Re: Что хуже: ересь или куча юрисдикций?
Thomas, католик - 02:34 20.02.2002
|
> Зачем, скажите, разводить на "Православной Беседе" внутрикатолическую полемику? Существует довольно много католических форумов, куда любой православный может заглянуть, чтобы познакомиться со взглядами католиков.
>
Простите, но это не я первый привел цитату из "католических форумов, куда любой православный может заглянуть, чтобы познакомиться со взглядами католиков", а Вы. Причем цитата явно вырвана из контекста и приведена только для того чтобы очернить Католическую Церковь и ее иерархию и саму идею Дня молитвы за мир. Не так ли? А факты не могут основываться на суждениях отдельных участников дискуссии на католических форумах. У Католической церкви хватает ума следовать евангельской заповеди блаженства "блаженны миротворцы", а не прислушиваться к сторонникам межрелигиозной вражды. Я как человек и как христианин рад, что существует сила, способная объединить разные религиозные течения в единой молитве за мир. На этой встрече никто из присутствующих не исповедовал ни сатанизма, ни какого-либо другого резко враждебного Христу культа. Никакая из представленных там религиозных ни придерживается воззрений абсолютно противоположных христианским. (Кто из присутствующих там говорил: "Не почитай Бога", "Не молись Богу", "Презирай мать свою и отца", "Убивай и сей вражду между людьми", "Унижай свою жену или мужа", "Воруй как можно больше", "Ври и обманывай на каждом шагу", "Завидуй своему соседу и старайся отнять предмет вожделения"?) Вы, Тарас так возмущенны самим фактом этой молитвы, а что Вы как христианин сделали чтобы побольше было любви между людьми, чтобы не грызлись они между собою как звери, не натравливали друг на друга ближних своих, а умиротворяли и успокаивали? Вы обвиняете Папу в этих, с Вашей точки зрения прегрешениях, но не в том же состоит и долг православного? Настоящего православного, а не того, который видит содержание своей веры только в контексте противостояния и борьбы с инородцами, инославными и другими ино...?
> Вы наверное понимаете, что вопрос этот связан с историей Церкви после Великого Схизма и до начала реформаторского движения, когда церковные юрисдикции еще строго соответствовали территориальным границам. Если бы не протестанизм, то я больше чем уверен, что РКЦ отстаивала бы термин "каноническая территория" до крови.
>
Ну крови в Европе в религиозных конфликтах и войнах было пролито больше чем достаточно. А протестантизм и возник именно из-за своеобразного "крепостного права" на веру и убеждения человека.
>Каноническая территория Церкви по сути неотделима от государственных границ и является понятием где-то соприкасающимся с так называемым "цезарепапизмом", если вам будет угодно.
>
С течением времени Католической Церкви пришлось осознать, что "каноническая территория проходит по сердцу человека" (Митрополит католической архиепархии Божией Матери Тадеуш Кондрусевич), а не "неотделима от государственных границ". К сожалению, Православную Церковь сейчас больше заботят именно эти "государственные границы", чем обыкновенные люди... 
> Как правило расширение разных церковных юрисдикций в последние два столетия были связаны не с захватом государствами новых территорий, а с эммиграцией. В те же земли мигрировали и католики, и православные, и проестанты, и мусульмане, и т.д. Тут уж определение "канонической" территории теряет смысл, согласитесь. РПЦ (МП) эти территории "каноническими" не считает, как впрочем и никто другой не пользуется этим термином в отношении их. Ваши "претензии" просто неоправданы.
>
Мы, наверное, не поняли друг друга, эти территории (за пределами РФ, на которых РПЦ МП создала многочисленные епархиальные структуры) могут считаться (пользуясь терминологией РПЦ) "каноническими территориями Католической Церкви". Вот я и спрашиваю про экспансию... Правда я не слышал, чтобы по этому поводу Католическая Церковь устраивала, то, что устроили иерархи РПЦ МП по поводу восстановления диоцезиальных структур КЦ!!!
> > Про разные юрисдикции знаю. Мне кажется, что это беда Православной Церкви.
>
> Многие православные были бы рады принять католиков в свои объятия забыв о всех обрядовых разницах. Ведь хотя Св. Фотий и писал много по поводу "ересей" латинян таких как филиокве, посты по субботам, запрещение священнослужителям жениться, опресноки, пение "Алилуя" по субботам и воскресеньм во время Великого Поста, однако единственную Римскую ересь, которую признавали все, всегда и поныне был и остается папизм. Вот это действительно до добра не доводит, т.к. это ересь. Ересь отделяет от Церкви. А межюрисдикционные вопросы - это проблемы временные, не канонические.
>
Тарас, Вы меня вынудите приводить цитаты из нынешнего Римского Миссала. ( http://www.catholic.chat.ru/ )А по поводу пунктов обвинения из списка Фотия сказано уже немало. Что касается "папизма", то спорить с Вами по этому поводу не буду, для меня главнее эти слова: "...ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле. то будет разрешено на небесах." (Мф 16,18-19)
Сожалею, но приведу длиннющую цитату из книги Вильгельма де Фриса "Православие и Католичество: противоположность или взаимодополнение?":
"Часть 1
ПРАВОСЛАВИЕ И КАТОЛИЧЕСТВО В ПЕРВОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ
I. ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ РАЗЛИЧИЯ МЕЖДУ ВОСТОКОМ И ЗАПАДОМ
Хотя Церковь, основанная Иисусом Христом, и является сокровенной тайной веры, однако, эта тайна с самых ранних времен Церкви должна была стать вполне реальной в окружающем мире, который фактически и сформировал облик Церкви. Этим окружающим миром вначале был еврейский народ с особенностями его характера. Отсюда возникла опасность, что универсальное Благовестие, предназначенное для всех народов, будет подменено духовным своеобразием одного единственного народа, а именно еврейского. Благодаря прежде всего апостолу языков Павлу и широте его взглядов, Церковь избежала этой опасности и вышла из еврейской ограниченности на широкий простор Римской мировой империи с ее греко-римской культурой. Это потребовало больших усилий. Св. Павел должен был даже противостоять св. Петру, поскольку тот своим поведением содействовал иудаистской ограниченности, хотя он и придерживался единых взглядов с Павлом.
1. ЭТИЧЕСКИЕ РАЗЛИЧИЯ
В греко-римском мире Евангелие и Церковь должны были принять новую видимую форму. Этот мир вначале казался замкнутым единством. Однако под внешним блеском греко-римской культуры с самого начала таились глубокие различия уже в народном характере римлян и греков, сирийцев и египтян, принадлежавших к одной централизованной Империи. Для римлянина были характерны трезвость и ясность мышления; его ум был направлен в первую очередь 9
на практические дела, на конкретную жизнь и на ее организацию, на право и государство. Грек, напротив, концентрировался больше на «теорию», на созерцание божественного, он любил умозрительные рассуждения и богословские споры. Для него настоящий (действительный) мир был проявлением Божественного, тогда как для латинянина он воспринимался как результат Божественного действия имеющий собственную ценность, с которым и следует себя соизмерить. Грек видел в человеке образ Божий, который должен сообразоваться со своим Первообразом, через всевозрастающее в Него преображение. Латинянин же воспринимал человеческую жизнь как деятельность и движение вперед человека к Богу.
Как типичных представителей Запада и Востока можно сопоставить между собой Тертуллиана и Оригена. Тертул-лиан был римский юрист, всегда обращавшийся к конкретному случаю, острый полемист и диалектик, имевший обыкновение выражать свои христианские убеждения в объективной правовой форме. Ориген, напротив, имел, в первую очередь, дело с непосредственным духовным созерцанием божественного мира, мира воскресшего Христа. Вместо юридических, словно бы застывших формул Тертуллиана, мы видим у него динамичное мышление. Для него Бог становится впервые в окончательном завершении «мерой всего движения».
Разумеется, все это только намеки и общие подходы, причем всегда имеется опасность схематизировать вопрос и упростить его. Однако нельзя отрицать того факта, что между латинянами и греками с самого начала имелись далеко идущие различия, которые в конечном счете в сочетании с принципиальным различием исторического развития на Западе и Востоке привели к тому, что на латинском Западе Церковь приняла иной образ, чем на греческом Востоке. Так, в конце-концов, дело дошло до противопоставления греческого Православия и латинского Католичества. Как уже говорилось, они не должны считаться противопо-10ложностями. Во-первых, сначала здесь речь идет об имеющем в себе основание различном воплощении тайны Церкви, которая при всей универсальности и сходстве в главном для всех народов может и должна проявляться по-разному у каждого из них. Дело дошло до противоположности и, в конечном счете, до раскола потому, что каждая из обеих частей пыталась поставить себя как абсолютную и навязать себя другой как единственно правильную. Этим уже и намечается тема настоящего исследования, как мы его видим.
История отношений между латинской католической Церковью Запада и греческой православной Церковью Востока начинается с мирного сосуществования. Различия, которые сформировались очень скоро и с течением времени все более обострялись, становились противоположностями в той мере, в какой одна из сторон теряла понимание особенности другой. Дело не должно было бы дойти до раскола, если бы обе стороны проявили больше готовности понять друг друга. При этом верно, что греки дошли до отрицания примата римского епископа, который относился к благословенной Богом сущностной структуре Церкви, это возможно было также и потому, что грекам этот примат божественного права представлялся с примесями человеческого права, которые могли их легко отпугнуть.
После раскола размежевание все более усиливалось и проявлялось все меньше готовности признать другую сторону в ее своеобразии. Частичные унии, которые в конечном счете были достигнуты, не были действительно органическим повторным включением Востока в Вселенскую Церковь; напротив, они были слишком похожи на поглощение этого Востока латинской Церковью, происходившее без подлинного уважения ко всему духовному наследию восточных христиан. В результате возникли Униатские Церкви, неприемлемые для народов Востока, привязанных к своей традиции.
Приоритетное положение главных Церквей развивалось по праву обычая, которое для Александрии и Антиохии было санкционировано 6-м правилом Никейского собора (325 г.). Новой императорской столице Константинополю было предоставлено уникальное положение сразу после Древнего Рима по 3-му правилу I собора в Константинополе и по неоднократно оспаривавшемуся 28-му правилу Хал-кидонского сообора. Папы признали патриархаты Александрии и Антиохии без затруднений, обосновывая их права решениями Никейского собора, а позднее подкрепляли их весьма уязвимой теорией о трех местах пребывания святого Петра: в Риме, в Антиохии и в Александрии, причем, в Александрии существовало предание, что тамошняя Церковь была основана Марком, учеником святого Петра. Однако папы в течение всего I тысячелетия не претендовали на то, чтобы доставлять патриархам права участия в своей верховной власти. Они долго сопротивлялись возвышению Константинополя, которое объяснялось его политической ролью, но вынуждены были признать его действительное положение, хотя и неохотно.
Патриархаты не восходили к апостольским временам, они развивались, пожалуй, довольно медленно в первые столетия. Сначала в Египте дело дошло до главенствующего положения епископа столичного города Александрии над всей страной. Уже в III столетии это стало фактом. Антиохия, крупнейшая митрополия Востока и после дио-клетиановской реформы империи - столица политического диоцеза «Ориент», развивалась, несмотря на свое никем неоспариваемое апостольское происхождение, менее успешно. Права, упомянутые в 6-м правиле Никейского собора, более конкретно не определялись; и здесь за Антио-хией еще не признавалась определенная территория как ее церковная область. Иерусалим, несмотря на его далеко распространяющееся влияние и на его уникальное положение как колыбели христианства, стал патриархатом только в 451 г.
При образовании патриархатов играли определенную роль различные факторы, причем апостольское происхождение было только одним из них. Это развитие хотя и не подтверждалось божественным правом, но все же весьма соответствовало структуре Церкви. Епископы не жили изолированной жизнью, и не вели странствующий образ жизни, и их не объединяла только зависимость от Рима. Они с самого начала, как наследники апостольской коллегии, образовали единое целое, а такая община нуждалась во главе. Необходимость в едином руководстве привела к региональному объединению епископов под руководством одного главы. Как показывало положение дел, организация божественного права, ставящая весь епископат под начало преемника апостола Петра, не была достаточна для того, чтобы руководить Церковью стройным образом. Организация на региональном уровне была правильной также и потому, что таким путем учитывалось оправданное своеобразие отдельных регионов, обеспечивался здоровый плюрализм в Церкви.
Патриархаты росли снизу, а не были учреждены сверху. Региональная централизация, группировка отдельных региональных епископских Церквей вокруг одной главной как своего центра, оказалась необходимой для лучшего руководства. Таким путем медленно развивалось право обычая, которое предоставляло епископу этой главной Церкви, впоследствии получившему титул «патриарха», право на некоторые функции, первоначально находившиеся в компетенции отдельных епископов. Это право обычая, по всей вероятности, возникло потому, что отдельные епископы молчаливо отказались от части своих прав в пользу главного епископа. Возникновение обычая в объединении, имеющего правовую силу, предполагает по крайней мере молчаливое одобрение главы этого объединения, в данном случае епископа Рима. Однако, такое одобрение может быть предполагаемо, но исторически не доказуемо. Все-таки права патриархов, как уже подчеркивалось, в первом 16
тысячелетии и самим Римом не понимались как пожалованное папой право их участия в высшем руководстве Церковью. В лице патриархов мы скорее видим епископскую власть во всей ее полноте, тогда как у подчиненных им прочих епископов своего патриархата власть была ограничена в пользу патриарха. См. по этому вопросу: \У. с1е Упе§, Кот ипд сИе Ра1пагсНа1е с?е5 0$Гел5, Рге1Ьиг§ - МйпсЬеп, 1963, 8, 7Й". Обычно папы и патриархи взаимно ставили друг друга в известность о своем избрании посредством так называемого «Соборного послания», в котором содержалось также и их исповедание веры. Папы отвечали на такие письма, выражая радость по поводу случившегося, гарантировали избранному свое «общение», тем самым признавая его избрание. Без этого общения с Римом патриарх не мог осуществлять свое служение на законных основаниях. Но во всяком случае, в соответствии с понятиями времени, это нельзя было считать ни назначением на должность, ни передачей полномочий на власть. После получения «Соборного послания» имя нового патриарха заносили в так называемые диптихи, то есть в список лиц, которые должны были пониматься «О здравии» во время Святой Мессы. В греческих церквях этот список читал дьякон с амвона. Вычеркивание из диптихов являлось символом разрыва отношений, то есть церковным расколом. С V века папы имели в Константинополе своего постоянного представителя, называвшегося апокриссиарием, который был обычно дьяконом.
Рим считался решающи центром церковного «общения» («соттипю»). Это означало, что те, за которыми Рим признавал членство в общении (соттипш), принадлежали к вселенской Церкви, а те, которым Рим отказывал в этом - нет. Епископ Рима считался кроме того верховным хранителем истинной веры. В остальном, восточные патриар-хаты пользовались далеко идущей автономией. Рим вмешивался в чисто дисциплинарные вопросы чрезвычайно редко и оставил также и организацию литургии и разработку канонического права местным авторитетам. Различие патриархатов обусловливало и своеобразное самостоятельное развитие церковного порядка. Формирование собственного восточного церковного права, отличавшегося от западного, началось с законадательства Юстиниана (527-565 гг.) и с Трулльского собора, который состоялся в 629 г. в Константинополе.
4. ИМПЕРСКАЯ ЦЕРКОВЬ НА ВОСТОКЕ, ПАПСКАЯ ЦЕРКОВЬ НА ЗАПАДЕ
Однако то, что больше всего отличало Восток от Запада и послужило главной причиной раскола здесь и там, относилось к неодинаковому пониманию Церкви. Отчасти это было связано с различным политическим развитием в обеих половинах Империи, с развитием, которое вообще существенно способствовало отчужденности Востока и Запада. На Востоке сохранилась Империя, на Западе она пала уже в 476 г. под натиском варваров. Поэтому на Востоке пришли к идее имперской Церкви под руководством императора. На Западе, напротив, развилась папская Церковь, независимая от государственной власти. Папа был вынужден в силу обстоятельств как-то восполнить вакуум, образовавшийся после падения Империи, т.е. взять на себя материальные и, пожалуй, даже и политические функции. Такое развитие привело к коронованию императора Карла Великого папой Львом III в 800 г. В глазах византийцев это было ничем иным, как изменой Империи. Тем самым политический раскол стал фактом, а церковный раскол при сложившихся в то время обстоятельствах оказался почти неизбежным. Папа теперь все в большей мере становился верховным главой христианства, подлинным наместником Бога на земле. В этих исторически сложивших условиях главенство Папы ко времени окончательного раскола около середины XI столетия явилось камнем преткновения для греков. Не приходится удивляться, что это главенство было отклонено. Далее мы еще вернемся к этому вопросу. Таким образом, различное понимание Церкви на Востоке и на Западе может быть сведено к простой формуле:
здесь Церковь имперская, там - папская. Имперская Церковь состоит из множества отдельных поместных церквей, которые в сознании жителя Востока являются первичными. Не напрасно на Востоке молятся «о благостоянии святых Божиих церквей». Какой-либо раздор в сообществе между отдельными церквями хотя и является тем, чего не должно быть, но все же не воспринимается так трагически, поскольку главное в церковном бытии уже реализовано в отдельной церкви. Множество отдельных церквей образует совместно единое христианство, объединяемое одним государством, во главе которого стоит представитель Бога на земле, помазанник Господень, император. Церковь и Государство не являются двумя величинами, полностью отделяемыми одна от другой, но только двумя аспектами единого христианства и единой Империи. Уже Константин именует себя «епископом внешних дел», а византийские иерархи уже в его время заявляют: «В Церкви ничего нельзя сделать без одобрения и приказа императора». Сам Константин писал епископам собора Римини: «Никакое решение не может иметь правовой силы, если Мы с настоящего времени не придаем ему никакого значения».
Восточные епископы писали во времена святого Иоанна Златоуста императору: «Император, Ты поставлен Богом над нами, епископами, над Тобой не стоит никто. Ты господствуешь над всеми, и поэтому Ты имеешь право делать то, что Ты хочешь». Отцы Халкидонского собора взывали к императору: «Ты священник и император! Тывоздвигнул Церковь, учитель веры!». Император Лев III Исаврянин претендовал быть императором и священником в одном лице и претендовал на примат святого Петра, так как Христос, говорил он, сделал императора равным князю-апостолу Петру и поручил ему пасти всю верующую паству. Первым императором, который сам принимал решения по делам веры, был узурпатор Василиск (475 г.). В своем исповедании веры под названием «Энциклика» он отверг решения Халкидонского собора. У него нашлись и некоторые последователи. Непроизвольно встает вопрос о том, как при таких представлениях о власти императора еще оставалось место для авторитета папы. Согласно новелле 131 Юс-тина, епископ Рима является первым среди всех священников, он является «главой всех святейших священнослужителей» (Кодекс 1.1.7), однако, священнослужители, а следовательно, и папа, подчиняются императору. Для Юстиниана папа был патриархом Запада, главой всех патриархов, но полностью включенным в систему имперской Церкви. Император, убежденный в том, что он олицетворяет власть Бога на Земле, требовал от папы такого же безусловного послушания, как и от патриархов Востока.
Очевидно, что такая государственно-церковная концепция, которая господствовала на Востоке, с самого начала несла в себе зародыш позднейшего конфликта. Конечно, нельзя не видеть и ее положительной стороны. Хуго Ранер по этому поводу писал: «Не будем забывать: историю восьми Имперских церковных соборов нельзя написать без истории добровольно принимаемого или радостно приветствуемого господства императора в Церкви, которое, кроме того, всегда и должно было быть правовой защитой Церкви. Однако имеется и другая сторона у юстинианов-ской церковной системы, и от этой идеальной картины даже и в средние века не мог освободиться и сам Гогенштау-фен: упорядоченная императором и защищенная в своей чистоте роскошная и могущественная Церковь должна была одновременно представлять совесть государства».
Имперско-церковной концепции противостояла папско-церковная на Западе. Там имелся сильный объединяющий центр - Рим, город наследников святого Петра. Поэтому то, что на Западе в первую очередь бросалось в глаза, была вселенская Церковь, которая, разумеется, включала в себя известное число отдельных Церквей. Единство и совокупность являются первичными элементами. Это единство существенно обеспечивалось и охранялось только преемником Петра, епископом Рима, который является единственным верховным главой вселенской Церкви и как таковой должен быть независимым от любой мирской власти, хотя бы и власти императора. Первым развил со всей ясностью учение о двух властях, духовной и мирской, папа Геласий (492-496 гг.). Обе власти самостоятельны, каждая в своей области, но духовная стоит выше мирской. Бесспорно не случайно, что это учение (мы к нему еще вернемся) было изложено тогда, когда папа в Риме вследствие крушения Империи на Западе стал политически совершенно независимым от императора. Союз с франками, который папы заключили в середине VIII века и который привел к обновлению имперской власти на Западе, однако, снова нес в себе опасность зависимости от мирской власти, поскольку Карл Великий претендовал на такое же полновластие в Церкви, как и императоры Востока. Это привело к борьбе между папством и императорской властью на Западе, в которой речь шла о свободе Церкви и из которой папство в конечном счете вышло победителем.
5. БОГОСЛОВСКИЕ РАЗЛИЧИЯ МЕЖДУ ВОСТОКОМ И ЗАПАДОМ
Различие в понимании Церкви бесспорно имело решающее значение и сыграло важнейшую роль в дальнейшем движении к расколу. Однако это было все же не единственным пунктом спора между Востоком и Западом. Имелись еще и другие значительные догматические различия. Так, по-разному расстанавливались акценты в христологии. На Востоке сложилась школа александрийского богословия, которая видела во Христе главным образом тайну божественного и аспект единства, тогда как на Западе больше думали о том, как защитить истинно человеческую природу Христа. Поэтому на Востоке проявляли склонность к монофизитству, а на Западе поиски истинного содержания природ Христа могли привести к несторианству. Эти поиски защищал и подчеркивал также и Халкидонский собор. И здесь снова проявился характер духовности латинян, стремящихся в первую очередь учитывать конкретное, ощутимое, тогда как для греков самым первым и важнейшим была сверхъестественная тайна. Смысл спасительного подвига Христа для Востока заключался в большей мере в видимом образе величия Бога, благодаря которому человек преображается и обоживается. Напротив, Запад воспринимает учение об искуплении преимущественно юридически: Искупитель-Богочеловек дает небесному Отцу более, чем достаточное удовлетворение за вину людей.
Запад, вообще, больше занимался в богословском отношении конкретными вопросами человеческой жизни, чем фундаментальными тайнами Пресвятой Троицы и вочеловечения. Богословский спор У-У1 веков шел там, в первую очередь, о проблеме необходимости благодати для спасения человека. Основные вопросы, которые касались основополагающих тайн христианской веры: - Троицы и хрис-тологии, были поставлены, в первую очередь, по инициативе Востока на первых соборах, которые все проходили на Востоке. И это, очевидно, тоже не случайность. Эти вопросы приводили тогда на Востоке в движение народные массы, они обсуждались на улицах и на открытых площадях, и от их решения зависел мир в Империи. Поэтому императоры снова стремились найти компромиссную формулу, которая, если возможно, удовлетворила бы всех.
Последний отголосок христологических споров мы видим еще в У111-1Х веках в борьбе за иконопочитание. Восточный человек видит в иконах буквальное продолжение воплощения не воспринимаемых разумом духовных реальностей. В материальном изображении для него становится ощутимым и наглядным потусторонний, неземной прообраз. Поскольку однажды воплощение Бога в Иисусе Христе действительно произошло, ничто не противоречит этому новому образу воплощения. Восточный культ икон собственно всегда оставался чуждым западному человеку, который смотрел на изображение без особого переживания. Однако и на Востоке, как известно, имелась резкая оппозиция по этому вопросу, которая конечно заходила слишком далеко и отвергала в принципе любое материальное представление неземного. И в этой борьбе против икон четко проявлялось основная позиция восточного человека:
благоговение перед божественной тайной, которая настолько возвышается над нашим конкретным миром, что не может и не должна отображаться материально.
Одно из классических различий между Востоком и Западом, которое по-прежнему снова и снова подчеркивается, заключается в учении об исхождении Святого Духа, что нашло отражение в формуле «Филиокве» («Рйю^ие»). Из этого различия пытались вывести все другие. У нас создается впечатление, что это различие было искусственно раздуто, и что оно не имеет в действительности такого фундаментального значения. Восточный богослов в своем благоговении перед непостижимой тайной Бога, в которую не может проникнуть наш человеческий разум, исходит из конкретных данных Писания, в котором говорится о трех божественных Лицах - Отце, Сыне и Святом Духе. Отец один не имеет начала и является источником происхождения всего. Святой Дух, как это четко сказано в Евангелии от Иоанна (глава 15, стих 26), «от Отца исходит». Поскольку Отец Один является исходной причиной всего, Сын не может быть также источником происхождения Святого Духа. Рациональное обоснование, которое западные богословы подводят под Филиокве, в соответствии с которым, ниспослание Духа Сыном во времени, предполагает, что Дух исходит от Сына в вечности, не может удовлетворить восточное мышление.
Следует заметить, что спор о Филиокве начался, собственно, только в начале IX столетия. В 806 г. латинские монахи одного монастыря на Масличной горе в Иерусалиме были обвинены греческими монахами монастыря свято-23
го Саввы в ереси, потому что они включили Филиокве в Символ веры. Они апеллировали к папе, ссылаясь на то, что будто бы в таком виде учили Символ веры в дворцовой церкви Карла Великого. Папа Лев III (795-816 гг.) хотя и проверил учение, содержащееся в Филиокве, но отказался включить дополнение в Символ веры, более того, он приказал выставить перед могилой Петра две серебряные таблицы с текстом Символа веры без включения в него Филиокве на латинском и греческом языках. Когда Фотий сообщил папе Николаю о своем избрании, он послал папе Символ веры без включения в него Филиокве. Папа не возражал против этого и даже оценил положительно в своем письме от 18 марта 862 г. исповедание Фотия. В Риме Символ веры с Филиокве был впервые введен, по-видимому, только в 1013 г. при Бенедикте VIII по ходатайству императора Генриха II.
П. РАЗЛИЧИЯ - НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ
Все эти различия, которые так или иначе существовали с самого начала и с течением времени углублялись, не обязательно должны были привести к расколу. Благовестие Христа, предназначенное для всех народов, могло и должно было при сохранении его сущности найти у отдельных народов различное выражение. Даже противоположность, на первый взгляд, почти неизбежно ведущая к расколу, заключающаяся в концепции Церкви - здесь Церковь имперская, там - папская - при взаимном понимании могла бы быть преодолена. С одной стороны, папы, в том числе, и великие папы, осознававшие себя преемниками Петра, понимали значение императора для Церкви; с другой стороны, и в имперско-церковной концепции было место для выдающегося положения папы в церковной среде. Однако нужно признать, что добиться здесь равновесия было довольно трудно.
Вначале следует подчеркнуть, что притязания пап на абсолютное первенство в Церкви в первые столетия выражались не так сильно, как позднее, и что они признавали известные полномочия императора в церковных делах своими действиями, а иногда даже и в своих заявлениях. Пелагий I (556-561 гг.) называл апостольские кафедры - Рим, Александрию и Антиохию, как высшие инстанции, которые имели право давать аутентичные толкования постановления Вселенских соборов. Следовательно, Рим еще не был единственной властью в Церкви, могущей решать все. Итак, кажется, что Пелагий не присваивал себе полномочия просто отменять законно принятые соборные постановления. Он не хотел даже один толковать эти решения, но был готов привлечь для этого своих братьев с апостольских кафедр Востока. Когда Лев Великий отменил 28-е правило, принятое отцами Халкидонского собора, по которому права Константинополя выводились из политического положения города, то нужно еще посмотреть, делал ли он это на основе осознания своего права отменить любое решение собора или же только потому, что это правило противоречило правилу Никейского собора, которого даже Льву касаться было нельзя. Кроме того, по понятиям того времени, решение, принятое на соборе, становилось обязательным, тогда, когда папа, как представитель Запада, давал ему свое одобрение. Итак, оно не было еще вселенским, то есть признанным всей Церковью. В пользу осознания полномочий отменять решения соборов, ссылались и на тот факт, что Лев Великий отменил решения «Раз-бойничего Собора» в Эфесе (449). И здесь можно усмотреть, что же собственно явилось причиной. Лев заявил на основе своего высочайшего учительного авторитета, которым он обладает, как преемник святого Петра, что «собор» выступил против истинного вероучения. Однако, он не отменил решений просто так, а просил императора созвать в Италии новый собор, который и должен был бы решить вероучительные вопросы окончательно.
Именно Лев, несмотря на то, что он глубоко сознавал свои полномочия верховного пастыря, понимал также и значение императора для Церкви. Он и другие папы раннего периода признавали, по крайней мере, молчаливо, право императора созывать соборы. Эти папы никогда не протестовали против этого. Лев оставил в силе 17-е правило Хал-кидонского собора, которое разрешало императору вмешиваться в иерархическую структуру, он даже говорил о «боговдохновенности» императора и писал императору Маркиану: «Бог, который дал Тебе императорскую корону, подарил Тебе также и пальму священства»; он признавал, что император обладает «епископским попечением». Папа Анастасий II (496-498) называл императора того же имени даже «наместником Христа». Григорий Великий изъявил готовность быть послушным императору, если речь не идет о деле Божьем, которое он должен защищать в силу своего служения. Тот же папа, как известно, отклонил титул всеобщего отца («ипгуегхаИа рара»), потому что он в этом увидел ограничение прав своих собратьев-епископов. Он не хотел давать никаких приказов патриарху Александрии.
Ясно, права папы как они были определены I Ватиканским собором, - происходящими из божественного права -были прежде такими же, как и сегодня. Однако нельзя оспаривать, что эти права фактически в первые столетия не использовались в таком объеме, как впоследствии, а также и то, что осознание этих полномочий тогда было менее развитым, чем в наше время.
Концепция папского примата, какой мы ее находим в вышеприведенных текстах, при наличии доброй воли еще могла быть соединена с имперско-церковной концепцией, к тому же тогда и со стороны Константинополя была готовность признать епископа Рима главой вселенской Церкви. Достаточно напомнить только о принятии «Формулы Гор-мизды» («Рогти1а Ногпиваае»), которая была признана Константинополем в 519 г., когда речь шла о преодолении схизмы Акакия. Здесь был ясно сформулирован примат папы. Тогда византийцы признали и меры, предпринятые папой против патриарха Акакия, а несколько позже (в 536 г.) по инициативе папы Агапита Константинопольский патриарх Анфим был смещен за ересь. -Можно, конечно, поставить вопрос, признавали ли в Константинополе когда-либо и в каком объеме примат божественного права ? Эта неясность сыграла в развитии на пути к расколу важную роль.
III. ОТ РАЗЛИЧИЙ К РАСКОЛУ
Если имевшиеся различия в конечном счете все же привели к расколу, то это случилось потому, что каждая из обеих частей Церкви считала себя единственно правильной и пыталась навязать свои взгляды другой стороне. Чтобы показать это, нужно было бы написать всю историю отношений между латинским Западом и греческим Востоком, что, однако, в рамках настоящей работы невозможно. Поэтому будут выбраны только некоторые особо характерные эпизоды, которые показывают, что растущее непонимание другой стороны все более углубляло взаимное отчуждение, пока, наконец, раскол не стал печальным фактом."
|
|
