, неразвитεе, безсмысленнεе: или попросту — слεпое варварство. Пустыня проще лεса и города; не опустошить ли намъ нашу страну? Мычатъ коровой гораздо легче, чεмъ писать стихи Пушкина или произносить рεчи Цицерона; не огласить ли намъ россiйскiя стогна коровьимъ мычанiемъ? Для многихъ порокъ легче добродεтели и сквернословiе легче краснорεчiя. Безвольному человεку безпринципная уступчивость легче идейной выдержки. Вообще проще не бытъ, чεмъ быть; не заняться ли намъ, русскимъ, повальнымъ самоубiйствомъ? Итакъ, кривописанiе не легче и не проще, а безсмысленнεе. Оно отмεняетъ правила осмысленной записи и вводитъ другiя правила — безсмысленной записи. Оно начало собою революцiонную анархiю. Во всякомъ культурномъ дεланiи дорога идея правила, ибо воспитанiе есть отученiе отъ произвола и прiученiе къ предметности, къ смыслу, къ совεсти, къ дисциплинε, къ закону. Правило не есть нεчто неизмεнное; но измεнимо оно только при достаточномъ основанiи. Произвольное же ломанiе правила — вредно и противорεчитъ всякому воспитанiю; оно сεетъ анархiю и развращаетъ; оно подрываетъ самый процессъ регулированiя, совершенствованiя, самую волю къ строю, порядку и смыслу. Здεсь произволъ ломаетъ самое чувство правила, уваженiе къ нему, довεрiе къ нему и желанiе слεдовать ему. Введенiе же безсмысленныхъ правилъ есть прямой призывъ къ произволу и анархiи. Вотъ именно это и учинило новое кривописанiе. Здоровая часть русской интеллигенцiи не приняла его и отвергла. Сдεлалось два «правописанiя». Старое стали забывать, новому не научились. Возникло третье правописанiе — отбросившее твердый знакъ, но сохранившее ять. Надо ждать четвертаго, которое отброситъ ять и сохранитъ твердый знакъ. Скажемъ же открыто и точно: никогда еще русскiе люди не писали такъ безграмотно, какъ теперь; ибо въ ХVII и въ ХVIII вεкε — искали вεрнаго начертанiя, но еще не нашли его, а теперь отвергли найденное и разнуздали себя орθографически. Тогда еще учились различать «ять» съ «естемъ», и не были увεрены; а теперь, ссылаясь па свою малую образованность и на лεнь, узаконили смысловое всесмεшенiе. «Намъ», видиге ли, «некогда и трудно» изучать свою русскую, «слишкомъ сложную» орθографiю!.. Хорошо, господа легкомысленные лεнтяи! За это вы будете надрываться надъ изученiемъ и усвоенiемъ гораздо болεе сложныхъ иностранныхъ орθографiй, — французской, англiйской и нεмецкой; — чужiе языки возьмутъ у васъ все то время, котораго у васъ «не хватало» на изученiе своего, русско-нацiональнаго, осмысленнаго правописанiя; ибо тутъ иностранные народы не будутъ принимать во вниманiе вашу лεнь, ваше «некогда» и «трудно». И напрасно кое-кто въ эмиграцiи выдвигаетъ то обстоятельство, что при господствε прежней орθографiи были слова со спорнымъ «Е» и съ неувεреннымъ «Ε»; не проще ли въ виду этого поставить всюду безспорное «Е»? Но вεдь есть не мало людей съ неувεренною мыслыо, честностыо и нравственностыо... Такъ не проще ли не искать ни смысла, ни вεрности, ни честности, а водворять прямо безсмыслицу, безчестiе и развратъ: по крайней мεрε, все будетъ опредεленно, ясно, просто и легко... Да, исторически была шатость; но ее успεшно и 459 осмысленно преодолεвали, до тεхъ поръ, пока не рεшили покончить съ культурой языка и провалиться въ варварство. Правъ былъ князь С. Н. Трубецкой, когда писалъ («Ученiе о Логосε», стр. 5): «слово есть не только способъ выраженiя мысли, но и способъ мышленiя, само-объектированiе мысли». Правъ былъ и князь С. М. Волконскiй, когда настаивалъ на томъ, что смεшенiе родовъ, падежей, степеней сравненiя и т.д. вызываетъ къ жизни «возвратное зло»: дурное правописанiе родитъ дурное мышленiе. Замεчательнεйшiй знатокъ русскаго языка В. И. Даль писалъ въ своемъ «Толковомъ Словарε»: «Надо... сохранять такое правописанiе, которое бы всегда напоминало о родε и племени слова, иначе это будетъ звукъ безъ смысла» (томъ 1, стр. 9). И именно въ этомъ единственно вεрномъ языковомъ руслε движется новεйшiй изслεдователь русскаго правописанiя И. И. Костючикъ въ своемъ сочиненiи «Нашествiе варваровъ на русскiй языкъ». «Не реформа была проведена, а искаженiе, коверканiе русскаго языка, и при этом — умышленное», отрывъ русскаго языка отъ его церковно-славянскихъ корней, денацiонализацiя русскаго письма, русской этимологiи, фонетики, русскаго мышленiя... И. С. Шмелевъ передаетъ, что одинъ изъ членовъ россiйской орθографической комиссiи сказалъ: «старо это новое правописанiе, оно искони гнεздилось на заднихъ партахъ, у лεнтяевъ и неспособныхъ»... И именно ученые академики поспεшили этимъ безграмотнымъ лεнтяямъ на ломощь: прервали всенародную творческую борьбу за русскiй языкъ, отреклись отъ ея вεковыхъ успεховъ и завоеванiй и революцiонно снизили уровень русской литературы. Этимъ они попрали и смысловую, и художественную, и органическую природу языка. Ибо строгое соотвεтствiе звука и записи выговариваемому смыслу есть дεло художественнаго всенароднаго исканiя иррацiональнаго (какъ всякое искусство!) и органическаго (какъ сама народная жизнь!). И вотъ, въ отвεтъ этимъ разсудочнымъ формалистамъ и безпочвенникамъ, мы должны сказать: писаный текстъ не есть дεло произвола; онъ есть живая риза смысла, точный знакъ разумεемаго, художественное выраженiе духа. Правописанiе есть продуктъ многолεтней борьбы народа за свой языкъ; оно есть сосредоточенный итогъ его семейстики, фонетики, грамматики, символики и аллегорики — въ отношенiи къ предметамъ и въ духовномъ общенiи людей. Мудро сказалъ Апостолъ Павелъ, что люди общающiеся другъ съ другомъ внε взаимнаго разумεнiя, суть другъ другу варвары (1 Кор. 14:11). Не для того русскiй народъ бился надъ своимъ языкомъ, чтобы горсточка революцiонныхъ «академиковъ» сорвала всю эту работу взаимнаго духовнаго разумεнiя. Правописанiе имεетъ свои историческiя, конкретныя и въ то же время философическiя и нацiональныя основы. Поэтому оно не подлежитъ произвольному слому, но лишь осторожному, обос-нованному преобразованiю; совершенствованiю, а не разрушенiю. Пусть же нарушители русской на-цiональной орθографiи получатъ навεки прозвище «друзей безграмотности» или «сподвижниковъ хаоса»; и пусть первымъ актомъ русскаго на-цiональнаго Министра Просвεщенiя будетъ возста-новленiе русскаго нацiональнаго правописанiя. 460
Ответы и комментарии: