Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дальних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв.

Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого Поста.
Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего свежит неведомую силой:
"Владыко дней моих, дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей;

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви,
И целомудрия мне в сердце оживи!"

(Александр Пушкин)

                

Тот же Пушкин написал и сказку в стихах "О попе и его работнике Балде".

                

Гораздо хуже: он написал "Гаврилиаду"!

                

О "Сказке о попе..." тоже есть в книге Валентина Непомнящего - глава называется "Несколько новых русских сказок".
Все пять сказок ,как известно, написаны по рассказам няни, и все они "так или иначе связаны с заповедными глубинами его душевного быта: начиная от первой, о Балде, - которая написана сразу после душераздирающих "Бесов", представляя собой, в известном смысле, "заклятье смехом" бесовской силы [...] Несколько лет лежали у него записи сказок няни; несколько лет он не мог заняться ими - как будто не был еще к этому готов. И только тогда приступил он к ним, когда ему было уже за 30 лет и он почувствовал, что его гению доступна любая высота - и по плечу простодушие сказочника. Именно тогда, когда рождались шедевры Болдинской осени[...], - под его пером возникло: Жил-был поп..."

Замечательные строчки: "понадеялся он на русский авось", - до чего точно подмечено

А Вы вообще-то что хотели сказать, давая реплику об этой сказке (если не секрет)? Скорее всего - о неприглядном изображении в сказке священнослужителя, но надо учесть, что поп в этой сказке - чисто народный персонаж, типа лубка, именно таким он получен А.С. от няни. У Непомнящего приводятся записи сюжета этой сказки, сделанные в деревне.

                

Стихотворение "Отцы пустынники..." после того, как я заново прочла его, будучи уже воцерковлена, настолько "заслонило" собой Ефремову молитву (легко запоминается из-за "складной" красоты стиха, между тек, как молитву св. Ефрема до сих пор читаю только по листку с ее текстом, хотя текст и ее прост и прекрасен). Подумалось: а нужны ли такие переложения молитв, даже если поэт - гений?

Вот что пишет писатель Валентин Непомнящий, председатель Пушкинской комиссии Института мировой литературы РАН в своей последнем сборнике "Да ведают потомки православных. Пушкин. Россия. Мы." - статья "Христианство Пушкина: проблема и легенды":

...Величайший мастер перевода, переложения, пересказа, вариации, Пушкин ни разу в жизни не перевел чужого произведения только потому, что, мол оригинал уж очень хорош и неплохо бы познакомить с ним русского читателя; тем более это касается церковнославянских текстов, которые по большинству были знакомы или привычны (со школьной скамьи или благодаря церковным службам) и язык которых, в общем, перевода не требовал. Пушкин переводил только тогда, когда этого настоятельно требовала некоторая глубоко личная нужда в определенном высказывании, более того, он необычайно часто пользовался "чужим" словом, образом, фрагментом, замыслом - когда видел, что нужное ему высказывание уже существует, раз существует - выдумывать своего уже не надо, достаточно повернуть "чужое" слово необходимой в данном случае гранью, сохранив при этом изначальные его свойства, но внося свои коррективы (...).
Так написано стихотворение "Отцы пустынники...". Это прежде всего лирическое стихотворение, выражающее глубоко личное, можно сказать, интимное переживание поэтом молитвы, которую он любил всю жизнь, даже в молодости, когда считал себя неверующим (...).
Во вступлении чрезвычайно подробно излагается личное отношение поэта к молитве преподобного Ефрема Сирина - причем обнаруживается прекрасное знание автором порядка, чина ее произнесения в храме во время Великого Поста ("...которую священник повторяет...") - и то действие, которое она на него производит: "И падшего крепит неведомою силой". Только после личного признания идет переложение самого текста. В нем все не случайно, и прежде всего - изменения, которые внесены в переложение сравнительно с оригиналом: вместо "Дух праздности, уныния..." - "Дух праздности унылой"; вместо "не даждь ми" - "не дай душе моей". В особенности важно дополнение: "Любоначалия, змеи сокрытой сей", - которое подчеркивает особое внимание автора, поэта, слывущего властителем дум, обладающего "могучей властью над умами", к грозящей ему опасности: соблазну духовного владычества над людьми. К тому же сами прошения подвергнуты такой перестановке, которая, по-видимому, отвечает духовным обстоятельствам просящего: так, например, прошение о "целомудрии" поставлено в финальную, то есть самую сильную, позицию. Наконец, вместо "Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему" - "И дух смирения, терпения, любви и целомудрия мне в сердце оживи", и эта замена слова также не случайна: тема возрождения, оживления всего светлого, что Богом заложено в человеческую душу с ее "первоначальных, чистых дней" ("Возрождение"), есть одна из важнейших лирических тем Пушкина и напрасно один современный критик слышит в глаголе "оживи" "протестантские" веяния: царь Давид, кажется, не был протестантом, а сказал так: "...и дух прав обнови во утробе моей" (Пс. 50, 12). Думается, именно веяние "покаянного" псалма слышится в пушкинском переложении великопостной молитвы.
Каждому знающему, что такое личная молитва, известно, что в разных обстоятельствах, внешних и внутренних, мы можем по-разному произносить один и тот же молитвенный текст, по-разному его интонировать. Пушкинское стихотворение и выходящее в него переложение молитвы дают нам как бы словесное изображение личной интонации поэта, его личной просьбы, выражаемой знакомым с детства текстом, вот откуда лиризм всей вещи, в частности, ее вступления, занимающего больше половины текста; отсюда же и все изменения, говорящие о том, что перед нами не вычитывание - но и не переводческое "состязание" с оригиналом, а глубоко личное, индивидуальное, конкретное переживание, творение молитвы, излившееся в стихах.
(...)

Вообще-то вышеприведенный отрывок из книги В.Н. посвящен рассмотрению легенды, заключающейся в том, что Пушкину приписывается стихотворение "Я слышал, в келии простой", где в уста старика вложено стихотворное переложение молитвы "Отче наш", начинающиеся словами "Отец людей, Отец Небесный...". Свое исследование В.Непомнящий заключает так:

...Можно ли сказать, что стихи "Отец людей, Отец Небесный" выражают чье-то сильное, ярко личное, сиюминутное переживание, момент личного общения с Богом через молитву? Что эти умелые и вялые строчки написаны по неотложной, непреодолимой, жизненной потребности? Что они есть обращение к Богу, личная просьба? Перед нами внушенное, конечно, самым благим намерением чисто литературное произведение, причем весьма среднего достоинства. Не менее важно и другое соображение - касающееся вкуса и такта. Молитва преподобного Ефрема - великое, но человеческое творение, и Пушкин дерзнул включить ее переложение в свое лирическое стихотворение; но "Отче наш" есть молитва Господня - не может ли быть без ущерба "переложен" другими словами, в рифмованных и подчиненных другому ритму строчках, несравненный в своей мощной простоте и понятный всем до единого слова небесный глагол? Что здесь "переводить" или "пересказывать"? Отличительной чертой гения Пушкина было как раз творческое смирение, сознание своих возможностей и их пределов. Одним словом, можно сказать, что сам факт существования аккуратного и безликого "перевода" молитвы Господней есть неопровержимое свидетельство того, что Пушкин тут ни при чем.
...

                

Великопостное

Ты нас учил любить врагов,
Не мстить, не гнать за зло злодеев,
Прощать корыстных должников
И опасаться фарисеев.
Ты завещал закон блюсти,
Не забывать в скорбях о Боге
И крест безропотно нести
По дебрям жизненной дороги...

Но, Боже, Боже, как для нас
Твои слова невыполнимы,
Как каждый день и каждый час
Мы духом злобы одержимы.
И прелесть мира возлгобя,
Творя распутство до могилы,
Как далеки мы от Тебя,
Как близки к князю темной силы.

С. Бехтеев, Ницца. Пасха 1936г