Re: Перебор
Игорь Кузьмин, Невоцерковленный верующий - 21:54 01.02.2003
|
Тарас, Вы писали:
> Простите, Игорь, но пока мне кажется, что суть наших с вами дискуссий пока что слишком точно соответствует сохраняющемуся названию сообщений. Прочитав ваше сообщение, я хотел сперва последовать совету брата Димитрия (прочитав по его намеку второе послание к Тимофею). Но все же в последний раз наверное постараюсь свести разговор к общему знаменателю и извлечь из этого какую-нибудь пользу.
Тарас, суть каждой дискусии это выяснение позиции ее участников по какому-либо вопросу.
И когда суть, т.е. позиции аппонентов, выяснены. Тогда можно уже приступать к рассмотрению их разногласий.
И так как мнений (позиций) относительно раскола сейчас существует уже множество, в отличие от времени самого события, то я и начал выяснение этих Ваших позиций вопросами о соборах. Вы же уклонились от ответов. Далее Вы ввели множество новых своих тем в нашу дискуссию. Хотя мне это было и очень неудобно, потому как я сейчас сильно ограничен по времени, но все же я Вас не принуждал оставить эти вопросы и вернуться к нашим первоначальным, а терпеливо опять же пытался выяснить Вашу позицию уже по этим новым вопросам. Но теперь Вы уже обвиняете меня, в том что наша дискуссия Вам уже малоинтересна и в ней нет никакой для Вас пользы.
Мне кажется честнее здесь было бы просто не продолжать малоинтересную для себя дискуссию, чем обвинять оппонента в том что он виновен в таковой.
Со своей стороны я всегда пытался раскрыть свою личную позицию по обсуждаемым вопросам. Т. е. сделать ее доступной для критики.
> >Изучение же источников по внутренним вопросам староверия на мой взгляд зело полезно. Где еще как не в них можно обнаружить такие обширные исследования святоотеческих текстов...
>
> Это, пожалуй, безмерное преувеличение. Вы и правда уверены, что никто кроме староверов исследованиями святоотеческих текстов в серьез не занимался?
Вы не точно обрываете цитату. Я писал не вообще об исследовании святоотеческих текстов, а по совсем малому перечню вопросов. Полемика по которым велась внутри староверия на протяжении почти трехсот лет. И поэтому именно по этим вопросам они и собрали обширные святоотеческие свидетельства. Это для них было жизненно необходимо. О «безмерном преувеличении» Вы можете говорить лишь после того как познакомитесь хотя бы с некоторыми их сочинениями. По крайней мере я хотя бы имею сравнительный опыт, чтобы так говорить.
> Да, староверческие вопросы действительно всегда были жизненнонеобходимыми, в первую очередь для староверов. И очень жаль, что научными проблемами они никогда не занимались.
Интересно, и к каким же положительным результатам пришла эта Ваша наука по рассматриваемым староверами вопросам
> > Ну если Вы не сомневаетесь что Он был не с этими судьями на том соборе, то я хотел бы услышать от Вас обоснования почему Он не был и с ревнителями древляго благочестия.
>
> Откуда мне знать с кем был, а с кем не был Дух Святой. Он дышит, где хочет. Познается же Дух по плодам. В истории России после раскола мы можем увидеть плоды Духа Святого по делам Святых. Напомнить, или вы сами знаете этих Святых?
Странно, у своих святых Вы находите плоды Духа Святого, а у множества мученически пострадавших за веру и благочестие староверов Вы таковых не обретаете. Говорите, что не вем, где был Св. Дух. Ваши же святые не только не противились гонениям на староверов, но еще и активно в этом способствовали своими писаниями (одному даже это вменилось в подвиг святости – Дм. еп. Ростовский).
И потом, сравнивать святых разделившихся церквей надо в первую очередь по исповедуемой ими вере. «Церковь есть не стены и покров, но вера и житие» (свт. Иоанн Злат.). А эта их вера познается из вероучительных определений (сочинений) исходящих от высшего церковного органа данной церкви. Надеюсь Вы это понимаете. Иначе и латиняне предложат Вам неменьший список своих святых, со многочисленными подвигами и делами.
> > Так а как Вы думаете? Где были в то время святые? В лагере гонимых, мучимых, жесточайше пытаемых и безжалостно умерщвляемых, или на стороне гонителей?
>
> А скажите мне, вы считаете, что Жанна Д'арк была святой. Если нет, то обоснуйте почему.
Нет. Потому что она к Церкви не принадлежала и вера ее была отлична от православной.
Теперь Ваша очередь. Обоснуйте почему ревнители древняго благочестия приняли мученическую кончину не за благочестие и православную веру.
> > Тарас, Вы пытаетесь меня убедить, что это не древлероссийские и вселенские архипастыри, того печального времени, произвели раскол в церкви, а чья то государственная воля «вырвала из церкви большой кусок».
>
> Почему? Никон кажется был единомышленником с будущими лидерами раскола. Перед ним стоял выбор: либо сохранять древлероссийское Праволавие, либо приводить его в соответствие со Вселенским Православием. Зачем? Потомучто Царю угодно было стать лидером для всего Православного мира. Да и весь воцерковленный русский народ поверил в свою богоизбранность. Шанс для этого был. А насаждение "своего" древлероссийского Православия грекам, антиохийцам, и проч. могло бы и нестработать. Разве не так?
Тарас, для такой гипотезы (что-то в таком же духе ранее писали Каптерев и Кутузов) нет никаких серьезных оснований. Во-первых, древлероссийское православие не с Никоном возникло, а была уже устоявшаяся традиция о Московском царстве как Третьем Риме.
Основанная на посланиях старца Филофея, инока Елеазарова монастыря в Пскове к великому князю Василию III, Ивану Грозному и к дьяку Мисюрю Мунехину, написанных в 20—30-х годах XVI века, он подробно излагает это учение и историческую миссию Москвы. «Вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческим книгам, то есть Росейское царство. Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти». А также на известной повести «О белом клобуке». В 1480-х — 1490-х годах толмачом Дмитрием Герасимовым при новгородском архиепископе Геннадии была составлена «Повесть о белом клобуке». Белый клобук был дарован Константином Великим римскому папе Сильвестру, как отличительный знак первосвященнического достоинства. Потом же, ввиду нечестия пап, клобук, по повелению ангела, отсылается в Константинополь, патриарху Филофею. Отсюда, опять же по особому откровению свыше, белый клобук, ввиду приближающегося падения Царьграда, был переслан в Новгород, на Русь, так как «там бо ныне воистинну славима есть Христова вера». Пребывание белого клобука на Руси указывало на неё, как на новый центр вселенского Православия, в котором больше, чем где-либо на земле, почитается православная вера. Св. папа Сильвестр, являющийся «в тонком сне» патриарху Филофею, говорит ему: «На третием же Риме, еже есть на Руской земли, благодать Святаго Духа возсия. И да веси, Филофие, яко вся христианская царства приидут в конец, и снидутся во единое царство русское Православия ради».
Эта особая миссия (уже ставшая традицией) Руси понималась не как миссионерски-экспансионистская, а как охранительно-консервативная. Новая доктрина возлагала на Россию не новые права, а новые обязанности. Эти обязанности были четко определены: сохранение русским народом истинной православной веры до грядущего конца мира и сохранение самого русского народа в чистоте и святости православного учения. Говоря об упадке религиозно-нравственного состояния мира и, в частности, русского общества, где «добрых дел оскудение и неправда умножишася», Филофей связывает это с пророческими предсказаниями о последних временах и советует каждому озаботиться спасением своей души. Обращаясь к русскому царю, Филофей говорит ему об ответственности монарха за охрану Православия, просит его позаботиться об искоренении пороков в своем государстве, так как они могут сократить срок бытия последнего Рима (а значит, и всей вселенной), подобно тому, как погибла Византия. «Совращение России с пути добродетели и чистоты веры угрожает благосостоянию целого человечества, её падение — гибель вселенной». Учение Филофея рассматривалось как религиозно-философская теория, не связанная с политическими амбициями, с претензиями Московского государства на господство над другими странами. Царская власть призывалась хранить Православие в его последней столице. Поэтому попытки истолковать доктрину «Москва — Третий Рим» как выражение духа национальной исключительности и гордыни, как имперскую идею, следует считать неверными. Подобная интерпретация возникла лишь в позднейшее время, в частности, в трудах антистарообрядческих полемистов, пытавшихся объяснить причины раскола самовозвеличиванием русского народа перед другими православными странами.
Все дониконовские поместные российские соборы находились в согласии с этой традицией, и собирались они не для того «чтобы новое что вводить, но старое поновить и укрепить». Ни о каком приведении древлероссийского православия с вселенским и речи тогда быть не могло. Патриарх Филарет начал перекрещивать самих греков (из-за их бесчинного изменения чинопоследования таинств), я уж не говорю о белорусцах, литовцах, поляках, сербах и др. православных южно-западных народов. И к этому нелегкому решению Филарет пришел на основании собственного лицезрения повсеместного отступничества от православного благочестия во время своего пленения поляками. От имени Церкви огромными тиражами незадолго до Никона издаются учительные книги, которые все проникнуты эсхатологическими ожиданиями скорого пришествия антихриста (самые известные «книга О Вере», «Кирилова книга»). В трудах такого известного православного полемиста против униатов архимандрита Киево-Печерской Лавры Захарии Копыстенского († 1627) окончательно оформилась теория поэтапного завоевания мира антихристом. По истечении тысячи лет, на которую, по Апокалипсису (20; 2), был связан сатана, произошло отпадение от Церкви Христовой Рима (1054 год), по истечении 600 лет под власть антихриста попадает Юго-Западная Русь (1596 г. — Брестская уния) и теперь в 1666 году (666 — в Апокалипсисе (13; 18) «число зверя») следует предполагать окончательное воцарение антихриста в мире, за которым последует Второе Пришествие Христа. Им же в другой известной книге «Книге о правдивой единости», опираясь на высказывания святых отцов Церкви, излагается учение о том, что в крайней нужде и при отсутствии православного духовенства, таинства крещения и исповеди может совершить простой мирянин. Поскольку же литургию может служить только священник, то христианин, лишенный в таких условиях возможности причащения, должен уповать на милость Божию, которая его искреннее, но неосуществимое стремление вменит за истинное причастие. Таким образом, Захарией Копыстенским за несколько десятилетий до старообрядческих мыслителей были разработаны подходы к решению тех проблем, которые возникли после перехода русской иерархии на сторону реформы Никона.
Вот такая, вкратце, традиция существовала в Московской Руси до Никона.
И именно исходя из такой традиции и сложился во время патриаршества Иосифа при молодом царе Алексее «кружок боголюбцев», «ревнителей благочестия», в который входили Никон. «Боголюбцы» активно выступали за то, чтобы реальная жизнь общества и Церкви соответствовала идеалу Третьего Рима, идеалу сакрализации всей жизни, как бы превращения её в непрерывное богопочитание (не в смысле непрерывного всеобщего богослужения, а в качестве одухотворения всей жизнедеятельности помыслом о том, что всякое дело есть труд во славу Божию). Но при этом упорядочению и возвышению церковной жизни придавалось решающее значение. Боголюбцы с одобрением и поддержкой встретили избрание патриархом любимца царя Никона, считая его своим единомышленником. Вступая в 1652 году на патриарший престол, Никон потребовал от царя, бояр, дворянства, духовенства и народа особой клятвы во всем повиноваться ему в делах Церкви как пастыреначальнику. (Это сразу обнаружившееся папистское стремление к личной власти в ущерб соборности позднее станет одним из обвинений против Никона). Очень скоро выяснилось, что полученную власть новый патриарх собирается употребить вовсе не на достижение идеалов боголюбцев.
Отсюда видно что для Никона эта близость к царю необходима была для реализации своих папистских целей, ради которых он для расправы со своими бывшими сотоварищами (сильно мешавшими ему в том) и решился воспользоваться услугами, как то совсем забытых к тому времени, восточных патриархов. Предполагать же что на Никона в этом оказывал сильное давление молодой царь Алексей Михайлович вовсе нет никаких оснований. Авторитет Никона для царя с момента его избрания и до ухода был просто подавляющим.
Отказ от древлероссийской доктрины «Третьего и последнего Рима» произошел именно на Никоне (к сожалению в то время он уже имел и сторонников в этом среди архиереев, поставление и отстранение которых уже почти всегда происходило по его произволу). Патриарх Паисий Иерусалимский, который вел переговоры с Богданом Хмельницким о воссоединении Украины с Москвой, проповедовал на Балканах, призывая к свержению власти Оттоманской империи и к объединению с Россией, чтобы Алексей Михайлович воцарился в Царьграде. Именно он увлек в 1649 году своего нового московского знакомого, архимандрита Никона, идеями об изгнании турок и создании единой византийско-русской державы. Но тот же Паисий обратил внимание на различия в церковно-богослужебных установлениях и обрядах у русских и греков. Объяснение, данное этому наблюдению Паисием и Никоном было простым: русские исказили полученное от греков в Х веке при крещении Руси учение и теперь для достижения единообразия надлежит выправить всё по греческому эталону.
Рассуждать о том, что воцерковленнный русский народ «поверил» в то время в свою богоизбранность просто нелепо. Нельзя же до такой степени верить в свою гипотезу и отвергать многочисленные исторические свидетельства о трагедии русского народа того времени. У него на глазах меняют вековую традицию-предание вводят латинские новшества (против которых так стойко боролись рос. патриархи предшествующие Никону). И как результат противления народа вспыхивают народные восстания, неповиновения властям. Множество народа с искренним сочувстием относится к гонимым ревнителя благочестия. Почитайте хотя бы Софьины «драконовы» 12 статей закона. По которым не намного меньшим наказаниям подвергались укрыватели и недоносители на старообрядцев. Такие устрашения могли появиться только из-за огромного числа сочувствующих старообрядцам.
Если и могла поселиться такая безумная идея (о возрождении Второго Рима) в головах таких людей как Никон и Алексей Михайлович, то уже следующие рос. правители быстро отрезвели от такого дурмана. Но раскол то этим не устранился (потому что причины были не в этом), даже наоборот иерархи господствующей церкви более активно стали призывать светскую власть к скорейшему физическому искоренению «раскольников» (которая уже начала прямо даже противится таким «увещеваниям»).
> > И непонятно, а что же староверов должно так тянуть сейчас к никонианам?
>
> К Церкви? Видимо возможность полноценной жизни в Ней.
Непрерывность святоотеческого и древлероссийского предания церковного свидетельствует что староверы из Церкви и не выходили. А вот от кого и откуда появилось новое предание никониан?
Плоды пребывания в Церкви обнаруживаются по благочестию ее членов, соблюдению заповедей Божиих и церковных святоотеческих установлений.
> > Про то что являлось «корнем расхождения» сложно мне сказать
>
> А вот это ключевой вопрос всей нашей дискуссии. И если вам "сложно сказать", что было "корнем расхождения", то мне тогда сложно сказать, зачем вы вообще ведете эту пустую дискуссию. Мне по крайней мере становиться уже неинтересно, да и обременительно (в отношении времени).
Хотя мне было и «сложно» но свое мнение я все же дал. «Сложность» же у меня может существовать, по вышеуказанным причинам, что в общем не мешает присутствовать уверенности в искажении святоотеческого предания церкви никонианами. И во времена свв. отцов не многие умели кратко и ясно излагать догматические заблуждения еретиков. Возьмите, например, известное письмо Платона, духовного отца св. Феодора Студита, с просьбой к последнему изложить ему суть заблуждения иконоборцев. Хотя это не мешало ему быть в первых рядах борцов против иконоборчества. Искажалось и отвергалось древнее святоотеческое предание Церкви и этого было достаточно чтобы воспротивится этому.
Пустая дискуссия не может быть виной лишь одного ее участника. В ее пустоте виновны как минимум оба
С временем согласен. Можно и остановиться на этом. К тому же я уже в ближайшее время точно не смогу участвовать.
> То что вы говорите об "обрядах", конечно заслуживает внимания с теоретической точки зрения, но с практической не имеет никакой ценности. Рекомендую основательно подумать о том, почему Спаситель больше всего осуждал фарисеев и книжников.
Знакомое обвинение. В этом обычно протестанты всегда обвиняли православных.
> >А кто Вам сказал, что на вселенском соборе должны присутствовать представители всех поместных церквей.
>
> Всех Патриархатов разумеется.
Вы не ответили на вопрос. Откуда вы это взяли?
> Я вам скажу по-секрету: меня смущают все три обстоятельства, которые указывают на то, что собор этот был созван из политических соображений, а не из екклезиологических.
Каждый собор в православном государстве собирается в том числе и по политическим причинам. Чтобы продотвратить вражду и разделение своих сограждан по пререкаемым церковным вопросам.
> Я все же недопонимаю, что вы хотите этим сказать. Постановления Флорентийского собора были соборно же осуждены еще в Иерусалиме. Вселенские же соборы осуждали вселенские ереси. Исторически так сложилось, что после Великого раскола о Вселенских соборах уже не могло быть и речи.
Как же «не могло быть и речи». А Флорентийский собирался именно как вселенский.
Теперь как же Вы утверждаете, что в Иерусалимской церкви был осужден Флорентийский собор. А Вы мне ранее утверждали, что поместные собор одной церкви не может судить решения даже одной другой поместной. А здесь столько было уполномоченных представителей вселенских церквей. Вы видимо запутались в своей первоначальной гипотезе, что поместный собор в канонических вопросах подсуден лишь вселенскому. Вот у Вас и нет ответа против очевидного факта суждения именно по догматическим вопросам Флорентийского собора, отвергнуть (осудить) решения которого не может (по Вашей теории) уже никакой поместный.
> > Не понял о каком патриархе у Вас речь.
>
> Речь у меня о Константинопольском Патриархе (коего еще "Вселенским" величают).
О православности того или иного иерарха мы узнаем по его вере и житию (делам).
Для Вас он православен (хотя тут есть некоторые из никониан, которые уже его и таковым не считают), для староверов – нет.
> >Но для спасения моей души мало имеет значения торжество такой «правды», если я лично умру с исповеданием на устах и в сердце ереси или лжеучения.
>
> Конкретный пример, пожалуйста: какой ереси? Может быть просто по вашим же словам вам действительно "сложно сказать", в чем заключается эта "ересь"? Может быть в этом вся проблема? Или я не прав, и вы все же сформулируете конкретно, в чем заключается "ересь", с исповеданием которой на устах вы умирать так боитесь?
>
> Игорь, я очень прошу вас, в целях плодотворного разговора сфокусировать свое внимание на самой сути этого вопроса. Если был раскол, то у него была основная причина. Какая? Если причиной была ересь, то что это была за ересь? Кратко и ясно. Хорошо? В противном случае я не вижу смысла отнимать у всех драгоценное время.
Если кратко, то это искажения святоотеческого предания, которое имеет равную силу с догматами. Все соборные догматы вышли из церковного предания.
И такое искажение святоотеческого предания, в более явной форме началось латинянами, в менее явной униатами, и еще менее явной никонианами. Таковы этапы внесение прелести в догматы церковные. Или как пишет архим. Спиридон Потемкин (одно слово его уже появилось на известном Вам сайте, надеюсь в будущем появятся и другие) - растворение «истины в неправде», разъясняя этим смысл апостольского изречения о последних временах. «Открывается бо ся гнев Божий с небесе, на всяко нечестие и неправду человеческу, содержащих ИСТИНУ В НЕПРАВДЕ» (римл. зач. 80), которое также употребил применительно к латинянам, искажающим святоотеческое предание, свт. патр. Фотий.
Неплохое раскрытие богословского аспекта искажения предания никонианами показано у современного староверческого писателя М. О. Шахова «Философские аспекты староверия»:
«Здесь следует отметить одну особенность тогдашнего церковного представления о природе и характере изменения церковных традиций. Как мы увидим далее, внешние материальные формы священнодействий считались символическим воплощением их внутреннего мистического и вероучительного содержания — поэтому внешние формы не случайны, не произвольны и не могут беспричинно изменяться. Вследствие этого считалось, что любое принципиальное изменение в традиции совершается не постепенно, а дискретно, скачкообразно и обладает конкретными датой, причиной и автором, авторитет личности которого освящал (или же дискредитировал) произведенную перемену. Любое изменение, доброе или дурное, во внешних формах богопочитания, будучи связано и с его идеальной сущностью, производится конкретными лицами с конкретными целями. Например, церковный собор или святой дополняют или изменяют существующую практику ввиду возникшей необходимости или же еретики искажают её для скрытого внесения ересеучения. Но безмотивным, постепенно-эволюционным путем от поколения к поколению формы богопочитания меняться не могут.
В свете сказанного понятно, что расхождение двух Церквей могло быть понято современниками только так, что одна из Церквей сохранила истину, а другая исказила её. Безразличного многообразия «равно-истинных» форм богопочитания быть не могло: истина должна была быть «там» или «здесь», но не «и там, и здесь», не «все равно, где». Грекофильство Никона предопределило выбор в пользу греков, оказавшийся вполне ошибочным…
Совершение церковных таинств непременно предполагает облечение невидимого действия сверхъестественной благодати в конкретные материальные формы. «Тайна есть невидимыя благодати Божия видимое знамение, во освящение наше от Бога нам преданная» (из поморского «Щита веры»). Св. Иоанн Дамаскин в «Точном изложении православной веры» неоднократно объясняет материально-идеальный дуализм священнодействия тем, что человек — «двойной, как из души, так и из тела». «Так как мы сложены как из видимой, так и невидимой, то есть духовной и чувственной природы, то и поклонение Творцу предлагаем двоякое». Двоякое богопочитание исходит от человека к Богу и сверхъестественные таинства, подаваемые Богом человеку, двойственны: в крещении невидимая благодать очищает душу, а вода — тело; в евхаристии тело и кровь Христовы являются пищей души и тела.
То, что человек, облекая свое внутреннее движение души в различные вербальные и невербальные формы, выражает его наружу, делает доступным внешнему созерцанию, играет важнейшую коммуникативную роль. Православные мыслители хорошо сознавали, что Церковь как собрание (экклисиа) может существовать только при наличии некоторых способов внешнего выражения духовной истины, позволяющих провести границу, отделяющую общую истину от ложных субъективных душевных переживаний отдельных индивидуумов. В противном случае христианской Церкви угрожал бы распад на экстатические секты, в которых каждый чувствующий особое вдохновение мог бы считать себя обладателем высшей истины, «пророком».
Само по себе внутреннее духовное состояние личности, не выраженное внешне, непознаваемо для других. «Кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем?»,— писал апостол Павел (1 Кор. 2;11) и этими же словами Большой Катехизис отвечает на вопрос «како познати в сердце человека непоколебимую веру, яже к Богу?» [23; л.19 об]. Лишь облекаясь в материальные формы, субъективные духовные движения личности делаются доступными всем и могут сопоставляться с тем, что считается истиной…
С точки зрения философского анализа православного учения совокупность невербальных материальных форм бытия Церкви не просто выполняет специфическую знаково-коммуникативную функцию дополнительного «условного языка», который совместно со словесными формами общения, передачи информации служит объединению человеческих личностей. Сущность Церкви не исчерпывается соединением людей между собой на основе общих убеждений, верований и форм поведения. Онтологической основой объединения людей является их соприкосновение с трансцендентным, сверхъестественным. Поэтому в православном мировоззрении церковные таинства есть прежде всего акты встречи, соприкосновения двух миров — земного и трансцендентного, Божественного. В этом особый, специфический символизм таинств, предопределяющий неразрывную онтологическую связь между их духовным содержанием и внешней формой, которая представляет явление трансцендентной сущности в человеческом мире.
Протестантизм рассматривает церковные таинства, вообще священнодействия, как своего рода религиозные представления, образно напоминающие жизнь Христа и Его учение и возбуждающие в верующих религиозные чувства. Для православной (впрочем, и католической) традиции символизм церковных таинств связан с объективным, не зависящим от субъективных умонастроений людей, воплощением сверхъестественной идеальной сущности, являемой в мир в неизменной внешней форме. Например, при совершении таинства евхаристии хлеб и вино объективно преображаются в Плоть и Кровь Христову; даже принятые в причастии недостойным или неверующим человеком, они окажут реальное действие, но не во спасение, а во осуждение нечестивца. Если же Св. Дары будут случайно пролиты, древнерусские требники обязывали принять все меры по их собиранию и обережению от осквернения — ибо реальность Тела Христова в них уже не зависит от человеческой веры и отношения к ним…
Таинство в православном понимании не изображает то, чего в данный момент в данном месте нет, как нет реальной воды в химической формуле, а являет духовную реальность, приобщает к ней. Таинство крещения есть акт изменения всей природы, всего естества человека.
Уже в Большом Катехизисе, ввиду особой актуальности разъяснения различий между православными и протестантскими онтологическими воззрениями на символизм церковных таинств, эта тема получает подробную разработку. Катехизис специально подчеркивает реальное присутствие трансцендентного в видимых формах таинств. В отличие от них ветхозаветные знамения были лишь знаками, несущими в себе аллегорическую информацию о будущей встрече с трансцендентным, но не имевшие его в себе, в своей сущности. Подобно этому и иконы, в соответствии с православным учением, хотя и определенным образом связаны со своими первообразами, но, в отличие от таинств, не являются тождественными первообразам. «Святыя иконы, яже нам указуют святых живописанных, в себе же не имут их, но наши Святыя Тайны самую тую вещь небесную имут в себе и души нашей истово подают». Не индивидуальное или общественное сознание устанавливает ассоциативную связь символа с трансцендентным; трансцендентное существует в самом символе-таинстве, являя себя в доступных внешнему восприятию формах.
Ввиду двоякой духовно-материальной природы человека, крещение сугубо: водой и Духом, для тела и для души. «Аще бы точию едину имел человек душу без телесе, яции же суть ангели, то убо без сих вещественных и чювственных и видимых знамений взимал бы дары Божия, но понеже телесем обложен есть человек, сего ради кроме видимых и чювственных знамений благодать Божию не может прияти». В отличие от лишенных плоти ангелов, человек, наделенный телесностью, материальностью, не может воспринимать божественную благодать только духовно, без облечения её в материальные формы.
На основании евангельских слов, крещение почитается реальным сопогребением и совоскресением со Христом и троекратное погружение во ознаменование трехдневного пребывания Христа во гробе — не инсценировка события, а материальное выражение происходящего духовного рождения крещающегося в новой жизни. Душа и тело человека встречаются здесь с Духом Божиим и преображаются Им.
Таинством крещения очерчивается граница Церкви. Воцерковление понимается как объективное преображение личности, требующее выполнения двух условий — веры и крещения. «Вера не разделяется от крещения, тако и крещение отнюдь от веры не разлучается. Если же вера разлучится от крещения, то может обоя недейственна быти: как и древо, от корени отторжено бывши, умерщвляется». Трансцендентная сущность является в видимом мире в определенных, имманентных ей формах и связь между сущностью и явлением установлена не произвольными человеческими ассоциациями, а её собственной внутренней природой. Внешние формы помогают опознать невидимое содержание, служат критерием объективной реальности встречи, соприкосновения со сверхъестественной благодатью. Где нет «видимых знамений», там нет и благодатной сущности. «Да вемы, где суть, гдеже несть их. Сия бо суть нашего ради увещания. Идеже знамения, от Господа назнаменованная и преданная на что не суть, тамо ниже вещь и тайна от Бога данная есть…
В староверческой литературе неоднократно и подробно обсуждается учение о единстве различных способов выражения истины, о недопустимости разделения, противопоставления формы и сущности. Искажение не может быть изолированным искажением части объекта — оно становится также искажением объекта в целом. Поэтому, в отличие от современного рационального интеллектуализма, для которого высшей формой идеального является словесно выраженное мышление, а все невербальные формы выражения деятельности духа имеют подчиненное и второстепенное значение, для староверия, унаследовавшего традиционно-православное мировоззрение, было свойственно иное понимание соотношения разных форм воплощения духовной сущности.
«Аще же важности ищеши в единых глаголех, но святыя отцы веру во Святую Троицу не единеми словесы исповедают, но и в мыслех и вещех. Якоже преподобный Иоанн Лествичник извествуя, глаголет: “Словесы,— рече,— и делы, и мыслию во Святую Троицу праве и беспорока веровати” (Лествица, Слово 1-е, стих 19). Такоже и в “Книзе Кирилове” в “Слове об опресноцех”, веры состояние не в глаголех точию, но и в вещех быти глаголет: “Вера бо, — рече,— самеми вещьми действуема состоится” (Кирилова книга, л. 297). Не точию вещьми состоится или утверждается, но и служения или писмени не по разуму святая вера не терпит быти прилагаема. И самою малейшею буквою, не точию в Символе Веры, но и инде где в книгах прилагаемую, ересь вводится, якоже премудрый Максим Грек засвидетельствова» [«Щит веры», о.122, л.327].
Очень часто исследователи акцентировали внимание на единой букве, которой «вводится ересь», пытаясь на этом основании приписать староверческому сознанию страх перед любой переменой. Но все сказанное нами выше, вкупе с теми фактами, что преп. Максим Грек считал возможным и необходимым править обнаруженные ошибки в древнерусских книгах, а староверческие сочинители постоянно приводили его деятельность как пример нужного и полезного исправления, позволяет утверждать, что смысловое значение не в принципиальной недопустимости перемены «единой буквы», а в том, что она неверная, ненужная и даже будучи «единой буквой», способна разрушить всю гармонию, всё целостное согласие. Идея старообрядческих книжников состоит не в том, что «любое изменение — зло по природе», а в том, что самое малое зло в любой из форм затрагивает всё целое. Несколько далее, когда мы будем рассматривать старообрядческую теорию вынужденных изменений, мы будем иметь возможность подтвердить нашу точку зрения ещё некоторыми доводами.
Принцип неразрывного единства и взаимовлияния материального и идеального, отражения объектом, продуктом действия, формой выражения духовной сущности действующего субъекта был одним из важнейших в полемических сочинениях староверов. Отвечая оппоненту — староверу поповского толка, утверждавшему, что поскольку новообрядцы-де исказили не словесное учение Православия, а некоторые формы священнодействий и поэтому не могут считаться такими же еретиками как те, кто искажает доктрину, автор «Щита веры» писал: «Речеши ли, о защитниче еретичества, яко российская церковь погрешает в веществе, а не во устну исповедания, тем же и не может причестися к еретиком, устным исповеданием погрешающим? Но рцы ми: что есть вещество, не самое ли дело вещей? Понеже аще где-либо на какую тварь вещей не посмотриши, вси засвидетельствуют содетеля Бога, по реченному от Псалмопевца “творения же руку Его возвещает твердь”. И так аще речеши вещество, речеши дело и содеявшего... Отречеши ли дело или вещь убо с нима соотречеши и Слово Божие, сотворшее тварь.(...) Тем же аще вещество и дело не разнится с собою, якоже и от здания действие отнюдь не разликует в согласии, убо и слово от дела никогда отделяется или разньствует» [«Щит веры»; о.21, л.108 об.].
Утверждения о единстве веры и дел подтверждаются далее выдержками из сочинений преп. Иоанна Лествичника, блаж. Феофилакта Болгарского и других, в которых эти взгляды также формулируются с достаточной ясностью, что дает свидетельство преемственности взглядов христианских мыслителей в этом вопросе. Действие представляет собой самораскрытие сущности действующего субъекта. Если оно является ложным, искаженным то, значит, это отражает внутреннюю порочность, духовную ложность субъекта. Данные воззрения восходят к евангельской максиме о том, что доброе дерево не дает дурных плодов, а дурное — добрых...
В плане философского анализа особого внимания заслуживает то, что описанное выше учение о взаимосвязанности материальной формы и духовного содержания не следует истолковывать как жесткую механическую зависимость. Эту взаимосвязанность нельзя сравнивать с матричным отпечатком, с однозначной математической функцией, в которой каждому Х соответствует одно определенное У. Хорошо известно, что и истина, и ложь могут быть выражены довольно разнообразными способами (но в некоторых определенных границах). Чин богослужения материально воплощает истину Православия, но это не означает, что он может существовать только в одном, ни на букву не изменяемом варианте, подобно кодированной цифровой записи информации: «Есть разньство в чинех позволенных церковных, от разных святых чинописателей восточных предано, но едино православное благочестие прославляющих. (...) Обаче сия вся различная чиноположения святых Церковь святая противностию не порицает, но яко различными пресветлыми каменьми украшаема, единым светом благочестия сияет» [«Поморские ответы»; о.34, л.152 об.]. Далее в «Поморских ответах» замечается, что «разньство», вводимое реформаторами, отрицается потому, что оно имеет иную природу и не дополняет существовавшую гармонию, а разрушает её, противопоставляя себя всей остальной традиции».
Простите, Христа ради, Тарас, за столь объемную цитату. Но мне кажется она передает, пусть не кратко, но некую сущность появившихся во время раскола различий в вероучении между староверами и никонианами. По учению же святых отцов всякое церковное священнодействие есть таинство. Еретик же не только тот кто искажает основные догматы церкви, но и самое малое – обычаи, в предании церкви, через искажение (отвержение) которых, по учению св. Василия Великого, повреждается и само Евангелие, т. е. вера: «ежели отважимся отвергать неписанные обычаи, как будто не великую важность имеющие, то неприметно повредим Евангелию в самом главном, или паче от проповеди апостольской оставим пустое имя без содержания. Например, упомянем прежде всего о первом и самом общем: чтобы уповающие на имя Господа нашего Исуса Христа знаменались образом креста, кто учил Писанием?» (прав. 91).
«Еретик бо он есть кто мнению своему лживому крепце прилепляется, и известно совестию истине верно и противу жестоце стоя, без надежи и исправления. аще бо от неведения сие сотвори, тогда наречется заблудник, а не еретик». (Преп. Максим Грек, слово 78).
Если же для Вас все это малоинтересно. Тогда лучше остановиться на этом.
Если какие то вопросы все же Вас заинтересуют в данной дискуссии, то можно было бы продолжить их обсуждение. Но в любом случае необходимо сделать перерыв. По крайней мере на некоторое время. Я через несколько дней уезжаю в отпуск и не смогу продолжить полемику из-за крайне ограниченного сейчас времени.
С уважением,
Игорь.
|
|