Станислав Лем 
Звездные дневники Ийона Тихого.
Путешествие двадцать второе
(фрагмент)

     - А слышали вы о жестокой судьбе, постигшей бедного отца
Орибазия из нашей миссии?
     Я ответил отрицательно.
     - Тогда послушайте. Уже первооткрыватели Уртамы не могли нахвалиться
ее  жителями,  могучими мемногами. Существует мнение,  что  эти  разумные
создания относятся к самым отзывчивым, кротким, добрым и альтруистическим
во  всем Космосе. Полагая, что на такой почве превосходно взойдут  семена
веры,  мы  послали  к  мемногам  отца Орибазия,  назначив  его  епископом
язычников.  Мемноги  приняли его как нельзя лучше,  окружили  материнской
заботой,  почитали  его,  вслушивались в каждое его  слово,  угадывали  и
тотчас исполняли каждое его желание, прямо-таки впитывали его поучения  -
словом, предались ему всей душой. В письмах ко мне он, бедняжка,  не  мог
ими нарадоваться...
     Отец доминиканец смахнул рукавом рясы слезу и продолжал:
     -   В   такой   приязненной  атмосфере  отец  Орибазий  не   уставал
проповедовать  основы  веры ни днем ни ночью.  Пересказав  мемногам  весь
Ветхий  и  Новый завет, Апокалипсис и Послания апостолов,  он  перешел  к
Житиям  святых  и  особенно  много  пыла  вложил  в  прославление  святых
мучеников. Бедный... это всегда было его слабостью...
     Превозмогая волнение, отец Лацимон дрожащим голосом продолжал:
     -  Он  говорил  им о святом Иоанне, заслужившем мученический  венец,
когда  его  живьем  сварили в масле; о святой Агнессе, давшей  ради  веры
отрубить  себе  голову; о святом Себастьяне, пронзенном сотнями  стрел  и
претерпевшем  жестокие  мучения, за что в раю  его  встретили  ангельским
славословием;   о   святых  девственницах,  четвертованных,   удавленных,
колесованных, сожженных на медленном огне. Они принимали все эти  муки  с
восторгом,  зная, что заслуживают этим место одесную Вседержителя.  Когда
он  рассказал  мемногам  обо всех этих достойных подражания  житиях,  они
начали переглядываться, и самый старший из них робко спросил:
     -  Преславный наш пастырь, проповедник и отче достойный, скажи  нам,
если  только соизволишь снизойти к смиренным твоим слугам, попадет  ли  в
рай душа каждого, кто готов на мученичество?
     - Непременно, сын мой! - ответил отец Орибазий.
     -  Да-а?  Это  очень  хорошо... - протянул  мемног.  -  А  ты,  отче
духовный, желаешь ли попасть на небо?
     - Это мое пламеннейшее желание, сын мой.
     -  И  святым  ты  хотел  бы стать? - продолжал  вопрошать  старейший
мемног.
     -  Сын  мой, кто бы не хотел этого? Но куда мне, грешному, до  столь
высокого  чина;  чтобы вступить на эту стезю, нужно напрячь  все  силы  и
стремиться неустанно, со смирением в сердце...
     -  Так  ты  хотел  бы  стать святым? - снова  переспросил  мемног  и
поощрительно  глянул  на сотоварищей, которые тем  временем  поднялись  с
мест.
     - Конечно, сын мой.
     - Ну так мы тебе поможем!
     -  Каким  же  образом,  милые мои овечки?- спросил,  улыбаясь,  отец
Орибазий, радуясь наивному рвению своей верной паствы.
     В ответ мемноги осторожно, но крепко взяли его под руки и сказали:
     - Таким, отче, какому ты сам нас научил!
       Затем  они сперва содрали ему кожу со спины и намазали  это  место
горячей  смолой,  как сделал в Ирландии палач со святым  Иакинфом,  потом
отрубили  ему левую ногу, как язычники святому Пафнутию, потом  распороли
ему  живот  и  запихнули  туда  охапку соломы,  как  блаженной  Елизавете
Нормандской, после чего посадили его на кол, как святого Гуго, переломали
ему  все  ребра,  как  сиракузяне святому Генриху Падуанскому,  и  сожгли
медленно, на малом огне, как бургундцы Орлеанскую Деву. А потом  перевели
дух,  умылись и начали горько оплакивать своего утраченного  пастыря.  За
этим занятием я их и застал, когда, объезжая звезды епархии, попал в  сей
приход. Когда я услышал о происшедшем, волосы у меня встали дыбом.  Ломая
руки, я вскричал:
     -  Недостойные  лиходеи! Ада для вас мало! Знаете ли вы,  что  навек
загубили свои души?!
     - А как же, - ответили они, рыдая, - знаем!
     Тот же старейший мемног встал и сказал мне:
     - Досточтимый отче, мы хорошо знаем, что обрекли себя на проклятие и
вечные  муки,  и, прежде чем решиться на сие дело, мы выдержали  страшную
душевную борьбу; но отец Орибазий неустанно повторял нам, что нет  ничего
такого,  чего  добрый  христианин ни сделал бы для своего  ближнего,  что
нужно  отдать  ему  все  и  на  все быть для  него  готовым.  Поэтому  мы
отказались от спасения души, хотя и с великим отчаянием, и думали  только
о том, чтобы дражайший отец Орибазий обрел мученический венец и святость.
Не можем выразить, как тяжко нам это далось, ибо до его прибытия никто из
нас  и  мухи  не  обидел. Не однажды мы просили его, умоляли  на  коленях
смилостивиться  и  смягчить строгость наказов веры, но  он  категорически
утверждал,  что  ради любимого ближнего нужно делать все без  исключения.
Тогда мы увидели, что не можем ему отказать, ибо мы существа ничтожные  и
вовсе  не  достойные  этого святого мужа, который заслуживает  полнейшего
самоотречения  с  нашей стороны. И мы горячо верим,  что  наше  дело  нам
удалось  и  отец  Орибазий причислен ныне к праведникам на  небесах.  Вот
тебе,  досточтимый  отче,  мешок  с  деньгами,  которые  мы  собрали   на
канонизацию: так нужно, отец Орибазий, отечая на наши расспросы, подробно
все  объяснил. Должен сказать, что мы применили только самые его  любимые
пытки, о которых он повествовал с наибольшим восторгом. Мы думали угодить
ему, но он всему противился и особенно не хотел пить кипящий свинец.  Мы,
однако, не допускали и мысли, чтобы наш пастырь говорил нам одно, а думал
другое.   Крики,  им  издаваемые,  были  только  выражением  недовольства
низменных,  телесных  частей  его естества,  и  мы  не  обращали  на  них
внимания,  памятуя, что надлежит унижать плоть, дабы  тем  выше  вознесся
дух.  Желая  его ободрить, мы напомнили ему о поучениях, которые  он  нам
читал,  но  отец  Орибазий ответил на это лишь  одним  словом,  вовсе  не
понятным  и не вразумительным; не знаем, что оно означает, ибо  не  нашли
его ни в молитвенниках, которые он нам раздавал, ни в Священном писании.
     Закончив  рассказывать, отец Лацимон отер крупный пот с чела