Раушенбах Б.В, академик - Пристрастие

Меня беспокоит, что сегодня служба в армии и работа в оборонной организации становятся малопрестижными. Считают, что более престижно заниматься чем-то другим. Меня это беспокоит потому, что люди часто недооценивают всей серьезности положения в мире, и дело вовсе не в том, что нам предстоит война с Соединенными Штатами Америки, это и раньше было невозможно. Я о другом. Все мы понимаем, что такая пустяковая с военной точки зрения авария, как чернобыльская, привела к ужасным последствиям. Но ведь война, даже без ядерного оружия, просто война, обычная война в Европе, обернется сотней Чернобылей, потому что будут бомбардировки атомных электростанций, складов ядовитых химических веществ (не боевых, а просто идущих в химию) и так далее. Это может случиться даже не сознательно, но и случайное попадание снаряда или бомбы просто уничтожит Европу и уничтожит мир.

Мы это понимаем, и совершенно ясно, что войны не будет. Поэтому можно в принципе снижать численность вооруженных сил, это вполне разумно и для нас, и для других, к примеру, американцев. Причем если нам, наверное, надо снижать численность сухопутных войск — они намного больше американских, — то им — флот, который много больше нашего. Когда меня американцы спрашивали: "Почему у вас такая большая армия?', я отвечал: "А почему у вас такой большой флот?'

И, тем не менее, я считаю, что армия должна сохраниться, и здесь я вступаю в противоречие с нашими "основами". Ядерное оружие и армии наших стран (России, НАТО, Китая) в будущем должны быть объединены, то есть должно появиться совместное командование, совместные вооруженные силы. Цель их будет с сегодняшней точки зрения странная. Дело в том, что сейчас происходят некие процессы, которые условно называют "терроризм". Но они могут перерастать в очень серьезные последствия. Мы знаем о таких событиях хотя бы внутри страны, когда группы людей начинают друг друга уничтожать. Это вполне может случиться в международном масштабе: какой-то сумасшедший или группа полусумасшедших решат устроить нам всем кровавую баню, всему человечеству. Ведь мощь человечества с каждым годом возрастает, сегодня какая-нибудь большая страна может уничтожить мир, а лет через 30-40 это сможет сделать просто группа людей.

В условиях такого роста терроризма, насилия и агрессии, всего дурного, что происходит на наших глазах, обязательно нужно иметь разумные контрдоводы, не только словесные, но и силовые. Мне кажется, что объединение Европы, создание общеевропейского дома будут иметь естественным последствием объединение вооруженных сил, которые будут направлены против того, что американцы называют терроризмом, мы — экстремизмом, но смысл один: против темных сил, которые сейчас вдруг появились в мире и лезут буквально из всех щелей.

Если эти группы постепенно получат возможность шантажировать мир с помощью каких-то мощных воздействий (еще не до конца, может быть, нам понятных), то надо иметь силы противостояния, войска быстрого реагирования, например, но уже не американские или российские, а защищающие все цивилизованное человечество. Поэтому мне кажется, что рано сдавать армию "в архив". У некоторых нынче такое представление: вот через несколько лет будет договор с Америкой, все ракеты будут уничтожены, все корабли потоплены, будем ходить друг к другу в гости чай пить. Ничего подобного быть не может, потому что кроме наших стран существуют еще и другие страны, многие течения экстремистского типа только набирают силы. Вообще насилие сейчас становится, к сожалению, чертой жизни, что, конечно, очень плохо, и это связано в первую очередь с падением морали. Не только у нас, а повсеместно.

Итак, с увеличением мощи отдельного человека (группы людей) армия будет носить несколько иные функции, но вряд ли исчезнет, потому что человечество должно иметь возможность защищать свои высшие интересы. Кроме того, надо учитывать и совершенно другие, неевропейские представления о смысле жизни, о цивилизации, о том, к чему надо стремиться. Надо учитывать, что есть определенные умы, которые считают, что стремиться надо к уничтожению жизни, что единственный способ избавиться от страданий — не жить. Потому что, как бы хорошо вы ни жили, все равно будете страдать. Кто от голода, кто от холода, кто от неудовлетворения каких-то потребностей, кто от зависти. Как можно не страдать? Только исчезнуть. У подобных умов, правда, есть теория о том, что после смерти душа переходит в следующего человека, даже животное, то есть происходит "переселение" души. Поэтому физическая смерть не означает, что душа перестала жить. Она начинает страдать в другом облике.

Теперь представьте, что кому-нибудь из адептов этой теории придет в голову "гениальная" идея: если вся жизнь вообще уничтожится, то некуда будет переселяться и тогда все будут абсолютно счастливы... Для того чтобы предотвратить развитие подобной "идеи" и ее воплощение в жизнь, и должна, в частности, существовать армия. Однако сегодня престиж армии в нашем обществе упал, наше общество стремительно деградирует, превращаясь в совокупность людей, не имеющих ни достойной цели, ни стремления к достойной жизни. Главными стали деньги, а способ их добывания допускается любой, в том числе воровство и коррупция; где уж тут до армии!

Такое искусственно создаваемое путем катастрофического сокращения финансирования падение престижа армии чрезвычайно опасно для страны и, кроме того, говорит о полной неспособности наших правителей руководить страной. Во всех цивилизованных странах армия всегда предмет заботливого внимания правительства и гордость народа. Особенно это относится к офицерскому корпусу. У нас же офицеры нередко месяцами не получают заработной платы и вынуждены в "свободное время" подрабатывать на стороне, чтобы прокормить семью. Какой уж тут престиж!

Но кроме офицерского корпуса и солдат важнейшим элементом армии является ее вооружение. Современная армия не может выполнять своих задач, если она не обладает самым современным, непрерывно совершенствуемым оружием. Современное оружие (межконтинентальные ракеты, атомные подводные крейсера, самолеты, да и все остальное) настолько сложно, что требует от обслуживающего его персонала высочайшей квалификации. Еще более высокие требования надо предъявлять к создателям такого оружия, ибо оно, как теперь принято говорить, является наукоемким. Для его разработки мало толковых инженеров, здесь нередко задача не решается, если не привлечь к ее решению крупные научные коллективы. Достаточно вспомнить историю создания хотя бы атомной бомбы.

Именно поэтому уровень науки, в том числе и фундаментальной, имеет прямое отношение к обороноспособности страны, к престижу страны, ее весу в решении мировых проблем. Между тем наука у нас сегодня почти "остановлена". Много самых талантливых ученых уехало на Запад (не за долларами, а за возможностью работать), другие ушли из науки в коммерцию (как бы внутренняя эмиграция), а оставшиеся получают оскорбительно низкую зарплату и часто лишены возможности работать - нет средств на реактивы, приборы, нельзя включать имеющиеся установки, поскольку нет денег на электроэнергию, и т.п. В конце 1996 года руководство страны объявило, что в 1997 году расходы на науку будут увеличены в полтора раза. Но при этом молчат, что сегодня финансирование науки в 15-20 раз меньше, чем это надо, а в 1997 году будем финансировать ее в 10-13 раз ниже потребного.

Между тем наша история наглядно свидетельствует о том, как важна передовая наука для обороны страны. Достаточно вспомнить огромную роль, которую сыграли перед войной и во время войны наши ученые. Наиболее выдающиеся из них сосредоточили силы именно на подготовке к войне: все видели ее неизбежность. В то время считалось чрезвычайно престижным работать в институтах, закрытых КБ и тем самым увеличивать оборонную мощь страны. Например, будущий президент Академии наук СССР Келдыш работал тогда в авиационной промышленности.

Работа тогда шла в очень своеобразном стиле, который во многом отличался от сегодняшнего. Не было или почти не было подражания, тяга к которому есть сегодня. Был естественный интерес к новому — вот чем было замечательно то время. Все мы пытались не просто повторить и создать самолеты такие же, как за границей, не хуже, на уровне мировых стандартов, нет, мы пытались сделать то, чего там нет. Это было очень смело со стороны молодых ученых, еще, так сказать, не нюхавших пороха — не просто улучшить имеющееся за границей, а сделать то, чего "соперникам" в голову не приходило.

И это удалось. Перед войной была создана знаменитая "катюша". Ни одна армия не имела такой ракетной артиллерии, кроме советской. И очень нескоро она была создана у союзников. А фашисты так и не смогли повторить "катюшу", хотя и имели трофейные образцы — как ни пытались, ничего не вышло. Результат многолетней сложной работы, "катюша" родилась из авиации: многоствольные ракетные установки для стрельбы ставили на самолеты и испытывали. Они нашли боевое применение и во время боев на Халхин-Голе и показали свою эффективность. Просто надо было переставить их на автомобили — вот и вся "катюша", хотя эффективность нового оружия сначала недооценивалась.

Или Ил-2. Ведь этот бронированный штурмовик не имел никаких аналогов за границей. Больше того, наши чиновники из наркомата даже запретили Илюшину его делать, потому что у самолета была недостаточная скорость, высота — в общем, по формальным анкетным параметрам он не проходил. Самолет сделали втайне от министерства, на свободных мощностях, проще говоря, на общественных началах; сейчас мало кто знает об этом.

Пример третий: герой войны танк Т-34. Все считают, что это лучший танк мировой войны. Он был сделан у нас и при этом, совершенно неожиданно для всех специалистов, на нем оказался дизель. Этого не было раньше в принципе — все танки того времени западного образца работали на бензиновых моторах и легко сгорали.

Короче говоря, молодые ученые того времени — и очень смелые, я бы даже сказал, очень наглые и отчаянные ученые — не пытались догнать Запад. Это сейчас пытаются — и совершают большую ошибку: надо его не только догонять, но и делать то, чего он не делает. Но для этого, конечно, нужны и голова, и энергия, и любовь к своему делу. Кроме того, чего сейчас нет — деятельной поддержки руководства страны.

В целом же во время Великой Отечественной войны у нас технического превосходства не было; в каких-то компонентах был тот же уровень, в каких-то у нас дело было лучше, в других — у противника. Это нормальное явление. Но в целом это были равносильные в смысле технической вооруженности, научного потенциала, использованного для вооружения, примерно равноценные армии. И наша армия, и американская, и английская, и французская, и немецкая были, конечно, одного класса — заведомо слабее была итальянская. В ракетной артиллерии, как уже говорилось, в отдельных конкретных образцах вооружений типа среднего танка мы были явно выше не только противника, но и союзников. По каким-то другим видам вооружений, может, было и наоборот. Например, дальние бомбардировщики американцев и англичан были лучше наших. К сожалению, средства связи у нас с самого начала войны были хуже, чем у противника. Это относится к боевому управлению. Скажем, в начале войны наши летчики не могли переговариваться друг с другом — не было радиосвязи между самолетами. Сигналы шли от ведущего к ведомому то покачиванием крыльев, то еще какими-то странными способами. В ходе войны это отставание мы пытались преодолеть, но во всем выйти на передовые позиции не смогли.

Надо, к сожалению, отметить, что отставание приборной техники у нас традиционно. С довоенных времен и до сих пор это считается чем-то второстепенным: связь, приборы управления, навигационные приборы. Сначала в глазах Сталина, потом — членов политбюро или военного командования. Они считали, что главное — это скорость самолета, высота полета, количество бомб, которое самолет может взять с собой, количество пулеметов и так далее. А вот будет стрелочка качаться так или по-другому на приборе, или какой там передатчик будет стоять — это считалось пустяками. И привело к тому, что мы сейчас недопустимо отстаем в этой области. Может быть, только в последние годы политика меняется, но я бы не сказал, что существенно.

Вспоминая то время, могу добавить, что люди тогда работали днем и ночью, без выходных. Об этом уже много написано, но так было на самом деле и, что удивительно, носило всеобщий характер. Тогда было неприлично уйти с работы вовремя, это считалось дурным тоном.

Мне могут возразить, что тогда было авторитарное руководство страной. Но во время войны авторитарное руководство необходимо, оно было во всех воюющих странах, и многие считают, что именно это помогло нам победить Германию. У нас оно было более мощным: не было частной собственности на средства производства, не было частных заводов, все было государственное, была возможность концентрировать промышленность, переводить ее с места на место, организовывать новое производство. В Германии, где была частная собственность, нельзя было так командовать заводами, как командовали мы. Темпы создания нашей индустрии на востоке страны после эвакуации заводов были настолько высоки, что и представить трудно. Все это было бы невозможно без очень строгого, централизованного, авторитарного руководства всем хозяйством, в том числе и промышленностью.

Такая "командная экономика" — не изобретение большевиков. Ее придумали в кайзеровской Германии, и она помогала немцам держаться в годы первой мировой войны, а потом ее приняли все страны. У нас установление жесткой командной экономики в силу отсутствия частной собственности происходило "естественнее", чем в других странах. Ошибка наша была в том, что после окончания войны авторитарное руководство промышленностью продолжалось. Я говорю сейчас именно о промышленности — там было нужно перейти на новые пути управления.

А нами по-прежнему управляли чиновники, которые, сидя в Москве, предписывали, сколько 20-миллиметровых гвоздей нужно делать во Владивостоке. Но не все ли равно сколько? Абсолютное подчинение центру по всем мелочам — глупость. Что было хорошо во время войны, в мирное время стало тормозом.

Германия, как только закончилась война, тут же бросила командную экономику. И после первой мировой бросила, и после второй. И все страны бросили, отказались от нее, когда перешли к нормальной мирной жизни. А у нас, наоборот, усилили ее. С моей точки зрения, это была грубейшая ошибка.

И, тем не менее, победили во второй мировой войне мы. И эта победа была не национальным событием — событием только русской истории, — это было событием мирового масштаба. И конечно, история не может не сохранить такой факт, как победа над фашизмом в самом широком смысле слова. Это была действительно серьезная победа демократии, и Советский Союз, страна вряд ли демократическая, возможно, как раз тогда могла называться демократической, ибо победа демократии над фашизмом навсегда останется в памяти человечества. Мне представляется, что это явление того же класса, что и победа над Наполеоном, очень крупное явление. Недаром эту войну тоже назвали Отечественной. Это был не пропагандистский ход, это на самом деле было так, ведь вопрос ставился о возможности дальнейшего существования нашей страны.

Конечно, сыграл свою роль и национальный характер. Я хорошо помню, я уже был взрослым, что ни у меня, ни у кого из людей, которых я знал, не было ни малейшего сомнения в нашей победе. Удивительный факт, я сейчас только начинаю это осознавать. Вот мы отступаем, отступаем, отступаем, эвакуация, город за городом сдают, Ленинград в блокаде, Москву вот-вот возьмут, но ни у кого нет сомнения в победе. Это, наверное, и есть национальный характер. Очень важно, когда весь народ верит в победу. Я не говорю о начальниках, начальники с трибун могут провозглашать что угодно, но в простом народе в самые тяжелые моменты я не слышал даже ноты сомнения. Может быть, в оккупации и были другие настроения, я не знаю, я там не был. Но в прифронтовой Москве, в момент осады, ни у кого не было сомнения в победе. И только сейчас я задаю себе вопрос: а почему, собственно? Боялись КГБ или, как тогда там называлось, НКВД? Так это на улице нельзя было сказать, но дома все-таки можно. Но и дома, в семье, никто не говорил: "Братцы, у нас плохо, надо что-то делать, мы проиграли". Не было этого, и я отношу это к национальному характеру, который сыграл, конечно, огромную роль. И пушкинскому "остервенение народа" я придаю именно этот смысл: поразительная всеобщая уверенность в победе! Сегодня понять это трудно — тогда мне это казалось естественным.

В 1945 году кончилась война. В 1995 году мы отпраздновали 50-летие Победы. Живем практически уже в другой стране. Казалось бы, за эти 50 лет наша страна должна была совершить решительное продвижение вперед, стать примером всему человечеству. Что-то в этом смысле действительно началось: покорение космоса было начато СССР. Но потом страна двинулась куда-то "вкось".

Сейчас стало "модным" ругать прошлое. Это неизбежно, когда сегодняшним похвалиться нельзя. Руководители нашей страны (и нынешние, и недавнего прошлого) показали свою полную неспособность предвидеть будущее и планировать стратегическое развитие страны на десятилетия вперед. Китайцам в этом смысле повезло. После Мао во главе страны встали умные люди, которые ведут ее к современной рыночной экономике без предварительного разрушения народного хозяйства, без катастрофических спадов производства, без воровства и коррупции. Темпы роста промышленности поражают западных экспертов, улицы Пекина украшают современные высотные здания, по проспектам китайской столицы движется множество автомобилей самых престижных марок, народ доволен и гордится своей страной. Когда китайцы утверждают, что через 20 лет их юань будет цениться выше американского доллара, я им верю. "Новые китайцы" резко отличаются от "новых русских' в лучшую сторону. Я предвижу великое будущее Китая. И очень больно видеть, как огромные жертвы и усилия старшего поколения, вынесшего войну, привели у нас не к возникновению процветающей страны, а к прямо противоположному результату.

Безразличие к будущему России, которое можно сегодня наблюдать среди руководителей, "элиты" страны, их стремление набить карманы долларами и перевести их в западные банки неизбежно должно вести и ведет к прекращению финансирования жизненно важных отраслей хозяйства, в том числе и науки, той, которая обеспечивала нам достойное место в соревновании с оборонными отраслями Запада и Востока. Мы стремительно становимся провинцией, а те достижения, о которых иногда пишут газеты, - это объедки со стола Советского Союза — ведь создание современного образца оружия длится несколько лет.

Все, о чем я пишу, хорошо известно, об этом повествуют средства массовой информации, но мало что от этого меняется. Тем, кто определяет финансовую политику страны, важнее доллары на Западе, чем в своей стране. Я хорошо знаком с американским миллиардером и, как его иногда называют, "финансовым гением" Соросом. Он часто бывает в нашей стране и, конечно, понимает в современном рыночном обществе больше, чем наши руководители. Он называет то, что создали у нас, не современной рыночной экономикой, а "грабительским капитализмом" и говорил мне, что этот "грабительский" характер нашего рынка, скорее всего, приведет к гибели страны. Он считает, что разрыв между бедными и богатыми у нас совершенно недопустимо велик и свидетельствует о полном банкротстве экономической политики наших руководителей.

В связи со всем сказанным выше утверждения, что у страны нет денег на самое необходимое, вызывают лишь улыбку. Они есть, их много, но идут они не на нужды страны, а "грабителям". Что ж, это закономерный итог недальновидной - а может быть, как раз очень дальновидной! — политики.

Пристрастие

О мире и войне