Раушенбах Б.В, академик - Пристрастие - Воспоминания о Королеве

Впервые я познакомился с Сергеем Павловичем Королевым в начале 1937 года, когда еще молодым инженером поступил в его отдел в Реактивном научно-исследовательском институте (РНИИ). Если говорить точнее, мы были уже знакомы, встречаясь на Всесоюзных планерных слетах в Крыму, но там наше знакомство было только "шапочным". И вот я сижу в его маленьком, отгороженном от небольшого общего зала кабинетике и выслушиваю первые наставления. Сергей Павлович говорит о главном направлении моей будущей работы в отделе [1]. Смысл его слов сводится примерно к следующему: “Вот вы, все молодые люди, хотите обязательно строить ракеты или ракетные моторы и считаете, что все дело в них, а между тем сегодня это уже не так! Необходимы и системы управления. Как строить ракеты и моторы, мы уже знаем, а управление полетом, устойчивость движения стали "узким местом"”. Вспоминая сейчас эти слова С.П.Королева, хочется отметить две особенности метода его работы, которые уже проглядывали в этом разговоре и которые ярко проявились в последующие годы. Эти особенности можно назвать системным подходом и продуманной очередностью работ.

Понимать высказывание С.П.Королева о том, что в 1937 году мы уже умели "строить ракеты и ракетные моторы", буквально было бы большой ошибкой. От скромных ракетных конструкций середины 30-х годов до ракеты, поднявшей "Восток" с Гагариным, был проделан очень длинный и тяжелый путь. В 1934 -1937 годах было уже осуществлено несколько запусков небольших крылатых и бескрылых ракет с жидкостными ракетными двигателями, существовал отдел В.П.Глушко, разрабатывавший для них ракетные двигатели, и были видны перспективы дальнейшего развития названных работ. В то же время устойчивость полета тех ракет была неудовлетворительной, и всем стало очевидно, что без установки на них достаточно сложных устройств, например типа самолетных автопилотов, получение сколько-нибудь серьезных результатов от запуска ракет было невозможным. Поэтому сказанное Сергеем Павловичем вовсе не противоречит его же высказываниям, относящимся к более раннему времени "в центре внимания - мотор!". Сначала действительно надо было создать работоспособный ракетный двигатель, найти конструкторский коллектив, способный вести работы, разработать и запустить ряд небольших ракет для получения опыта, необходимого при решении ряда технических задач, и лишь после этого переходить к следующей задаче - задаче управляемого полета ракеты. Уже в те годы С.П.Королеву было ясно, что ракетный летательный аппарат представляет собой сложную систему, состоящую, как мы сейчас сказали бы, из ряда подсистем, одинаково важных для достижения конечного результата. Именно конечный результат был всегда единственной целью Сергея Павловича, а поэтому все, что было нужно для достижения этого конечного результата, он считал своим кровным делом.

В те дни в РНИИ уже существовал небольшой отдел С.А.Пивоварова, в котором разрабатывались первые конструкции отечественных гироскопических приборов для автоматического управления полетом ракет, однако этот отдел был чисто конструкторским, и Сергей Павлович прекрасно понимал, что создаваемые в нем автоматы будут успешно функционировать лишь в том случае, если они будут правильно "настроены", а их характеристики будут согласованы с аэродинамическими характеристиками ракеты и предполагаемой траекторией ее полета. В авиации эта задача решалась сравнительно просто — летчик в полете испытывал и отрабатывал автопилот, имея возможность в любое мгновение перейти на ручное управление, и мог проделать это в течение многократных полетов. В ракетной технике это полностью исключалось. Все надо было рассчитать и предусмотреть еще до полета ракеты, к тому же единственного. Так, из казалось чисто конструкторской задачи — установки автомата на ракету — рождалась сложная научная проблема. Подобное переплетение научных и конструкторских задач вообще весьма характерно для современной техники и, само собой разумеется, было с самого начала становления ракетной техники ее отличительной чертой.

Любую возникающую научную проблему Сергей Павлович решал со свойственной ему широтой, в частности он привлек к теоретическим исследованиям сотрудников Московского университета, поручил разработку проблем телеуправления специализированному институту, создал специальную группу в своем отделе, короче — делал все возможное для того, чтобы данная задача решалась на самом высоком научном уровне, который полностью бы исключал какое-либо "кустарничанье", чтобы все работы велись под его контролем и координированием. Впоследствии этот метод самого широкого привлечения ученых разных специальностей к работе руководимого им конструкторского бюро, с сохранением всей координации в своих руках, стал одной из основных черт работы Главного конструктора ракетно-космических систем.

* * *

Мне было поручено ведение работ по крылатой ракете 212с автоматом стабилизации, причем одним из моментов ее подготовки к летным испытаниям была продувка свободно подвешенной, полностью собранной ракеты с работающим автоматом в аэродинамической трубе ЦАГИ. Таким способом предполагалось в какой-то мере смоделировать условия реального полета и оценить степень согласованности теоретически определенных настроек автомата стабилизации с инерционными и аэродинамическими характеристиками ракеты. Это служит еще одним примером, иллюстрирующим неразрывную связь науки и инженерной практики даже на самых начальных этапах развития ракетной техники. Однако я вспоминаю об этом с совершенно другой целью.

Работы в чужой организации, носящие необычный для нее комплексный характер, всегда сложны, требуют увязки многих служб и сопряжены с преодолением массы мелких, но, тем не менее, существенных технических и организационных трудностей. Неудивительно, что и я, и откомандированная со мною в ЦАГИ бригада механиков столкнулись с большими трудностями при проведении одного из особенно сложных экспериментов, связанного с киносъемкой колеблющейся в воздушном потоке ракеты. Приехавший в это время в ЦАГИ Сергей Павлович, который всегда считал необходимым лично следить за ходом "узловых" экспериментов, мгновенно оценил обстановку и понял, что если все будет продолжаться в том же духе, то эксперимент с киносъемкой скорее всего никогда не будет осуществлен. Здесь возможны были две реакции: или обратиться к руководству ЦАГИ, или "сообщить дополнительный импульс' непосредственному исполнителю, то есть мне. В данной ситуации им был избран второй вариант, а посещение руководства ЦАГИ, видимо, было оставлено "про запас". Сергей Павлович вовсе не отругал меня, но нашел какие-то очень точные и впечатляющие слова, из которых я четко усвоил свою неполноценность и подсознательно ощутил, что если в ближайшие 24 часа киносъемка не состоится, то в Москве произойдет некое стихийное бедствие вроде землетрясения. Полученный импульс был настолько велик, что скорость моих перемещений по территории ЦАГИ утроилась, и во мне ненадолго пробудились дремлющие во всяком человеке таланты Остапа Бендера. Когда я через сутки доложил о завершении этапа испытаний, связанного с киносъемкой, то Сергей Павлович был явно удивлен, хотя и старался не показывать этого. Он ограничился сухой констатацией: "Вот видите, когда человек чего-то по-настоящему захочет, он этого всегда добьется!" Этот почти анекдотический эпизод вспоминается сейчас по той причине, что он хорошо передает одну из особенностей стиля руководства С.П.Королева: ничего не делать за исполнителя, не водить его, как маленького ребенка, "за ручку", всячески развивать в своих подчиненных ответственность, самостоятельность, инициативу и стремление выполнять запланированные работы в полном объеме и в самые сжатые сроки.

* * *

Начатые широким фронтом работы по созданию ракетных летательных аппаратов с жидкостными ракетными двигателями (ракеты 201, 212), в том числе и для пилотируемых полетов (ракетоплан 318, ракетный самолет с герметичной кабиной для полета в стратосфере), которые велись в отделе Королева, незадолго до войны были свернуты, чтобы сосредоточить все силы института на завершении создания ракетной артиллерии — знаменитых впоследствии "катюш". Прекращение работ по крылатым ракетам имело еще одну причину. Летом 1938 года С.П.Королев и В.П.Глушко были арестованы по надуманным обвинениям, как это происходило повсеместно в 1937-1938 годах. В то время существовало несколько сценариев ареста "врагов народа". Наиболее простым способом был арест днем, в рабочем кабинете, или ночью, дома (что делалось чаще), органами НКВД. Подобный вариант имел тот недостаток, что осуществлялся государственным органом по собственной инициативе, и говорить здесь о том, что партия и весь советский народ борются с "врагами", было трудно. Вторым вариантом был арест не по инициативе НКВД, а в результате бдительности членов партии и по инициативе партийных органов. Обычно это делалось так: кто-то писал письмо в партком о происках "врагов" на предприятии. Партком, получив такой сигнал, немедленно пересылал донос в райком, а тот уже в НКВД, после чего происходил арест. Здесь уже явно проступала роль партии в борьбе с "врагами". Третий вариант показывал общенародный характер этой борьбы, не только членов партии, но и беспартийных. С этой целью созывалось открытое партийное собрание, где рассматривалось "персональное дело" подлежащего аресту человека. На этом собрании делалось сообщение о его "вредительской" деятельности, он, естественно, защищался, путано отвечал на вопросы из зала, люди брали слово один за другим, возникала какая-то недостойная обстановка массового психоза. Иногда такие собрания длились 2-3 дня, в итоге, конечно же "виновного" исключали из партии, а еще через пару дней становилось известно, что человек арестован органами НКВД, и участники собрания приходили к выводу, что они не ошиблись в своих подозрениях. Это вариант применялся тогда, когда работа репрессируемого не была связана с государственной тайной, например при расправе с литераторами.

В случае с С.П.Королевым и В.П.Глушко был использован второй вариант, и соответствующее письмо в партком (скорее всего по собственной инициативе) написал А.Г.Костиков, впоследствии незаслуженно получивший звание Героя Социалистического Труда за создание гвардейских минометов, названных в народе "катюшами", за работу, к которой он фактически отношения почти не имел. А.Г.Костиков был человеком честолюбивым, энергичным, но, к сожалению, аморальным. Ни Королев, ни Глушко не сомневались в том, что их арест — дело рук Костикова.

В заключении обоим репрессированным в конце концов удалось получить работу по специальности. По заданиям авиационной промышленности они создавали системы, позволявшие устанавливать на боевых самолетах жидкостные ракетные двигатели для облегчения старта и кратковременного увеличения скорости полета. Полученный при этом опыт был весьма существенным вкладом в послевоенное возобновление тех усилий, которые привели к завоеванию космического пространства.

Поскольку после ареста Королева работы по автоматическому управлению ракет с жидкостными ракетными двигателями были прекращены, меня как молодого специалиста "бросили" на другую, ставшую актуальной тему: устойчивость горения в реактивных двигателях. Эта тематика была для меня основной до середины 50-х годов.

Приблизительно в 1955 году я вновь был привлечен к работам, которые вел С.П.Королев, и снова как "управленец". Речь шла о разработке систем управления ориентацией еще не существовавших тогда космических аппаратов. Но как изменилась с довоенного времени обстановка! Если в 30-е годы большинство людей считало некоторых мечтавших об освоении космоса за редких чудаков, то теперь уже никто не сомневался в реальности создания космических аппаратов в ближайшие годы. Изменилось и положение Сергея Павловича — до войны весь его отдел насчитывал менее 10 инженеров и техников, а теперь он был руководителем большого, уже имеющего крупные заслуги конструкторского бюро. Не изменился только он сам. Более пятнадцати лет мы с ним практически не встречались, и я имел возможность мысленного сопоставления двух Сергеев Павловичей — молодого руководителя небольшой группы энтузиастов и достигшего зрелого возраста начальника большого и заслуженного коллектива. Однако изменившийся размах работы не изменил самого стиля его деятельности — четкости, организованности, увлеченности и способности увлекать других. А размах работы действительно увеличился чрезвычайно! Вместо взаимодействия с отделами довоенного института — совместная работа с большими коллективами других конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов, вместо привлечения отдельных ученых — сотрудничество с Академией наук СССР, вместо планирования работ "с оглядкой" на возможности скромного опытного производства — планирование и загрузка промышленности в масштабах страны. И всё это лишь усилило у С.П.Королева чувство долга и ответственности. При этом, не имея физической возможности знать все, что составляет сложную современную ракетно-космическую систему, до мельчайших деталей, он считал необходимым глубоко понимать все принципиальное, связанное с созданием и эксплуатацией нужных систем, знать даже проблемы, сравнительно далеко отстоящие от его основной специальности. Докладывая ему тот или иной вопрос, я нередко слышал: "Не понял, повторите". Это "не понял" не каждый руководитель смог бы себе позволить, боясь потерять свой авторитет в глазах подчиненных. Но подобные человеческие слабости были совершенно чужды С.П.Королеву. Дешевый внешний авторитет, так любимый некоторыми, лишь мешал бы ему работать!

Работать с Сергеем Павловичем было трудно, но интересно — и повышенная требовательность, и короткие сроки, в которые он считал нужным завершить очередное задание, и новизна, таящая в себе не только приятные неожиданности, — все это заставляло работавших с ним постоянно находиться в сильнейшем нервном напряжении. Работа шла буквально днем и ночью и в выходные дни. Он нередко собирал в воскресенье днем узкий круг своих сотрудников, чтобы в спокойной обстановке (телефоны молчат, повседневные заботы по руководству КБ и заводом не отвлекают) обсудить порученную им работу, как правило, связанную с новыми проектами. Здесь можно было увидеть непосредственных исполнителей расчетов или чертежей — нужного для сегодняшнего разговора заместителя Королева, одного-двух начальников отделов, рядовых инженеров, а иногда и представителей организаций, участвующих в разработке проекта. В спокойной, почти домашней обстановке шло непринужденное обсуждение различных вариантов выполнения стоящей перед коллективом задачи. От обычного рабочего дня такое воскресенье отличалось тем, что собирались не к восьми тридцати, а к десяти утра, но без "перерыва" на обед. Стремление использовать каждую минуту для работы приводило, например, к тому, что полеты на космодром совершались только ночью. В те годы сравнительно тихоходные самолеты затрачивали на этот путь несколько часов, к которым следовало еще добавить разницу поясного времени. Сергей Павлович просто не мог себе представить, что дорога может "съесть" рабочий день. Надо было "сегодня", с утра до позднего вечера, проработать в Москве, а "завтра", тоже с самого утра, уже трудиться на космодроме. Полубессонная ночь в самолетных креслах считалась вполне достаточным отдыхом для него самого и его сотрудников.

И, тем не менее, все эти трудности, неудобства, а иногда и более серьезные неприятности казались пустяком по сравнению с захватывающе интересной работой. Одной из причин такого не спадающего увлечения работой была ее постоянная новизна. Сергей Павлович не любил спокойной жизни, не любил повторяться. Разрабатывая какую-то принципиально новую конструкцию, пройдя тяжелый и изнуряющий путь поисков, экспериментов и летных испытаний со всеми связанными с этим радостями и невзгодами, доведя, наконец, конструкцию до нужной степени совершенства, он как бы терял к разработанной теме интерес. Вместо того чтобы теперь в течение многих лет создавать все новые и новые варианты "освоенного", совершенствуя конструкцию от образца к образцу и ведя, таким образом, относительно спокойную жизнь, Сергей Павлович нередко "дарил" все это коллективу какого-либо другого родственного предприятия. Причем он передавал этому предприятию не только все материалы, связанные с осуществленным проектом и его будущими вариантами, но, если это было необходимо, переводил на новое предприятие и группу своих сотрудников, работавших по передаваемой теме, в том числе и своих ближайших помощников. Это свидетельствует о широте его взглядов, о правильном понимании интересов общества и одновременно о неиссякаемой творческой энергии. Именно этот характер работы делал сотрудничество с Сергеем Павловичем, как уже говорилось, и тяжелым, и захватывающе интересным.

Если ограничиться только наиболее близким мне вопросом разработки систем управления движением космических аппаратов, то менее чем за десять лет космической эры были на "пустом месте" разработаны самые различные такие системы. Первой из них была система ориентации для фотографирования обратной стороны Луны, далее были созданы системы ориентации и коррекции траекторий полета "Марсов", "Венер" и "Зондов", разработана принципиально новая, отличающаяся от вышеназванных система, установленная на спутниках связи "Молния-1", осуществлены автоматические и ручные системы управления для "Востоков", "Восходов", Союзов" и т.д. Нетрудно представить себе "спрессованность" времени, мыслей и усилий сравнительно небольшого коллектива, который вел названные разработки, начиная с возникновения самой идеи этих систем и кончая их летными испытаниями. Иногда кажется, что это было просто невозможно, но увлеченность Сергея Павловича передавалась как бы "по цепочке" всем, в том числе и самым рядовым инженерам, техникам и рабочим.

Как ни щедр был С.П.Королев, но тематику, связанную с пилотируемыми полетами, он не передавал никому. Безусловно, это было связано с учетом особой сложности и ответственности такого рода запусков, но не менее вероятно и то, что здесь сказывались давние и стойкие симпатии Сергея Павловича. С юношеских лет он мечтал о полетах, сначала на планерах (он даже получил свидетельство пилота-планериста), а затем и на ракетном летательном аппарате. В середине 30-х годов сконструированный им самим двухместный планер СК-9 был переоборудован в ракетный планер, на котором летчик Федоров в 1940 году совершил первый в Советском Союзе полет с использованием ракетного двигателя. Сергею Павловичу не удалось провести летные испытания подобных летательных аппаратов лично (хотя летные испытания ракетных ускорителей проводились во время войны с его непосредственным участием), и позже он всегда с сожалением говорил о том, что возраст и здоровье закрыли ему путь в космос. Получилось так, что во время полета Федорова Королев находился в заключении.

Неудивительно, что все связанное с работой космонавтов он вел непосредственно сам и контролировал самым тщательным образом. Вспоминается подготовка к полету Гагарина. Как известно, на корабле "Восток" было установлено ручное управление на случай отказа автоматической системы спуска. С.П.Королев потребовал от меня, чтобы была составлена подробная и ясная инструкция по ручному управлению, включая методику пилотирования. И вот проект инструкции у него на столе. Сергей Павлович читает, строчку за строчкой, достаточно объемистый материал, вдумываясь в каждое слово. Он как бы чувствует себя в кабине "Востока", видит перед собой пульты, ручку управления, и его руки движутся по столу, следуя за словами инструкции. Но вот он доходит до места, которое кажется ему не совсем ясным. Следуют уточняющие вопросы и совет, как было бы лучше изложить это. После всех исправлений и уточнений инструкция снова на его столе, и снова тщательнейшее, вдумчивое чтение.

Все, что делалось впервые, особенно при пилотируемых полетах, он считал нужным не просто проверить, но "прочувствовать" предельно глубоко. Лишь после этого, убедившись, что исполнители понимают его совершенно точно, С.П.Королев переходил к обычному контролю. В силу этого процедура утверждения инструкции по пилотированию для последующих полетов была много проще.

При подготовке первого пилотируемого полета Сергей Павлович особенно внимательно следил за тем, чтобы вся рабочая обстановка была предельно деловой, чтобы строгие рабочие будни не получили ненужных, мешающих работе оттенков. Особенно он следил за этим в период работ на космодроме, где собиралось большое количество людей, представлявших здесь различные заводы и институты, и где в силу этого легче нарушались привычные административные связи. Все начиналось еще в Москве при утверждении состава командируемых на космодром. Здесь безжалостно, невзирая на возможные обиды, из списков вычеркивались все, в ком не ощущалась самая настоятельная необходимость. Сергей Павлович прекрасно понимал, что наряду с трудностями размещения, питания и т.п. существует и другая опасность — "лишний", не слишком занятый человек грозил стать не помощником, а помехой в работе. В основном на подготовку запуска Гагарина поехала, если так позволено будет выразиться, "первая сборная", люди, уже осуществлявшие запуски предыдущих, отработочных беспилотных аналогов будущего "Востока", сработавшиеся и хорошо знакомые как с техникой, так и со специфическими условиями космодрома. В этих условиях было довольно легко сохранить деловую и рабочую обстановку на космодроме без каких-либо "кренов" как в сторону излишних опасений, так и в сторону вредного зазнайства.

Всякая работа, а особенно связанная с чем-то принципиально новым, не проходит совершенно гладко: то тут, то там выявляется недоработка, ошибка, неисправность. Все это бывало и на космодроме. И здесь Сергей Павлович железной рукой проводил два принципа: доклад о подобном отклонении должен был быть абсолютно правдивым, и первым человеком, которому об этом сообщалось, должен был быть он сам. Оба этих принципа совершенно естественны — руководить можно, лишь располагая точной информацией, а человек, который узнает обо всем последним, не может выполнять функции руководителя. Хотя все это было вполне разумно, однако практическое осуществление этих принципов далеко не всегда являлось простым делом.

Сергей Павлович раз поведал мне о следующем случае, который произошел задолго до описываемых событий. При последних операциях по подготовке одной ракеты к запуску рабочий уронил (если я правильно помню) гайку в ответственный агрегат ракеты и не смог ее достать. Вечером он пришел к Сергею Павловичу и все рассказал. Запуск ракеты был отложен, произведена необходимая разборка, повторные наземные испытания, и, хотя со значительной задержкой, ракета стартовала. Важно отметить, что если бы рабочий никому ничего не сказал, запуск был бы аварийным, но причину аварии установить было бы очень сложно, а найти виновника — невозможно. Сергей Павлович не только не наказал виновного, но даже поблагодарил его. Этот пример хорошо передает тот нравственный климат, который С.П.Королев стремился поддерживать у своих сотрудников — от начальников больших подразделений до рядовых рабочих. Лишь в условиях этого нравственного климата была возможна такая предельная правдивость исполнителя, как в описываемом случае.

Требуя, чтобы ему первому сообщали обо всех неполадках, он, поздно вечером уходя на отдых, говорил ведущему ночную смену: "Если нужно, звоните мне ночью, телефон стоит около моей постели". Все мы старались не тревожить его по ночам, зная, как он уставал за день. И нередко по утрам стояли, опустив глаза, когда он распекал виновного за "излишнюю" деликатность.

Напряженная работа по подготовке к запуску "Востока", огромная роль в ней Сергея Павловича, который вникал во все детали подготовки к полету, даже в такие, казалось бы, мелочи, как "ритуал" представления космонавтам. Государственной комиссии или порядок встречи его с командой, готовящей старт "Востока", его отеческая забота о космонавтах и искренняя дружба с ними, — все это уже многократно описывалось. Поэтому скажу лишь, что после старта Гагарина, когда никто из нас уже ничего не смог бы сделать или поправить, нарастающее нервное напряжение всех достигло своего апогея. Сообщение о благополучном приземлении как бы мгновенно сбросило это напряжение, и лишь в эти минуты Сергей Павлович, наконец, когда совершенно оказался без забот, был охвачен вполне понятным чувством радости. В небольшом самолете Ил-14, в котором мы летели к месту посадки "Востока", С.П.Королев, М.В.Келдыш, да и другие пассажиры вели себя шумно и радостно, как студенты-первокурсники, удачно выдержавшие первый экзамен. Это была естественная реакция после многодневного и изматывающего труда.

Но вот прошли дни всенародного, прямо-таки стихийного ликования, связанного с первым полетом человека в космос, и снова начались обычные и всегда по-разному сложные будни. Снова работа и совещания у Главного, как мы иногда называли Сергея Павловича. На этих совещаниях обсуждались и текущие дела, и дела далекой перспективы. С.П.Королев всегда видел очень далеко, и не только завтрашний день космической техники, но и ее облик через многие годы. Совещания по особенно сложным вопросам этой перспективы, которые порой приводили к резкому столкновению мнений его соратников, он проводил иногда в своеобразной манере. Представьте длинный стол в его кабинете, за которым сидят участники совещания, во главе стола — Сергей Павлович, перед ним большая книга в твердой обложке с чистыми страницами. После своего небольшого вступления, в котором остро, дискуссионно поставлен вопрос, но не видна точка зрения самого Главного, Сергей Павлович предоставляет слово участникам совещания. Один за другим встают они, согласуясь с логикой дискуссии, и свободно излагают свои мнения, часто диаметрально противоположные. С.П.Королев иногда сознательно задает “провокационные” вопросы и одновременно самым тщательным образом ведет в лежащей перед ним книге протокол совещания. Это даже не протокол в обычном смысле слова (обычный протокол ведется, само собой разумеется, секретарем совещания), а некие записи, в которых Сергей Павлович подробно конспектирует наиболее поразившие его мысли, пытается зафиксировать существенные для него оттенки мнений. В конце совещания все ждут решения Главного, и вместо этого: "Спасибо, товарищи, я услышал много интересного. Надо подумать..." — и совещание распускается. Решение, которое принималось иногда через пару недель, вовсе не обязательно совпадало с мнением большинства. Иногда оно было, как мы выражались, "перпендикулярно" плоскости дискуссии, и это происходило вовсе не от неуважения к мнению коллег. Просто Сергей Павлович кроме мнения соратников учитывал и много такого, что выходило далеко за рамки интересов руководимого им предприятия.

Оглядываясь сейчас на весь жизненный путь Королева, начиная с юношеского увлечения планеризмом и кончая его последними днями, невольно хочется охватить всю его деятельность одной фразой, показать самую существенную черту его характера. Вероятно, этой чертой будет — во всяком случае, в моем представлении — стремление делать необычное. Созданные по его чертежам планеры вовсе не были самыми хорошими, на планерных слетах можно было увидеть и заведомо более совершенные конструкции, но они подчас бывали самыми оригинальными (достаточно вспомнить "Красную звезду" — первый в мире планер для высшего пилотажа). И ракетная техника, особенно в далекие предвоенные годы, увлекла его своей необычностью, дерзко-романтическим будущим, какими-то "космическими" перспективами. То, что многие считали эту нарождавшуюся область человеческой деятельности уделом оторвавшихся от реальной почвы чудаков-изобретателей, не могло его остановить. Если бы Сергей Павлович жил несколько столетий назад, он, возможно, поплыл бы открывать новые земли. В наше время он помог сделать человечеству более серьезный шаг — первый шаг к неведомым мирам Вселенной.

[1] Здесь употребляется современное понятие "отдел", хотя в те годы говорили "группа" (Прим. автора).