Вениамин (Федченков), митр. - Россия между верой и безверием

Что бы ни говорили, но Церковь во все времена имела то или иное значение не только смысле чисто религиозном, но и общественном Уже по одному этому мне нужно коснуться в своих записках церковных соборов, они считаются в православном мировоззрении высшим органов церковной жизни и власти. Тем более это интересно, что данные соборы были связаны с революцией, как в смысле их происхождения, так и по отражению в них революционной эпохи. Наконец, как увидим, в них отразились и национальные, и социальные вопросы времени, и потом; читателю стоит со вниманием отнестись к ним. Е них много было предуказано из того, что потом будет осуществляться в жизни государства.

Конечно, многие мелочи у меня забылись, ведь уже прошло 26 лет со времени созыва Всероссийского Московского собора и 25 с половиной - Украинского. На первом мне пришлось увидеть всю страну нашу и ее религиозных представителей, а на Украинском - украинцев. Весьма интересно, между прочим, как они будут относиться и к вопросу об отделении частей бывшей единой империи? Как отнесутся к социальным переворотам, февральскому и ноябрьскому? Как к ним отнесутся власти эпохи Керенского, Советская, Украинская директория, Скоропадский, Петлюра, большевики, интеллигенты, народные массы? Как будут вести себя представители духовенства и мирян на соборе, в частности крестьяне? Какие важные постановления будут вынесены на этих соборах? Какая борьба была на них и почему? Каковы результаты их деятельности? Начну с того, когда и как возникли идеи созыва соборов вообще.

В прежнее время, в допетровской Руси, соборы в Церкви были довольно частым и обычным явлением в церковно-общественной жизни.

Таково было каноническое требование Церкви, таков был церковно-государственный строй старой Руси. Петр I оборвал эту традицию. Стремясь все централизовать в своем лице, поставив на первое место устроение государства и опасаясь влияния (особенно реакционного, но не только этого, а вообще всякого влияния) со стороны, он закрыл соборы с 1700 года. Таким образом, их не было во все время императорского периода - в течение 217 лет!

Уничтожил он силою и патриаршество, потому что в его лице видел себе конкурента по влиянию на жизнь и народ. Особенно был памятен период царствования отца его, Алексея Михайловича, над которым незаконно (даже с церковной точки зрения) взял огромную власть известный патриарх Никон. И патриаршество заменено было коллективным, безличным Синодом.

Царь Петр повернул жизнь страны на западный протестантский лад. И, конечно, Церковь была в этом случае не на его стороне. Но это - длинный вопрос.

Так или иначе, но и соборы, и патриархи на Руси перевелись с 1700 года...

Когда же началась эпоха всяких освободительных веяний, особенно после первой революции 1905 года, движение это коснулось и Церкви. Заговорили о соборности, восстановлении патриаршества. Причем одни видели в этом этап освобождения Церкви из-под опеки государства, другие надеялись церковно-соборным путем подкрепить расшатывающийся русский организм. По указу царя Николая II была организована Предсоборная комиссия из способных архиереев, выдающихся религиозных мирян. Всем епархиальным архиереям приказано было на местах разобрать проекты о нужных реформах Церкви. В результате накопилась огромная масса солидного материала. Но его напечатали и замолчали.

Был одно время даже слух в Петербурге, будто сам царь Николай, уставший от государственного управления, готов постричься в монахи, разойтись с семьей, передать царство наследнику, а самому стать патриархом. Откуда шли такие слухи - Бог весть. Теперь о них, вероятно, никто даже и не помнит, кроме автора этих записок. Но у меня остался в памяти один из мотивов такой идеи. Патриарх (Николай) должен не быть конкурентом заместителю царя, а помощником, кроме того, личность царя Николая поднимет значение патриарха в глазах народа, и его слово будет авторитетным. Одним словом, повторилась бы история с молодым царем Михаилом и его отцом патриархом Филаретом. А кажется, что еще более важным мотивом у защитников патриаршества было тайное желание привлечь царя такой комбинацией: пусть хоть сам он будет патриархом, лишь бы согласился на восстановление каноническо-патриаршего строя. Но потом замолкли и эти легенды.

Прошел десяток лет, разразилась революция. Все стали требовать свободы. И Церковь тоже. В правительство Керенского был назначен в Москве Всероссийский Поместный Церковный собор.

Интересно читателю, из кого он будет состоять. Состав всякого собрания определяет род работ и дух их.

Говоря вообще, собор должен был состоять из архиереев, клириков и мирян. Епархиальный архиерей или заместитель его - викарный (должен быть по положению он, глава епархии). Затем два члена должны быть от духовенства: один - от священства, другой (это уже дух революционного времени) - от низшего клира, т.е. диаконов и псаломщиков. И два члена из мирян. Всего пять. Кроме того, еще несколько членов было от церковных, государственных и общественных учреждений (Министерства исповеданий, духовно-учебных заведений, Сената, Думы, университета, Московской городской думы и проч.). Были представители военного духовенства во главе с протопресвитером и выборные от солдат и матросов (очень немного). Были представители от монастырей, представители от других православных церквей. Наконец, были назначенные специалисты: чиновники Синода, профессора и т.д. Всего в Москве собралось больше 300 человек со всей страны, начиная с Владивостока до польских губерний, не занятых немцами.

Способ выборов по епархии был трехстепенным: по селам, городам и, наконец, в губернии. Благодаря этому прошло сравнительно очень не-

много мирян из крестьян, так как на трех выборах их побеждали конкуренты из интеллигентных лиц (профессора, преподаватели духовных школ и т.д.). Насколько помню, из 300 членов собора было не более 40 крестьян, т.е. около 7 или 8 частей. Весьма много прошло преподавателей духовных семинарий, профессоров. Однако мирян и духовенства было приблизительно поровну, с перевесом в сторону последнего. Но это было не к худшему, а к лучшему, потому что духовные преподаватели дали значительный элемент классово-либерального (кадетского) настроения. Духовенство же было представлено людьми положительными и церковно-ответственными, за исключением нескольких демагогов правого и левого крыла. Архиереи в массе были люди серьезные, осторожные, хотя немного из них было активных. Крестьянский состав был духовно прекрасный, за исключением единиц.

Расскажу, как попал на собор лично я. Это характерно для того времени.

Как сказано, из епархии выбиралось по два клирика и мирянина. Будучи тогда ректором Тверской Духовной семинарии в монашеском сане архимандрита, я по курии от мирян не мог пройти по закону. По курии от духовенства тоже не было надежды, потому что невозможно было и думать, чтобы "белое", т.е. женатое, духовенство избрало представителем монаха. Это и естественно. Что касается "революционных диаконов и псаломщиков", как тогда говорили про них, менее всего можно бы думать, чтобы они отвлеклись от своих пролетарских представителей в пользу монаха-ректора. Ведь им нужно было бороться против привилегий (материальных, главным образом) священников. Ну, какой защитник им был бы ректор, второе после архиерея лицо в епархии, как говорилось про нас. Потому я по выборам семинарской корпорации преподавателей прошел лишь как выборщик с одним или двумя другими педагогами. Один день я участвовал в собрании, где было несколько сот человек. Но на следующий, когда должны были выбирать от низшего клира, я был приглашен служить на престольный праздник в Симеоневском храме. После торжества я даже не поехал на выборы. Не все ли равно, какой из псаломщиков попадет на собор? Отправился домой в ректорскую квартиру и хотел отдохнуть. Вдруг стучится один из псаломщиков г. Кашина, бывший мой ученик по этой семинарии, очень милый молодой человек, и предлагает неожиданную комбинацию: поставить мою кандидатуру -от дьячков!

- Что вы?! - говорю.

- Да вы только согласитесь, а мы вас проведем!

И усердно меня просит. Оказалось, выставленный низшим клиром кандидат диакон о. Соболев, хороший человек, не собрал и половины голосов. Кто-то выставил меня, но я не был тогда на собрании, что запрещалось законом. А по наказу голосует все собрание в целом. По тому же наказу (чем уж руководствовались составители?) об этой курии говорилось, что представителем своим низшие клирики могут выбирать духовное лицо в любом сане, кажется, от архиерея (викарного) до псаломщика в пиджаке.

На настойчивые и ласковые просьбы своего бывшего семинариста, приехавшего делегатом от какой-то группы моих приятелей, я дал согласие, скорее чтобы отвязаться от милого друга.

- Когда возобновится собрание?

- В четыре часа вечера.

Но не веря в свои выборы, я намеренно запоздал и приехал в пять. Вошел в залу. Как раз шла речь о моей кандидатуре. Огромное большинство батюшек и псаломщиков, тем более крестьян-выборщиков, видели меня впервые. Председательствовал, насколько помню, викарный епископ Арсений (Смоленец). Мне предложили выступить. Я сказал, в сущности, следующее:

- Вы же должны знать, кого выбираете? Что я за человек? Заранее говорю и псаломщикам, и о. диаконам, и всем вам, я не могу быть и не буду защитником чьих бы то ни было сословных интересов (священников или псаломщиков). Нужно защищать веру, Церковь и родину. Вот если хотите при этих моих взглядах выбирать, то выбирайте.

- Нам только и нужно! - раздались голоса преимущественно из крестьянских рядов.

И огромным большинством собрания я прошел "от дьячков".

На всем Московском соборе, кажется, еще одно духовное лицо прошло подобным образом - архимандрит, настоятель монастыря Костромской епархии. Прекрасная душа! Другие члены из низшего клира были, в общем, хорошие люди, совсем не социал-дьячки.

Так неожиданно я попал в выборную четверку и очутился на Поместном соборе в Москве 1917-1918 годов.

На Украинский Киевский собор 1918-1919 гг. я попал иначе...

О Московском соборе остались замечательно верные и подробные протоколы. Со временем по ним будет составляться история Церкви этой эпохи.

Я не буду говорить о разных комиссиях и многочисленных деяниях собора. Отмечу лишь наиболее важные и то, что было более связано с тем историческим моментом и государственно-общественными вопросами.

Вот первое богослужение в Успенском кафедральном московском соборе в Кремле. Я стоял на левом клиросе среди других духовных. Рядом с нами было царское место - красивый резной золоченый балдахин. А в другой стороне, около правого клироса, было патриаршее место, более простое, даже архитектурно-аскетическое, старинное, древнее. И оно было пустым 217 лет. И все же стояло, дожидаясь своего времени.

Стоит обратить внимание на это расположение мест. Патриаршее - на правой, более важной стороне, а царское - на левой, второстепенной. Это так не мирилось с воззрениями пережитого императорского петербургского периода, преимущественного господства государства и государей: они везде выше всего! И даже в ектениях на службах их ставили то на второе место после Синода (на великой), то на первое, как на "сугубой", а после (I) - Синод. Непосредственно же за Синодом "еще молимся о всем их христолюбивом воинстве". Чьем "их"? Ясно, государя и его фамилии, которые поминались перед Синодом. Но поставили незаконно Синод после царя, и воинство оказалось и царским и синодским.. Бессмыслица! А все оттого, что господствовало государство над Церковью и всюду представители его становились на первое место. Но вот этот патриарший трон на правой стороне самым фактом свидетельствовал, что в Церкви первое место принадлежит главе Церкви, а не государству. И нужно было бы хоть в храме дать представителю Церкви свое место. Увы! Петр I место оставил, а патриарха уничтожил. Но и сам не стал на его место, хотя говорил иногда с самоуправством: "Я вам царь и патриарх..." Цари прекратились, а пустое место пережило их... Это я еще прежде пережил в том же Успенском соборе. Как я рассказывал прежде, в главе о двух революциях, шли уже речи о гибели династии. Под праздник Рождества я ночевал в кремлевском Чудовом монастыре, бок о бок с Успенским собором и колокольней Ивана Великого.

Около часу ночи вдруг раздался визжащий гул главного колокола "Параскева" (если не изменяет мне память) в 4 тысячи пудов. Упавший Царь-колокол, доселе стоящий на земле, весил 12 тысяч! Было же такое время, что лили такие колокола! Когда я в Сербии говорил о нем, не верили селяки: у них все на килограммы. Следовательно, 12 тысяч пудов - 192 тысячи килограммов. Астрономическая цифра. Но и "Параскева" - ужасный зычный звон. Все звенело кругом... Я проснулся - и сразу в Успенский собор. Народ лишь собирался: входили шубы, полушубки, валенки, платки, мало интеллигентных пальто. Горят свечи. Блестит всюду золото и позолота. Протопоп - "царь-поп", называли одного из них, огромной величины, был и "царь-дьякон", архидиакон Розов, колоссального объема и большущего голоса, - с очередным протодиаконом ходят по церкви, со звоном цепочек кадя иконы и людей (они тоже иконы, то есть образ Божий в них). А в это время на левом клиросе высокий, худой, белобрысый дьякон, кажется, по фамилии Ризположенский, громким и сухим басом бубнил псалмы великого повечерия. Не думает он о выразительном чтении, о том, чтобы все эти чуйки и платки понимали читаемое, это не требуется! А требуется все выполнять так, как было и двести лет назад, и пятьсот, и тысячу... С Ольги и Владимира. И при греческих, и русских патриархах, и при Грозном, и при Петре. Читали громко, без чувства, а серьезно, строго по заведенному веками речитативу. В храме и говорится все по-иному, чем в миру - никаких вольностей, ничего своего, отсебятины. Как в армии: воины отвечают начальству на одной ноте.

Я слушал это исконный речитатив и думал: "Вот меняются эпохи, а Церковь стоит две тысячи лет! Уходят цари, а она все остается! Меняются режимы и социальные формы, а здесь тысяча лет, две тысячи ведется одинаковый способ служения. Да, Церковь прочнее государственных форм правления!

Вот-вот начнется революция (она началась через два месяца после этих дум). Все зашатается, развалится, разобьется вдребезги (на время), а Церковь устоит... И по-прежнему дьячки будут бубнить по-дьячковски, точно и не случилось ничего особого за толстыми столбами этого храма. Переменились декорации, а суть все та же. И Церковь всегда будет делать свое вековечное дело до конца мира, у нее есть свое собственное дело - душа человеческая..."

Ворочусь назад. За царским троном, возле левого клироса стояла группа властей. Керенский, выбритый, в военном френче, с измученным лицом, на котором я ничего не мог прочесть, кроме беспокойных и непрекращающихся дум, мыслей и мирских чувств. Не заметно было сердечного молитвенного настроения, хотя он, как мне лично известно от него самого, верующий христианин. Рядом с ним - министр исповеданий, вместо царских обер-прокуроров Синода, бывший профессор Петербургской Духовной академии А.В.Карташев . Других не помню.

Для заседания собора приспособили епархиальный дом возле Каретной-Садовой, недалеко от Самотеки и Сухаревки. Впереди были возвышенные места для президиума и архиереев, сидевших к собору лицом. Сзади епископов - алтарь. Все мы находились как бы перед лицом Самого Бога.

Процесс заседаний взят был с распорядков Государственной думы. Все шло гладко. Ответственным секретарем собора был избран член Думы Шеин, после расстрелянный в Петрограде при процессе митрополита Вениамина об изъятии церковных ценностей. В его распоряжении был целый штат чиновников синодальных канцелярий.

Председателем собора был избран Московский митрополит Тихон, товарищами его митрополиты Антоний (бывший Харьковский, потом Киевский) и Арсений Новгородский и по два члена от духовенства и мирян. В число последних был избран профессор Московского университета и член Государственного совета Е.И.Трубецкой и обер-прокурор Синода А.Д.Самарин. Оба этих имени встречались уже раньше.

Соборяне расписались на разные комиссии: административную, епархиальную, приходскую, учебную, богослужебную, экономическую и т.д. Самой многолюдной и живой оказалась первая - о высшем управлении Церкви.

Вот это я считаю важным и характерным для момента прежде всего. Как-никак, но собрались представители со всей России, из разных сословий, и большей частью выбранные народом. Притом это были не мальчики - революционные головорезы, а народ солидный, опытный, осторожный, и потому стоит прислушаться, чем же они занялись в первую очередь? Что их интересовало горячей всего? "Патриаршества! Восстановить патриарха!"

Сколько речей было сказано за и против этого! Все они напечатаны в протокольных Деяниях собора. То было уже давно. Мне, спустя 26 лет, хочется теперь спокойно, как бы со стороны кратко разобраться: в чем была соль вопроса? И как это связано с историческим революционным моментом?

На соборе были два течения вообще, и особенно они обострились почему-то около вопроса о патриаршестве. Огромное большинство, почти 9/10 были за него, а 1/10 против. Я был в первой части. Мы различали эти течения по старому политическому признаку - либерализму. Большинство было в общем консервативно, но в хорошем смысле этого слова: было по сердцу добрым, желало помочь устроению жизни, готово было к жертвенности, не гордилось собою, считалось с братским мнением других, было достаточно свободно в своем понимании окружающих обстоятельств. Обычно слово "консерватор" считалось в русском интеллигентском воззрении синонимом тупости, злости. По совести сказать, на соборе было как раз обратное. Вот либералы (они почти все вышли из преподавательской, отчасти и профессорской среды духовных школ) были действительно раздражены, злобны, упорны в своем либерализме, партийно нетерпимы и просто злостно тупы. Конечно, они не согласятся с такой моей характеристикой, но пишу не для самооправдания, а для истины (как я ее и тогда воспринимал, и теперь вспоминаю). Одно, во всяком случае, было очевидно, и тут либералы согласятся, вероятно, - они очень не любили повиновения, послушания, признания авторитетов, любви и уважения к начальству. Наоборот, всячески унижать все, что выше их, лишать прав, ограничивать, отвоевывать привилегии самим себе, командовать над другими - вот их свойства. И чего бы ни коснулось, они готовы тотчас же в злобный бой против иномыслящих. Сколько тяжелых дней мы пережили в этой борьбе с ними! Как они отравляли наш общий созидательный дух своими разрушительными речами и ядовитой слюной! Но, к счастью, либералы оказались в меньшинстве. Однако, как люди с самоуверенным духом, большими знаниями и способными развязными языками, они производили большой шум: и по количеству подобных ораторов (они всегда выступали!), и по горячим речам их иногда казалось, будто чуть не весь собор мыслит так, как они звонят. Но когда дело доходило до решений, то мы, к нашей радости, видели, что эта десятая частичка Церковного собора оставалась в меньшинстве.

Что же заставило нас, большинство, стоять за патриаршество?

Думаю и вспоминаю теперь, что не речи, не доводы умных ораторов побудили нас отстаивать его, а ДУХ. Речи же были только выражением наших сердечных настроений и желаний. А, наоборот, у либералов был тоже свой разрушительный дух, который толкал их на оппозицию.

Что же нам нравилось в патриаршестве? Не сразу отвечаю я себе даже и сейчас. А хорошо помню, да и теперь вот переживаю это чувство, что нам хотелось патриарха. Некий духовный инстинкт требовал, чтобы этот начальник был, существовал, действовал. В патриархе мы предчувствовали организующий творческий принцип власти, без него слабость, или, еще хуже, борьба анархий. Мы, как разумные пчелы, искали матку, чтобы спокойно делать каждому свое дело. Притом патриарх мыслился нами не учителем, а непременно отцом, заботливо носящим нас в сердце своем.

Дальше. Эту нашу матку мы выбираем сами же, всей Церковью, на специальном соборе, никто не навязывает его нам, но, добавлю, этого эгоистического мотива "мы сами" - у нас не было.

А еще нам хотелось, чтобы он был не пустой пешкой, а обладал бы, был наделен полнотой власти. Пусть выше его - общий собор духовенства и мирян, но во время правления (между соборами) патриарх есть сила, иначе незачем было бы иметь его, и подотчетность собору лишь вносила бы контроль в единство со всеми, но не ослабляла организующего творческого его права и отеческого руководства.

Так или иначе, но собор изволил "быть патриаршеству", восстановить уничтоженное Петром возглавление Церкви каноническим патриархом.

При чем же тут революция?

Восстановление патриаршества было тоже своего рода переворотом, который уничтожал прежний синодальный двухвековой период и возвращал жизнь Церкви к ее многовековым устоям: быть главе над церковным обществом! И этому содействовала революция тем, что развязала руки Церкви. Вот странный исторический парадокс: безрелигиозное революционное движение помогает лучше организоваться церковному обществу, дав ему свободу самостоятельности, чего не хотели давать цари.

Такова первая существенная связь патриаршества и революции. Вторая же вызывалась временным разрушительным свойством всякой революции - анархией. Мы настолько ясно чувствовали всю опасность и зло этой стороны революции, что у нас еще сильнее обострилось желание твердой организации, упорядоченности. Это понятно. Нам хотелось власти!

Тем более что в царский период над Церковью был административно-полицейский контроль, опека и поддержка государственной власти, а теперь новая власть (еще при Керенском, а потом и Советах) своим законом об отделении Церкви от государства поставила Церковь в новое положение, когда она должна надеяться лишь на саму себя, а не на внешнюю защиту. А для этого необходимо ей самой сильнее организоваться и напрячь энергию.

Интересен еще один вопрос. А как отразится концентрация церковных сил и организация их на той революции, которая волей или неволей содействовала этому? Ответом будет все поведение Церкви, о котором речь впереди. Сейчас же можно сказать, что Церковь оказалась лояльной по отношению к власти, и это имело некоторое (а впоследствии даже и немалое) значение для социальных реформ страны, впрочем, власть - даже и при Керенском -не придавала значения церковному поведению, будучи уверенной, что Церковь не захочет и не сможет остановить судеб революции.

После двух месяцев речей "за" и "против" патриаршество было восстановлено огромным большинством собора. Противники? Сразу утихли... Да и что же им оставалось делать?

И безотлагательно занялись выбором кандидатов. Порядок избрания, как известно, был таков. Собор общим голосованием именует кандидатов. Трое из получивших больше половины голосов являются кандидатами. Это все - человеческое действие. А последний и главный момент вручается воле Божией: решается вопрос о патриархе жребием. Поэтому никто заранее не может знать, кто будет им. При первой же голосовке сразу же был избран митрополит Антоний (бывший Харьковский, впоследствии Киевский). Он был всегда самым горячим идейным защитником патриаршества. Вторым кандидатом был избран митрополит Арсений Новгородский, фактический руководитель соборных заседаний (вместо председателя митрополита Тихона Московского). А потом получился затор; названные кандидаты никак не могли получить больше половины голосов собора.

А в этот момент как раз шла последняя фаза борьбы в Москве между большевиками и последними защитниками Керенского ("юнкерское восстание"). Как я уже писал, я эти один-два дня как раз был в Кремле. После временной победы юнкеров мы с архиепископом Тамбовским Кириллом с трудом добрались до собора, и при нас состоялся последний акт выборов. Третьим кандидатом оказался митрополит Московский Тихон, именно он был поименован жребием в патриархи. Митрополит Арсений после уехал за границу и все время до своей смерти вел враждебную борьбу против советской власти. Митрополит Арсений был сослан в Туркестан и там умер. Так исполнилось слово Евангелия: "Последние будут первыми, и первые - последними..." Советская власть взяла верх.

Избрание патриарха совершилось под гром выстрелов. Какой тут смысл и Промысл Божий!.. И почему именно этот момент совпал с победой большевиков? Что это значит?

Взяв власть, большевики ни единым жестом не проявили враждебного отношения к собору, хотя довольно было простого слова их для его роспуска. И, конечно, никто бы и пальцем не шевельнул в защиту его.

В день интронизации (со старославянского: "настолование") патриарха, 21 ноября (ст.ст.), по просьбе собора было дано нам совершенно исключительное разрешение совершать службу в кремлевском Успенском соборе, хотя во все прочие дни для всех других Кремль был закрыт.

После интронизации патриарх Тихон, по старинному русскому обычаю, объезжал вокруг Кремля, где приветствовал его народ. То же самое разрешила советская власть и теперь...

В этот момент ко мне за стенами Кремля подошел крестьянин, кажется ярославец, и с хитроватой улыбкой говорит тихо: "Ну, слава Богу! Патриарх теперь у нас есть... Вот бы теперь еще... хозяина!"

То есть царя. Это мне показалось совершенно неожиданным, так как ни у кого из нас, соборян, и мысли о царе не было. Но записываю то, что было... Многие ли так думали? Едва ли!

Вторым, весьма важным моментом деятельности собора было установление взгляда и поведения Церкви по отношению к советской власти.

При борьбе Советов против предшествующей власти Керенского Церковь не проявила ни малейшего движения в пользу последнего. И не было к тому оснований. Когда Советы взяли верх, то Церковь совершенно легко признала их власть. Не был исключением и митрополит Антоний, который после так ожесточенно и долго боролся против нее вопреки своему же прежнему воззрению.

Но еще значительнее другой факт. При появлении новой власти всегда ставился вопрос о молитве за нее на общественных богослужениях. Так было при царях, так, по обычаю, перешло к правлению Керенского, когда Церковь вместо бывшего царя поминала "благоверное Временное правительство", так нужно было поминать и новую власть. По этому вопросу собором была выработана специальная формула, кажется, в таком виде: "О стране нашей Российской и о предержащих властях ее".

Следовательно, все те раскольники, которые за границей через Церковь продолжают бороться против советской власти, идут против прямой воли высшего церковного органа - собора. И сам митрополит Антоний, и теперешний его заместитель митрополит Анастасий (в Сербии), и американские отщепенцы.

На следующем месте, по важности дела, нужно поставить участие мирян в церковном управлении, начиная с Высшего Церковного Совета (при патриархе) и кончая епархиальными собраниями, епархиальным советом, а также приходскими организациями. Это было великой новостью в церковной жизни. Особенно сильно это отразилось в простых приходах, где большинство членов в советах были из мирян. Это имело чрезвычайно благотворное значение: во время продолжающейся революции эти миряне не только спасали веру и Церковь, но и беззащитное духовенство. И можно сказать, эти церковные миряне, вслед за лучшими духовными руководителями, вынесли веру и Церковь на своих плечах. Правительство с народом считалось больше, чем с официальными служителями Церкви, духовными людьми, которые к тому же были потом переведены в класс лишенцев, т.е. лишенных государством многих гражданских прав.

О преобразовании наших семинарий в специальные пастырские школы я уже говорил ранее. Была принята компромиссная формула: оставить и старые школы, но насаждать по возможности и новые. Однако советская власть прикрыла все. Таков был Промысл Божий об отжившем типе классовых семинарий, которые не столько приготавливали пастырей, сколько давали дешевое образование детям духовного сословия, которые потом уходили на все стороны, и лишь 10-15 процентов из них решали "идти по духовной дороге" отцов своих.

Достойно внимания решение собора об облегчении и умножении поводов к брачным разводам, что защищали интеллигенты, но против чего протестовали письменно члены собора - крестьяне! Это очень характерно! Здесь сказывалась крепость брака среди народа, и можно предвидеть, что простые люди ненадолго увлекутся "свободной любовью", а возвратятся к прочим здоровым формам единобрачия, как и случилось... Между прочим, эта группа (почти всех) крестьян при подаче письменного заявления-протеста выбрала меня своим лидером. Вспоминать об этом мне отрадно и теперь: народ всегда чувствовал доверие ко мне... Но собор не послушал селяков, остался при принятом решении о более легких разводах. А политическая власть дала полную свободу в брачных делах. Но после и она стала вводить ограничения в безмерную распущенность "новых веяний". И здесь есть основания утверждать, что мораль семейная в России стоит выше, чем в других странах, даже тех, где существуют ограничительные законы.

На этом я кончу воспоминания о Московском Церковном соборе. Вне всякого сомнения, он имел чрезвычайно важное значение для Русской Церкви, поставив ее на собственные ноги во внутренней жизни и дав ей чуткую организацию, начиная патриархом и кончая простыми женщинами, членами приходских советов. Живым силам Церкви теперь была дана возможность проявлять энергию на созидание веры, Церкви и охраны духовенства.

А времена приходили страшные...

Прекратился собор после 9-месячной работы сам собою: за исчерпанием главных вопросов, а также по недостатку церковных средств.

Я после Пасхи вынужден был уезжать к себе в семинарию, в Крым, и последних дней собора не видел. Кажется, они были бледны, членов было уже немного. Революционная междоусобная борьба разгоралась все сильнее, лучше было разъезжаться по домам и там ждать развития сложных политических событий.

На юге России удалось нам получить два важных акта от патриарха, имеющих не только церковное, но и существенное значение.

В 1919 году он издал указ, чтобы служители Церкви не вмешивались в политическую борьбу, а занимались бы своим прямым делом: богослужением, проповедью Евангелия, спасением души. До Крыма этот акт дошел уже во времена Врангеля, когда Церковь принимала довольно деятельное участие в политической борьбе против советской власти и поддержании "белого движения". Прочитали мы его на заседании Синода и постановили положить, как говорилось в старые времена, "под зеленое сукно", не объявляя народу, чтобы не вызвать смущения. В оправдание свое мы решили, что этот указ касается тех областей, где существует советская власть, и не может распространяться на местности, где господствуют белые. Почему? Потому что наше отстранение от участия в "белом движении" было бы истолковано как несогласие с ним и даже как сочувствие красным и вообще могло повредить добровольцам. Говоря кратко, мы были бы нелояльными к нашей местной власти. А это было бы очевидным противоречием. К красным лояльны, а к белым оппозиционны. Да и не могли мы исполнить такого указа, так как это "белое движение" отвечало и собственно нашим симпатиям, и интересам Церкви.

Меня, однако, немного обеспокоило подобное наше непослушание патриарху: все же это был указ главы Церкви, посему мы обязаны были прежде всего повиноваться, тем более что в нем не указано было ничего о границах действий. Но иначе поступить, как скрыть этот акт, мы не могли в то время. Теперь я думаю, что и сам патриарх не мог иметь в виду белых территорий: он был человек в высокой степени реальный, благоразумный и практичный, а потому не мог не понимать, что подобного указа мы не в силах были бы исполнить. Даже советская власть не могла требовать исполнения нами этого указа и никогда не ссылалась на него в борьбе с белыми. Впрочем, она никогда не опиралась (в то время) на религиозные акты, держалась основной своей позиции - отделения Церкви от государства.

Есть у меня и косвенное подтверждение такому моему мнению. Однажды женщина, княгиня Б., пробралась, одевшись простой бабой, через границу и добралась до патриарха под предлогом разрешения какого-то вопроса о браке. На самом деле ее целью, вероятно с согласия генерала Врангеля, было исхлопотать от него благословение нашему главнокомандующему на дело борьбы с красными и иконочку. Разумеется, все это должно было быть в строжайшем секрете, лишь для духовного ободрения вождя, а не для публичного оглашения. Последнее было бы нелояльным по отношению к советской власти и грозило бы патриарху расстрелом. Б-ва воротилась и сообщила, что патриарх Тихон отказался исполнить просьбу, сославшись на простую опасность, и даже привел ей аналогичный случай, что его о том же просил и адмирал Колчак. Сочувствовал ли он когда в душе своей Колчаку, Деникину и Врангелю? Не знаю. Вероятно, сочувствовал. Мы все тогда были на стороне белой, верующей власти, а не на стороне безбожников.

Знал он, что и я тесно сотрудничаю с Врангелем, и сказал княгине: "Жаль, жаль". Но чего? Не того, что я принимаю участие, и не того, что я и другие архиереи не исполняем его указ 1919 года (об этом не было сказано ни одного намека ей), а практической опасности: "Подавал надежды, - сказал патриарх, помня о моей активности на Московском соборе, - а теперь может погибнуть". То есть он не верил уже в победу белых, а видел силу красных, ожидал конца нашего движения, жалел, что и я могу быть убит, расстрелян. Слава Богу, опасения его оказались неверными.

Но вспоминается и другой случай, противоположный.

Когда белые в своем походе дошли уже до Орла, то предложили епископу Орловскому Серафиму (Остроумову) отслужить публичный благодарственный молебен. Он отказался. Вероятно, потому, что не верил в прочность белых. Через некоторое время они покатятся назад, а ему (если останется) придется отвечать перед красными за такой молебен. К чести белых нужно сказать, что они были недовольны таким поведением архиерея, но не проявили к нему никаких репрессий. А скоро они действительно стали отступать, бросив и Орел, и архиерея на произвол судьбы. А отслужил бы он молебен, пришлось бы и ему испить всю длинную чашу беженства по чужим странам, которую вот мы пьем уже двадцать четыре года... Ссылался ли епископ Серафим в своем отказе служить молебен на указ патриарха 1919 года, не знаю, едва ли. Просто он был благоразумным политиком.

А второй акт, изданный им вместе с Синодом, касался внутреннего управления Церкви в отделившихся областях. Всякая организация нуждается в высшем органе. Таким после собора 1917-1918 годов был патриарх со Священным Синодом из архиереев и Высшим Церковным Советом с участием духовенства и мирян. А в важнейших случаях все они собирались на объединенное заседание и решали дела совместно.

В областях, занятых белыми, такого центра не было, и патриарх издал указ, чтобы тут соседние епархии организовывали церковные округа под председательством старейшего архиерея и создавали временный церковный центр. Но при этом было точно сказано, что этот указ распространяется только на те области, где по военным причинам была прервана территориальная связь с патриархом и патриаршим центром, Москвой. А потому, как только эта связь восстановится - территориально или почтой, - данные временные организации должны немедленно связаться с Патриархией и представить ей отчет о делах временного перерыва.

Указ разумный и ясный. Но чего только не натворили из-за него эмигранты-отцы и политики-миряне, враги большевиков! Например, по окончании гражданской войны заграница могла уже сноситься с патриархом Тихоном по почте, а иногда и через посредников. И когда это было выгодно эмиграции, то такие сношения признавались законными и патриарха слушали. Но если что-либо не нравилось эмигрантам, тотчас же пускался в ход этот патриарший указ, что-де при невозможности сношения заграница должна управляться самостоятельно.

Когда же им указывали, что указ имеет в виду чисто физическую (территориальную) невозможность сношений, то антисоветчики, как бессовестные иезуитские или еврейско-талмудические толковники, разъясняли: хотя и есть сношения, но патриарх не свободен духовно в своей воле, а потому нужно считать, что это все равно, как если бы не было и физического общения с центром!

Ах, лицемеры, лицемеры!.. Меня всегда такая перетасовка истины с ложью страшно раздражала и раздражает, Я понимаю, что всякий может не соглашаться и с патриархом: мы, православные, не признаем католической непогрешимости пап, но так тогда и следует говорить открыто - не принимаем! А между тем в одном случае эти лицемеры прикрываются тем же законом, который они нарушают... Как же тут не возмущаться?! Они вводят в заблуждение не только несведующие массы, но даже целые суды. В Америке на основании именно этого указа "карловацкие" архиереи - Аполлинарий, Тихон, Виталий - выигрывали даже судебные процессы кое-где. А в других хотя и проигрывали, но упорно заявляли, что они исполняют патриаршую волю. И оказывалось, что патриарх издал указ против самого себя. Вместо пользы получался вред от разделений, расколов, вражды! Ах, лицемеры, лицемеры! Как фарисеи искажали Закон Божий, так и они играли указами, как им хочется! Когда же будет им конец?!

Да, тысячу раз правы те, кто говорит:

- Человек не так хочет, как думает, а, наоборот, думает так, как ему хочется! Язык и слова наши нередко являются прикрасою лжи.

И Сам Христос сказал; "От сердца исходит помышление". "Законы-то святы, да исполнители их - супостаты", - говорит пословица.

А что еще страшнее, так это то, что такие люди, искажая истину, сами начинают искренно верить в "правду" своей лжи. Тут уж начинается грех против Бога, Истины, "хула на Духа Святого".

Подобная же история, только в большем масштабе, разыграется потом, в 1921 году, за границей по поводу третьего собора в Карловичах (Югославия) и по поводу указов о лояльности к советской власти. Об этом расскажу в следующих главах.

Но как бы ни искажали лицемеры постановления и законы собора и патриарха, все равно должен заявить, что они имели, имеют и будут иметь огромное значение в церковной жизни нашей страны. Церковь вступила на собственный канонический путь, она сама организовалась прочно, будучи возглавляемой отцом и главою - патриархом, к участию в церковной жизни привлечены священники и миряне, давшие ей большую мощь. И можно сказать: Сам Дух Божий изъявил Свою волю на этом Московском соборе к благоустроению Церкви и на пользу родине. Это теперь, в 1932-1941 годах, стало особенно очевидно, как объяснится дальше.

Перейду к описанию Украинского Церковного собора в Киеве, на котором я тоже был активным участником.

Организация Украинского собора была делом не церковной нужды, а политической игрой.

Постановления Всероссийского Московского собора были настолько широки, что они отвечали и нуждам Украины. Кроме того, тут могла быть создана специальная украинская церковная комиссия (или секция), которая могла бы вносить самые разнообразные, специальные украинские вопросы. И общий собор, несомненно, отнесся бы к таким предложениям и с серьезностью, и без великороссийского шовинизма. Наконец, украинские епархии были широко представлены в Москве и епископами, и духовенством, и мирянами. Они могли достойно защищать законные и полезные нужды Украины.

Но, как это всегда бывает, новые государственные образования, новая власть стараются создать и новую церковную организацию, в своем специальном духе, чтобы использовать в своих политических целях и духовные учреждения.

Вот часто поносили советскую власть за ее давление на веру. Но историческая правда обязывает нас заявить, что большевики, отделив Церковь от государства, не вмешивались в ее внутренние дела, не создавали своей специальной церкви. Если и появились потом "живоцерковники", то они зародились самопроизвольно, а не под влиянием большевиков и их требований Между тем украинцы-националисты пошли по старым протоптанным дорожкам империалистических властей, начиная от царя Давида и Соломона до пана Скоропадского. Эта история давнишняя и весьма поучительная...

Но одного хотели "щирые" шовинисты на Украине, а другое устроил премудрый Господь'..

Еще при Керенском все наши окраины стали стремиться к обособлению. Явилось это движение "к самостийности" и на многомиллионной Украине. А когда пришла советская власть, то по ее основным законам прямо дозволялось отдельным областям или нациям не только вступать в Советскую Социалистическую Федерацию, но и добровольно выходить из нее. Украинские вожди пожелали последнего.

На Украине образовалась Центральная рада, которая выбрала директорию из трех человек: известного галицийского профессора шовиниста Грушевского, способного украинского писателя Винниченко и какого-то (я не знаю) Макаренко. Вокруг них собрались разные другие политические деятели всяких масштабов, но особенно много поналетело галичан, давно распропагандированных в Австрии против "москалей". Нашлись и русские помощники, присоединившиеся на теплой Украине. Между ними были профессора Киевской Духовной академии, люди, авторитетные в науках.

И в параллель политической раде сорганизовалась из всех этих элементов "инициативно-церковная рада". Я ее видел своими очами и потому могу сказать, кто и что такое она была!

Всего там было до пятидесяти человек. Сошлись они от разных организаций, разными путями, иногда самотеком, иногда от ничего не значащей группы, Около трех частей было священников. Среди них выдающееся место по своему фанатизму, возрасту и даже огромной с проседью бороде занимал прот. Василий Липковский (Василь Липкивский). Не менее фанатичным был какой-то член Кирилло-Мефодиевского братства, священник, бывший "галичник", М-й. Рядом с ними был протопоп-"кацап" (так звали украинцы-хохлы великороссов: "як цап" - как козел, то есть с бородой, вопреки бритым лицам украинцев) из Рязанской великорусской губернии, такой же украинец, как мы китайцы. Был какой-то истерик, отчаянный шовинист, крикун из Галиции. Было довольно военных - от "сечевых кошей". Между ними горячился особенно какой-то красивый блондин солдат. Про него говорили, что он выбран в "церковную раду" "от акушерок". Были и профессора, не помню, кто. Вообще же необычная смесь всего. Эту раду можно было назвать "агиткой", но никак не церковным органом.

Да у них и цель-то была не церковная, а исключительно политическо-национальная, притом шовинистская, крайняя, "Прочь от Москвы!.." И как можно дальше! Для них не существовало истории, не было кровного братства. Не говорю уже о вере, о Церкви. Была только шумная, бешеная вражда против великороссов, "москалив". Как-то я спустился в кухню епархиального женского училища на Липках, где помещался собор. Слышу горячий разговор. Один священник с красным упитанным лицом кричит что-то. Я подошел.

- Нехай я пип, - говорит он. - Зла ж перший взяв бы ниж и начав ризати кацапив! - выпалил он, бесстыдно глядя мне в глаза. ("Пусть и священник, но я первый взял бы нож и стал резать великороссов!"). Он был из Подольской епархии.

И невольно вспоминается мне еврей Давыдов, который на монастырской трапезе говорил мне: "Сам бы перерезал всех попов". Но и еврей был лучше этого "попа": тот одних попов хотел уничтожить, а сей, с позволения сказать священник, готов был "ризати" все сто миллионов "кацапив". Притом тот был еврей, а сей христианский клирик. Конечно, и в погромах евреев он рад был принимать участие...

Другой факт. Я спал в одной комнате с епископом Черниговским Пахомием. Около 3 часов ночи под нашим окном первого этажа раздался выстрел. Мы вскочили и встали в простенок между окнами. И тут, стоя, прождали до рассвета.

Каждый раз с соборных заседаний некоторые из членов, противники бешеных шовинистов, ходили в сопровождении военных друзей-соборян. Как сейчас помню милое лицо одного из наших охранителей, Кравченко. Еще факт. Пришло время проверки выборных мандатов и для сей самой рады. Наша группа (о ней после) предварительно обсуждала в своем частном собрании вопрос: что делать с ней? Выбираем оратора против нее: профессора Киевской Духовной академии протоирея Титова. Солидный, тяжелый несокрушимый молот! Вдруг он заявляет, что уже получил от этой самой рады письменное предупреждение: если он выступит завтра против нее (а мы выпускали его в особо важных случах), то будет убит! И дал нам для прочтения этот разбойничий документ. Да, убить обещаются! Наш групповой совет спрашивает:

- Что же вы думаете?

- Конечно, если будете настаивать на моем выступлении, я буду говорить!

Мы пожалели его и семью и сначала наметили было холостяка, одесского миссионера Кальнева, но для такого боевого выступления он показался совету мелким. Тогда остановились на мне - монахе. Конец будет виден дальше. Ни одного архиерея в "церковной раде" не оказалось - не нашли еще такого озорника. Вот что это была за "церковная рада".

Она-то и вызвала к бытию Киевский собор. Начали по закону: спросили разрешения у патриарха. Он вместе с другими высшими церковными учреждениями разрешил его созыв. А для выработки "наказа" собору и в качестве своего личного представителя командировал митрополита Одесского Платона (бывшего Американского). Вместе с сей "радой" и специалистами "наказ" разработали. В состав его входили все епископы десяти украинских епархий, включая туда и Таврическую, Крым. Затем назначены были двухстепенные выборы: по селам и потом лишь по уездным городкам. Благодаря этому не смогли процедить селяков и заменить их интеллигентами (как это случилось с Московским собором при трехстепенных выборах). И Киев наполнился делегатами от земли, "дядьки", как обычно называли приятельски украинцев-крестьян. Это придало удивительно народный, "мужицкий" характер Украинскому собору и, можно сказать, спасло все дело.

Как и в Москве, от духовенства было два представителя и два от мирян. Были представители от академии, семинарии, университетов, монастырей и проч. Но все же основной характер собора был духовно-селянский.

Когда при обсуждении наказа дошла речь до "рады", почему и в каком количестве ей быть на соборе, вышло деликатное замешательство. Оказывается, многие из них не были выбраны совсем, приглашены другие. Иные же (как "от акушерок") и совсем были неподходящие уполномоченные, да и слишком уже было много охотников на собор: 50 человек на 250-270! Пятая часть! Но эти агитаторы знали силу пропаганды, особенно среди неискушенных селяков, и хотели пролезть на собор в полном своем составе. Тут пригодилась хитрость Одесского митрополита, экзарха патриаршего, Платона. Сохранился в моей памяти такой рассказ об этом.

- Бра-а-тие! - с умелой ласковой манерой обратился он к ним, - конечно, всякому ясно, какое значение вы имели как инициаторы и устроители этого собора! Но удобно ли нам самим назначать себя в члены его? Не лучше ли, друзья мои, положиться нам на волю его? Ведь, без сомнения, он оценит все то высокое достоинство "рады", которое она несет в себе, вызвав к бытию самый собор и их, как членов его. Этим вы лишь более выиграете в глазах собора, если предоставите ему решать вопрос о вас!

Искренно ли так думал остроумный митрополит или же он льстивыми речами хотел лишь убаюкать горячие головы "рады" (а он это умел), а потом подвести их под удар, не знаю... Допускаю и то и другое. Или еще лучше: и то и другое вместе. Он, как умный человек, не мог же не видеть, какой взрывчатый материал представляет "рада"! (Имя "рада" сходно по смыслу со словами: "уряд", "подряд", "согласие", "единство" или же с "орадеть", "заботиться", "работать".) Идти против нее прямо ему было решительно невозможно, и он предоставил это ходу событий... Во всяком случае, история должна сказать спасибо митрополиту Платону, если он действительно придумал такой выход. Улещенная его сладкими словами, как крыловская ворона, "рада" постановила, что собор состоит из тех-то и таких-то выбранных и, кроме того, в него входит и "инициативная рада" с знаменитым дополнением: "в количестве, какое будет угодно признать собору..." "Ворона каркнула, сыр выпал..."

А мог бы и не выпасть. Вся "рада" могла бы быть признанной собором целиком, если бы... Если бы она не была бунтовщической неистовой рабой! Своим дальнейшим поведением она замучила собор и подорвала всякое уважение к себе. Но до этого она успела еще натворить немало горьких вещей, а может быть, именно ими-то и отравляла потом украинцев-дядьков! Но "рада" не могла переродиться: рожденная для политической крайней борьбы, она не могла стать "церковной овцою" Христова стада. И Церковь украинская выбросила ее, мертворожденное дело родившую. Как это случилось - увидим вскоре.

Я лично попал на Киевский собор от Крыма по целым трем куриям: во-первых, меня избрали преподаватели всех духовно-учебных заведений, затем монастыри епархии избрали своим представителем, а кроме всего, епархиальный архиерей Димитрий (Абашидзе, о нем была выше речь) назначил меня своим заместителем на случай его отсутствия. И, следовательно, врагам моим невозможно было подкопаться под мои полномочия, когда они захотят этого. А они очень захотят этого со временем'

Напомню из главы о детстве, что в моих жилах несомненно течет кровь украинская и доселе живет любовь и к украинцам, и к самому языку. И фамилия Федченко(в) свидетельствует о моем происхождении. Недаром же крикун-галичанин со слюною вопил мне: "Цеи билоруський мало-рос, с Тамбовщини..." Он издевался, а народ меня послушает, когда зайдет речь о нем и всей его "раде",.,

Собор Киевский открылся на третий или четвертый день после праздника Рождества Христова 1917 года. Когда я прибыл в прекрасный, чистый, уютный Киев, был чудный солнечный зимний день. Нанял я парного извозчика, юношу лет 16-17. Красивый розовый мальчик в остроконечной шапке и желтом кожухе. Милый, чистый, ласковый, как ангел.

- Как тебя зовут? - спрашиваю.

- Володько! - отвечает с улыбкой. "Володько" в великорусском употреблении звучит вульгарно, грубо-улично, как Ванька, Степка, Мишка, Машка. Но в украинской речи окончание "ко" дает ласковый, нежный, дружеский оттенок, вроде русского окончания "енька". Например, Грицко - это Гриша, Гришенька, Ганко - Агаша, Агафьюшка, ненько - няня, нянюшка, мама-кормилица и т. д. Володько - Володя, Володенька. Такой ласковый стиль украинского языка не случайная редкость, а общее широкое явление, говорящее о какой-то коренной психологии племени. Я и после множество раз убеждался в таком удивительном свойстве украинцев, которое очень отличает их от суровых великороссов. Конечно, эта черта имеет свои географические, исторические, культурные и духовные причины, не буду углубляться в них. Но эта особенность очень важна для определения исторической ценности и силы даже и в наши дни сложных политических столкновений.

В это время наша пара, не управляемая Володей, который, беспечно обратившись задом к коням, ласково разговаривал со мною, чуть не наткнулась на рога вола, лениво пересекавшего нам путь.

- Володя, Володя, наедем, смотри!

Он, неторопливо оборотившись вперед, вовремя повернул своих лошадей, а мне ответил:

- Ни-и! Ни найиду!

И потом объяснил мне, что за 6-7 лет своего извозщичества он лишь на двух людей наехал и одного из них чуть не насмерть раздавил.

- Что тебе за это было?

- Два тыждя (недели) отсидыв.

Когда мы стали подниматься в гору на Липки, где было женское епархиальное училище и где останавливались члены собора, Володя все же сумел наехать на санки еврея, стоявшего последним в очереди извозчиков. Что бы было среди великороссов! Матерная брань, а может быть, удар кнутом, если не брань, но у украинцев все обошлось парой ласковых упреков, и только. Я даже удивился.

Потом, когда начались соборные заседания, я удивлялся их беспечным песням. После сытного обеда они расходятся по спальням и, отдыхая на кроватях, запевают, кто "Зозулю", а кто "Ще не вмэрла Украина". Даже когда большевики громили Киев и наше здание гранатами, они не переставали петь "Ще не вмэрла..."

И пришли мне тогда мысли: украинцы уже не великодержавное племя! Не могут они стоять не только во главе всей Руси, но не в силах уже удержать обеспеченно от врагов и собственный край. Ослабело, осентименталилось это братское племя. Соседи-враги всегда будут душить и эксплуатировать их, поляки, немцы будут пановать над ними. И только при помощи здорового трезвого брата-великоросса они сохранят свободу и самостоятельность. Подобным образом и хорваты могут быть сильны лишь с братьями сербами. Еще я заметил в них ленивость мысли, медленность чувств: долго им нужно думать, чтобы решить вопрос. Но зато, решив, они могут быть упорны, терпеливы десятилетиями - в этом их великая сила. Дядьки туго, но основательно приходят к здравым мыслям.

Только нелегко мне примирять эту их ласковость с озверелыми речами "щирых" шовинистов, а иногда с еврейскими погромами, которыми прославились и Нестор Махно, и петлюровцы. Точно осталось у них что-то от Запорожской удалой Сечи, точно наряду с тихими степями в их душе гуляет буря, которой иногда удержу нет. А пройдет она - и опять все стихает, и опять мирные волы, лениво раскачиваясь, везут своих ленивых хозяев, мурлыкающих нежные песни.

Но я не ученый-народоволец. Отметил лишь то, что видел и что остановило мое внимание.

Начался собор. Первая борьба партий всегда бывает около вопроса о председателе. Тогда им был митрополит Киевский Владимир, переведенный сюда царем из-за Распутина, против которого он что-то осмелился говорить. И все знали его "русскость" и просто здоровый нелицемерный дух. И тогда "рада" решила провести в председатели Подольского епископа Пимена. Родом из Уфы, он ни в какой степени не был украинцем, но практическая сметка подсказывала ему, что сейчас можно выиграть, и он пошел на компромисс с "щирой радой". Перед выборами члены ее азартно бегали между рядами и кратко агитировали:

- Селяки и вояки! Пишите за митрополита Пымэна.

И селяки, впервые за свою жизнь попавшие в такой водоворот, писали за "украинского уфимца" и возвели его на чело собора. Но это не повредит особенно собору: те же селяки в трудную минуту вытащат свой воз из трясины.

Затем началась свистопляска "щирых": как сорвавшиеся с цепей, они метались между соборянами, агитируя, возбуждая, навязывая решения.

Конечно, против Москвы, москалей, кацапов, этих "ворогив ридной нэньки - Украины".

И не известно, во что бы все это вылилось потом, если б не большевики... Да, опять чудо: безбожники разгоняют разлагателей единства Церкви, националистов-шовинистов. Почти одновременно с открытием Украинского собора с севера и востока двигались на Киев большевики под предводительством какого-то генерала Григорьева. Целую неделю шла перестрелка между войсками Центральной рады и григорьевцами. Снарядами уже были пробиты стены лаврского собора. В нашем здании гранаты рвались и в домовой церкви, и в конюшне, и над парадным входом. А украинцы после обеда по-прежнему распевали на кроватях "Ще не вмэрла...", и "щирые" агитаторы агитировали, точно ничего не слышали. Но вот говорят, что уже Директория убежала из Киева на Казатин, поближе к австрийско-немецким друзьям своим, что "сечевики" тоже отступают пред подавляющими силами большевиков. Наши "щирые" сразу исчезли, как крысы с тонущего корабля. Собор закрыли до лучшего времени, ничего не успев решить за те две-три недели, какие мы провели под опекой наших "радистов". Опустели и здания: дядьки и отцы сочли за лучшее не встречаться с большевиками. А мы, временно оставшиеся, пихали по всем щелям украинские значки: трезубец с архангелом Михаилом на "жовто-блакитном" фоне... Смешно сейчас и писать об этом. Но в истории трагическое нередко переплетается с комическим.

И вдруг вижу: по улицам идут хотя и не очень стройно, но смело и весело большевики.

И страшно, и отрадно!.. После неистовства "щирых" они нам оказались избавителями. Недаром даже враг их, митрополит Антоний, за чаем среди архиереев и архимандритов при мне обмолвился крылатой фразой:

- Совсем была бы беда, да вот, слава Богу, большевички выручили!

Так и сказал: "большевички", а не большевики.

Несколько лет спустя мне пришлось читать документы, которые совершенно наглядно показывали, что за спиной "щирых" и Директории стояли австрийцы и немцы, выговаривавшие себе фактическое управление лишь под прикрытием "свободной Украины"... И все эти Грушевские и иные пошли на соглашение с врагами славянства, как идут еще и сейчас многие галичане и украинцы в Америке, давно и неисцельно возненавидевшие Москву и "москалей".

Но как думал украинский народ в своей массе, это еще никому не было ясно, хотя всякий говорил от его имени.

Когда большевики взяли власть в Киеве, их приход омрачился кровавым злодейством. Человека три в военной форме пришли в Киево-Печерскую лавру и потребовали митрополита Владимира будто бы в главный военный штаб. Митрополит понял, что пришел последний час его. Спокойно надел свою меховую рясу и клобук, вышел на монастырский двор, перекрестился на собор и тихо зашагал за, арестовавшими его. Келейнику не велел провожать его, и - увы всем нам! - ни мы, ни монахи, а их, может быть, было больше тысячи там, и пальцем не двинули, чтобы помочь архипастырю.

..И опять скажу (как и в истории с фон Бюнтингом в Твери): мы заслужили скорби, которые потом обрушились и на нас!

Так он и не воротился... На другое утро его нашли расстрелянным в версте от лавры и брошенным в канаву. После этого обратились в штаб с протестом, но там заявили, что это убийство есть дело каких-то негодяев, не имевших ни от кого распоряжения. Так мы тогда и не узнали, кто убийца. Большевики ли? А может быть, украинцы неистовые? Ходили и такие слухи... Отпели мы святителя с честью, при множестве народа и похоронили рядом с митрополитом Флавианом. Мне назначено было говорить слово около гроба усопшего.. Доселе храню я любовь к этому простому душой святителю и русском патриоту. И ко мне он отнесся с отеческой дружбою. Царство ему Небесное! Умер на своем посту.

После убийства митрополита Владимира временную власть над Киевской епархией взял митрополит Платон. Однажды при мне он пригласил наместника лавры, архимандрита Неофита (если не ошибаюсь), и спросил его:

- Нет ли среди мощей какой-нибудь подделки?

- Нет. святый владыко! Ничего нет. Единственное, что сделано, это деревянная подставка св. Иоанна Многострадального.

Как говорит подлинная история, почти современники его, монах Иоанн страдал плотской страстью. И однажды он закопал всего себя до груди в землю. Испытывая жестокие муки, он провел так несколько недель. После кончины его прославили как святого, и оставшиеся кости закопали в землю в стоячем положении на память о его подвиге. А чтобы голова не падала набок, из дерева была сделана коробка в виде грудной клетки: это и показалось сомнительным о. наместнику. Митрополит Платон приказал немедленно устранить все подставки, иначе большевики могут придраться и устроить скандал и разгром.

Действительно, некоторые из них потом приходили и осматривали мощи, раскрывая пелены и ощупывая все руками. Все оказалось настоящим, а ведь им внушалось, что вместо мощей - чучела из тряпок. Посмотрев, один из них говорит:

- Да-а! Только вот темные!

А хранитель мощей, монах, в сердцах ответил ему:

- Ты полежи тыщу лет, посмотрим, останется ли от тебя хоть что-нибудь?

Солдат промолчал на это.

Разъехавшись из Киева, мы, члены Московского собора, возвратились потом в Москву и доложили обо всем патриарху и собору. Вот после этого собор постановил совершать ежегодную память о всех православных, замученных за веру.

Наступил Великий пост, Пасха... И до нас долетели вести, что Украина "освобождена": большевиков выгнали немцы вместе с хлеборобами, помещиками и крупными хозяевами. Во главу ее поставили гетманом Скоропадского. Я уже писал об этом раньше. Пробравшись окольными путями, через Оршу, Киев, Херсон в Крым, я скоро получил повестку о прибытии на вторую сессию Киевского собора.

Немцы, желая явно или тайно владеть Украиной, с помощью крупных собственников организовали борьбу против большевиков и отделили Украину от Советского Союза. Думаю, что этому перевороту отчасти помогали и украинские народные массы. Именно. На этой плодородной земле, при теплом солнышке вообще жилось неплохо всем украинцам, они не могли особенно жаловаться на плохую жизнь и бедность, как великороссы северных и перенаселенных губерний. Поэтому коммунизм не сулил им чрезмерных и неожиданных богатств. Кроме того, по многим причинам украинцы были всегда более склонны к индивидуальной психологии, к личному хозяйству. Между тем, великороссы любили жить более общинно, отчего коммунистическое хозяйство представлялось украинцу тяжелым принудительным трудом "для других, а не для себя". Тут вскрылся целый ряд причин: экономических, религиозных, географических, исторических. Но этот индивидуализм украинский - несомненный факт, с которым придется еще считаться много лет. Этим в значительной степени объясняется противодействие украинцев "советчине" в Америке даже до сего дня.

Наконец, анархическая революционная разруха целого года с переменой властей и режимов сильно надоела мирному и сытому населению, захотелось хоть какого-нибудь покоя.

И его принесли немцы силою оружия... Я знаю немало и русских людей, которые замучились разрухой и неожиданным развалом и голодовкой, хотя прежде они были революционерами, а некоторые даже и анархистами. Не хватало нервов терпеть на деле то, что они проповедовали языком. Между прочим, один из юристов - профессор Московского университета, - по партии кадет, сказал на Церковном соборе графу А.:

- Мы не думали, чтобы перемена царского режима была так болезненна и опасна!

Граф ответил ему:

- Не только царский, но и вообще всякий строй нельзя менять безнаказанно и безболезненно.

И нужны очень крепкие нервы, чтобы довести начатый переворот до конца. Наша интеллигенция оказалась, безусловно, слабой для этого. Что касается народов, то сентиментальным и нежным украинцам тоже было трудно везти этот коллективный воз, где тебя толкало отовсюду, с каждой кочки.

В указанный момент, лето 1918 года, украинцы были еще неподвижными собственниками. Так как у рабочих людей вопрос о власти решался более практически (что выгоднее?), то не один подрядчик Жуков думал: "Нам что Николай, что Вильгельм!" А украинец еще меньше думал о качественности власти - лишь бы настал порядок! Немцы всегда представлялись носителями дисциплины: тяжелыми, сухими, жесткими, но полезными. Теперь же, во время разрухи, многие начали вздыхать по ним, забыв все ужасы войны.

И этот тайный нейтралитет украинской массы помог водвориться власти "землеробов", то есть, просто говоря, крупных землевладельцев с генералом Скоропадским во главе. Но фактически это начальство было лишь ширмой, за которой стояли в селах войска и пушки немцев. Стоило только заворошиться где-нибудь в селах действительным землеробам - селякам, как это село сметалось с лица земли. Но интеллигентским фантазерам льстило то, что Украина стала самостоятельной державой; везде практикуется украинская мова галицийского стиля; свои синежупанники - войска; везде украинские вывески; своя украинская монета - карбованьци, и даже богослужение можно совершать не на старославянском наречии, а на ходячем украинском языке. Там сзади где-то стоят немцы, но их не видно на лицевой стороне, и... ладно! И массе казалось, будто она в самом деле стала самостоятельна и независима от "москалей", да еще и большевиков...

Нужно сказать правду, на Украине наступил относительный покой и порядок. Я сам это видел собственными глазами. Даже, можно сказать, пострадал от новых властей, то есть немцев. Квартира ректора семинарии была большая, в 10-11 комнат, строилась при женатом протоиерее Зн. и рассчитывалась на многодетную семью. Но вот однажды приходят ко мне два военных телеграфиста-немца и просят дать им комнату. Я дал самую заднюю, с черным ходом. Через месяц они ушли. Тут же пришел офицер-квартирьер и заявил, что моя квартира очень удобна для командующего войсками. Я ответил, что могу уступить ему три-четыре комнаты, потому что вот это - мой кабинет, это - спальня, это - зал для собрания педагогов, это - комната для друга-полковника и т. д. Он не стал разговаривать со мной. Через пять минут привел двух рядовых с винтовками и повелительно заявил: "Беру эту, беру эту". Одним словом, все комнаты, кроме одной, в которой я мог, при желании, поселить и друга... Я послал в штаб парламентера и едва выпросил для него особую комнатку. Таковы немцы.

Видел я и полную подчиненность украинских властей немцам. Это всякому понятно. Кратко: Украина сделалась их колонией, а крупные "землеробы" были лишь выставкой и скрывали наше рабство перед немцами. Но делать было нечего, сила была на стороне их.

...Итак, я выехал на вторую сессию собора в Киев. Был чудный зеленый июнь... Солнце... Голубое небо... Все буйно росло на черноземе. И только выбитые стекла наших вагонов свидетельствовали, что пронеслась страшная гроза... Не хватало угля на топку паровозов, и иногда мы среди чудных полей вдруг останавливались: машинист заявлял, что пассажиры должны добывать дрова. Мы выходили и ломали что было ближе. В одну из таких остановок, пока разгорались сырые бревна в печи паровоза, я с другими пошел прогуляться по траве вдоль поезда. Вдруг видим, что в конце состава его прицеплен прекрасный вагон второго или первого класса и (удивительно) все стекла целы и чисты. Что такое? Оказалось, в нем ехал некий комиссар советского правительства для окончательного выяснения границ между двумя самостоятельными державами: РСФСР и Украиной. Вижу, что в одном из открытых окон этого вагона стоит прилично одетый человек и с любопытством глядит на нашу гуляющую публику. Это был сам комиссар. Я подошел поближе к окну.

- Вы комиссар?

- Да, - спокойно ответил он. - Социалист?

-Да!

- Как же вы едете в таком роскошном по нынешнем времени вагоне, когда мы не имеем даже стекол? Будто бы для социалистов, которые заботятся об общем благе, это нехорошо!

Толпа начала увеличиваться и с любопытством прислушивалась к разговору. Но комиссар счел за лучшее отойти от окна и больше не показывался нам. Дрова разгорелись, машинист свистком пригласил нас входить в бесстекольные вагоны, и поезд тронулся дальше. Такие остановки не были часты. Но мы тогда ко всему уже привыкли и удивлялись не тому, что все было разбито, а как это еще есть вагоны со стеклами?

На второй сессии было немало интересного и важного. Начать с того, что наш собор посетил сам гетман Скоропадский. Высокий, красивый, бритый, с сединой генерал в казацкой Черкесске. Встречали мы его, как в былое время царя. Также пели "Спаси, Господи, люди Твоя" и "Победы благоверному гетману Павлу на сопротивныя даруя" и проч. Только не было прежнего страха и почитания. Нам казалось, будто идет игра в царя. Впечатление от него было в общем симпатичное, но не могучее. Даже и генерал Врангель был куда сильнее и величественнее! Теперь особенно ясно, что он был подставной фигурой, за которой были настоящие хозяева - немцы. В особо дружных с ним отношениях был новый Киевский митрополит Антоний, выбранный киевлянами вместо убитого митрополита Владимира. Насколько помню, не без его участия произошел и самый переворот "землеробов". Я хорошо помню из печати: он говорил им приветственное слово.

Так же хорошо знаю, что митрополит Антоний поддерживал приятельские отношения и с главным немецким генералом, который являлся фактическим повелителем Украины. Имени его не помню, да и не хочу помнить... Таким образом, можно сказать, что митрополит Антоний был германофилом. Вышедший из дворянской семьи (Храповицких), он владел немецким языком. Какие были разговоры между этой тройкой - германцем, Скоропадским и митрополитом, я не знаю, но могу с уверенностью сказать: приятельские для немцев. Но это не отражалось на деятельности собора, а говорилось в четырех стенах. Может быть, когда-нибудь и выйдет кое-что на свет...

Начались заседания... "Церковная рада" была тут же и снова хотела захватить террором власть над собором. Но мы, наученные горьким опытом, решили тоже сорганизоваться. От каждой из десяти украинских епархий было выбрано по одному духовному и одному светскому лицу, а кроме того, еще 10 человек из наиболее влиятельных членов собора, всего тридцать. Мы назвали его "тайный совет", хотя это было совершенно открыто и законно. Тут и обсуждались предварительно все вопросы, котоыре нужно было рассматривать завтра.

Дошла очередь и до мандатов "рады". В каждой из разных комиссий был кто-либо из "тайного совета", в мандатную пошел я намеренно, чтобы "приятели" не пропускали незаконных соборян. Я доложил друзьям: завтра бой с "радой". Нужно избрать тяжеловесное орудие, прот. о. Титова... Но, как уже писалось, ему грозились убийством. И выбор пал на меня. Собрав материал и хорошо подготовившись, я на другой день произнес сильную речь против разрушительной работы "рады" на соборе и предложил выход: их около пятидесяти человек, то есть приблизительно столько же, сколько профессоров и служащих в Киевской Духовной академии, откуда "наказом" разрешено выбрать лишь трех. Так как "рада" образовалась не выборным путем, а самопроизвольным собранием, то из нее следует им самим избрать тоже трех членов. А остальным? А остальным удалиться с миром и предоставить выборному собору спокойно кончить свое дело.

Можно представить, какой дикий вой подняли "щирые"!

Председатель, ими же избранный епископ Пымэн, хотел исправить положение и поставил на голосование хитроватую формулу:

- Кто за 3 членов из "рады", а кто - больше? Если бы решили "больше" то опять началась

бы длинная волокита с вопросом. Я заявил:

- Согласно параграфу 12 (кажется, верно помню эту цифру) "наказа", председатель обязан ставить вопрос собранию в той формуле, которая предложена оратором.

- Верно! - согласился епископ Пымэн, проверив мою ссылку по печатному тексту, - итак, кто за три и кто против трех? Поднимите руки!

И вдруг огромным большинством собор принял мою формулу: предложил "раде" выбрать лишь трех членов!

Не помню цифры, но не менее 2/3 или даже 3/4 было за меня. Конечно, наш "тайный совет", на котором вчера предложена была заранее не только формула, но и сама эта цифра 3, постарался через тридцать своих участников провести пропаганду по всем десяти епархиям, оттого и получилось такое дружное и быстрое решение собора.

Председатель как ни в чем не бывало, совершенно спокойно предложил всей "раде" (тогда их было, насколько помню, 47 чел.) выйти в соседнюю комнату и исполнить волю собора.

С дикими воплями они вышли, и через несколько минут кто-то заявил, что "рада" отказывается выбирать трех членов и демонстративно уходит. Тотчас же наступил мир на соборе. Бешеная нервозность и злоба испарились, как туман при солнышке. Слава Богу! Мы все вздохнули свободно, началась конструктивная работа по всем комиссиям.

Как же не сказать спасибо митрополиту Платону по поводу формулы: принять членов "рады" в составе, какой угодно будет признать собору!

Но в этом решении для меня более важным представляется воля самих украинцев-соборян. Как я уже объяснял, состав его был на 3/4 украинским и народным, селянским. Казалось бы, они особенно должны были поддерживать в революционное время "своих щирых"... И вдруг выгоняют! Да еще с каким треском! Я думаю, читатель никак не ожидал такого смелого предложения, как из 47 человек инициаторов собора вытолкнуть за дверь 44. И еще более неожиданно для него, что те же самые соборяне, которые в январской сессии шли слепо на поводу шовинистов, теперь мужественно выгнали прежних своих вождей.

Для меня же тут великая радость за украинский народ! Значит, он имеет здоровый разум! Значит, он, когда нужно, может быть и решительным! Значит, он (и это главное!) не согласен с той разделяющей враждебной пропагандой, какую от его имени вели эти не избранные им самовольники против единства со всем русским народом. Тут дело касалось не 47 озорников и фанатиков, а исторического добровольного, мудрого решения украинских братьев не враждовать против русских, белорусов и прочих братьев общей родной страны! Здесь моему внимательному взору пророчески приоткрылась вся будущая историческая линия единства, по которой пойдет Украина и дальше!

Вот в чем смысл выгона "рады"! Поэтому я и остановился на ней так подробно. По этому факту можно было уже заранее предвидеть, что и в политико-социальном отношении Украина в конце концов пойдет вместе с более сильным великороссом, что не будет никакой "самостийной" державы, что в критический исторический час украинцы, как братья, пойдут вместе с другими защищать общую Мать-Родину; тогда можно было уже предсказать, что будущий Гитлер встретит на Украине не хлеб-соль, а вилы и ружья партизан и пушки украинских войск! Так и сбылось, как видим сейчас!

Если же он принял теперь временно немецко-гетманскую "державу", то лишь по благоразумному подчинению военной силе немцев и по свойственной украинцам мудрой хитрости: под молчанием скрывать свои мысли.

Из этого же разгона "щирых" ясно уже было видно, что не примет народ и церковного отделения от Москвы.

Действительно, нами скоро был разработан проект "об автономии" церковного управления на Украине со своим Синодом, со своими соборами, но при одном всероссийском патриархе. Когда голосовался этот вопрос: принять ли решение о "самостийной" (автокефальной, совершенно независимой) Украинской Церкви или же сохранить связь с патриархом, а через него и со всей Православной Русской Церковью, то чрезвычайное большинство постановило: быть под общим патриархом, а не отделяться!

Если мне не изменяет память, то при решении этого важного вопроса "за" патриарха и единство голосовало около 220 человек, а против, кажется, лишь 71. Нечто поразительно неожиданное'

И этому можно было радоваться не только с церковной стороны, но и с политико-социальной.

Так дело, начатое шесть месяцев тому назад с явной разр\шительно-разделительной целью, кончается блестящим единством! Какое чудо истории!

Так селяки сами вытянули воз из трясины, в которую его завели было предатели, шовинисты-фанатики, а может быть, и австрийско-немецкие наймиты... Это разберет еще история.

Вероятно, не понравилось это немецкому генералу. Как отнесся Скоропадский, не знаю. Ходили слухи, коим я весьма верю, что он не был предателем, а взял на себя этот нелегкий крест сотрудничества с врагами-немцами лишь для того, чтобы удержать от окончательной разрухи хотя бы Украину. А потом, когда восстановится порядок во всей стране (подразумевалось тогда, что будет снова царь), то он, Скоропадский, поднесет всероссийскому хозяину и "свою" Украину, а немцев лишь поблагодарят.

Мне хочется верить в добрые настроения людей... Но жизнь пошла иными путями.

Кончилась вторая сессия, мы снова разъехались по зеленой Украине и Крыму. Вдруг в ноябре нас зовут на третью сессию. Я теперь уже не помню, какой именно был исключительный повод, чтобы собирать нас в третий раз в такое трудное время. Неужели мы не все кончили в июне-июле? Или тут были снова политические мотивы?

У немцев этой осенью произошли трагические события: они проиграли войну, и у них началась своя внутренняя революция. Войска, занимавшие Украину, тоже разложились и потянулись домой, опасаясь ненависти, которую они вызвали в украинском народе за полгода своего жестокого и корыстного владычества.

Вместе с немцами должен был "скоро пасть" и Скоропадский, как острили тогда по поводу его фамилии. Народ, понятно, не будет поддерживать крупных землевладельцев, особенно когда под боком живет страна без капиталистов.

Да и красные не оставят в покое богатую Украину, угольный район и буржуазную соседку. Раз ушли немцы, придут большевики, народники.

Но пока Украина переживет еще промежуточный период петлюровщины, анархической махновщины, белых добровольческих завоеваний, чтобы постепенно определилось наконец новое общее историческое русло - единство в Советском Союзе.

Не знаю, не надеялись ли гетман и "землеробы" найти после ухода немцев опору себе в Церковном соборе? Не помню сейчас... Собрались мы опять в Киеве. Но уже ясно было: не удержаться Скоропадскому. И опять началось отступление правительства. Пригласили и белых русских офицеров помогать гетшнцам. Вспоминаются тут имена генерала Долгорукова и известного генерала Келлера, убитого потом при аресте, в этом можно было увидеть патриотические задние планы Скоропадского. Но уже было поздно.

Утром 4 декабря, в день мученицы Варвары, на Софийской площади, около памятника Богдану Хмельницкому, появилась петлюровская кавалерия.

"Какие они крепкие!" - пронеслись в моем мозгу эта слова при взгляде на седоков. Лошади сытые, прочные. Солдаты в теплых полушубках, крепко, точно влитые, сидят на конях свободно. "Ну, куда же офицерам, господам, интеллигентам устоять перед этой народной силищей?" - продолжали бежать у меня мысли...

Все это я помню сейчас, как будто вчера видел, Так кончилась буржуазно-владельческая эпоха гетманщины. Но и Петлюра не был концом событий. Полтавский семинарист, с юности революционер-интеллигент, он, подобно всей интеллигентской собратий, мечтал о демократическо-партийной революции; только тут еще примешался и украинский шовинизм. Однако украинский народ почувствовал, что в лице Пет-люры пришла на смену панской власти народная, и потому поддержал его. Но это была революционно-националистическая власть. Поэтому в дальнейшем процессе революции не устоял и Петлюра. Он бежал за границу, в Германию. Его заменили большевики и белые: на знамени и тех и других была идея единства страны, включая в нее и украинцев. И опять украинский народ пошел не за Петлюрой, а скорее стал заодно с добровольцами.

Тут снова и снова сказалась здоровая мудрость народа: не увлекаться фантазиями о "самостий-щине", потому что это несправедливо и непрочно, неумно. Что бы ни случилось, нужно жить всем вместе. А так как добровольцы боролись еще и против неприятных собственникам-украинцам коммунистов, то они приняли и белых.

Церковный голос Украинского Киевского собора все это предрешил голосованием за разгон "рады" и единство с Московской Патриархией. Что прошло через головы соборян, то пережила и вся Украина.

А советская власть, оказывается, предоставляет всем республикам широкую автономию: собственный язык, и развитие своей национальной культуры, и свое местное управление, и университеты, и академии наук, и прочее. "Все это не так уж плохо", - думает молчаливую думку украинец, посасывая трубочку и неопределенно-загадочно посматривая кругом: на Советы, на коллективное хозяйство, на тракторы и бескрайние пшеничные поля. "Ну, а там дальше уж посмотрим-де, как быть с этим самым коммунизмом, - думали, вероятно, дядьки. - Поживем, увидим. Времени еще довольно. Пока иначе нельзя".

Но некоторые последствия от "щирых" все же остались даже и до сих пор.

Прежде всего петлюровцы, "друзья щирых", арестовали Киевского митрополита Антония. Одни считали его слишком большим русофилом, противником украинской самостийности, другие видели в нем сотрудника свергнутой гетманщины и немцев. Последнее, по моему мнению, верно, первое - совершенно неправильно.

Когда пришли его арестовывать офицеры из австрийских галичан, в митрополичьей зале собралась толпа богомольцев, преимущественно женщин, этих вечных заступниц, человек 100-150. Был и я.

- Владыка, - громко просил я его через головы толпы. - Скажите нам что-нибудь на прощание!

Наступило молчание. Он сказал следующее:

- Меня будут винить в том, что я был против украинской Церкви и ее автокефальности ("самостийности"), но это совершенно неверно!

Эти слова его не произвели никакого впечатления на толпу, а я разочарованно подумал: "В такой момент у митрополита не нашлось чистого религиозного слова, а только о политической борьбе за самостийность, хотя бы и через Церковь!"

Его увели... Две-три бабы по положению всхлипнули, но остальные провожали довольно холодно.

Арестовали еще и архиепископа Евлогия (ныне в Париже) за его провинности против униатов-галичан при занятии русскими Галиции. Обоих увезли в какой-то католический монастырь близ Львова, после выпустили. Митрополит Антоний уехал на Афон, а оттуда генерал Врангель вызывал его в Крым, но тоже бесплодно... Скончается он в Югославии, но до того много повредит еще Церкви и родине.

Вторым печальным наследием от "щирой рады" остались так называемые самосвяты, имеющие прямую связь с собором.

Когда мы выгнали "раду", она решила продолжать свое бешеное неистовство. Отказавшись от делегирования трех, члены "рады" решили создать собственную "незалежну" (независимую) Церковь. Для этого обычно в истории подыскивались два-три, а в крайнем случае один архиерей-предатель, который рукополагал отщепенцам нового епископа. Итак, новая Церковь. Без архиерея не может быть Церкви, таков церковный закон. Без архиерея нельзя ставить и новых священников.

Члены "рады" обратились к одному-другому из православных архиереев с подобной целью - возглавить "незалежну" украинскую Церковь. Были архиереи, украинцы родом: Димитрий Уманский, Парфений Тульский, Агапит Екатери-нославский. Но они не согласились ни сами стать, ни другого поставить им в архиереи. Что же тогда делают эти отчаянные головорезы, у которых нет ни страха Божия, ни стыда перед людьми? Они собирают своих священников в Софийском соборе, делают из них живую цепь. Около престола ставят на колени того самого Василя Липкивьско-го, о котором говорилось выше, при описании состава "рады". Последний из длинной цепи дерзко берет за руку святого митрополита Макария, мощи которого лежали в правом приделе собора с XV века, а священник, рядом стоявший с Василем, возлагает на него свою руку, как это делают архиереи при рукоположении нового епископа. И провозгласили: "Аксиос" ("достоин").

Так мертвый рукоположил живого.

Подобного кощунства еще не знала церковная история, чтобы попы произвели архиерея, да еще использовав беззащитное тело мертвого' Потому их и прозвали "самосвяты", то есть сами себя посвятившие в архиереи.

Ну, а потом Василий посвятил уже новых архиереев. Среди них в Америке теперь действует Иоанн Теодорович, проживающий в Филадельфии. Он "накропил" массу "иереев", особенно в Канаде, где живет много галичан, буковинцев, украинцев. Так злое дело давало все новые и новые плоды; от репейника не растут смоквы, сказал Господь в Евангелии. Уже из того, как начинала "рада" свое дело в Киеве, можно было ждать от нее всего! Им ведь прежде всего нужна политическая идея об украинской "незалежности", ради нее они готовы и родного отца продать, а не только веру и Церковь.

Советская власть сначала отнеслась к "щирой" Церкви равнодушно, думая, что тут лишь поповская ссора. Но скоро она поняла, что дело не так-то невинно. Эти самостийники продолжали вести свою национально-шовинистическую подрывную работу на Украине и при Советах. Их деятельность грозила (в случае успеха) разжигать идею обособления Украины от Советского Союза, ради какового отделения и явилась вся эта безбожная затея. Поэтому большевики арестовали Липковского и куда-то посадили под арест. Были слухи, что он умер. Но плоды его существуют еще не только в Америке, но и на Украине. Впрочем, это движение и там слабое. Народ в массе остался в единстве со своей Церковью, как и решил он сам в Киеве в 1918 году. Но что озорникам-революционерам собор? Что им и народ? Ведь они признают народ лишь тогда, когда он исполняет их партийную волю! А "до Бога высоко"! Есть среди них и прямые безбожники. Я это знаю по Америке.

Еще мне остается рассказать тут о патриархе Тихоне. Когда на Украине воцарился Скоропад-ский и жизнь здесь была более обеспеченной и спокойной, то (кому уж - не знаю) пришла в голову мысль: увезти сюда тайком патриарха, чтобы сохранить, по крайней мере, жизнь ему. Но он, как шли слухи, ответил: "Пусть плохи большевики, но ведь и они мои духовные дети. Как же я могу бросить их?" - и остался.

А епископ Пимен "украинец", тоже не смирился. Слышно было, что он создал православную (не "самосвятскую") самостийную иерархию в Подоле, которая не подчиняется Московскому Патриаршему центру. Если это верно, то он является клятвопреступником против того же самого уставного собора, на котором он был председателем и который постановил (220 против 70) не отделяться от патриарха Московского. Но я не ручаюсь за достоверность этих слухов. Епископ Пимен не дурной был человек.

Одно время соблазнился самостийничеством и епископ Агапит. За это он бы судим судом архиереев в Новочеркасске, куда был вызван и я из Крыма для канонической полноты (13) суда над архиереем. После он, говорили, скончался, путешествуя будто бы в архиерейской карете...

Присоединился к ним архиепископ Алексий (Дородницын), бывший одно время ректором Казанской Духовной академии. Человек необъятной толщины, пудов на 10. Я видел его однажды в Киеве. Во времена беженства он раскаялся и, исповедавшись у митрополита Антония, скончался (кажется, в Новороссийске, на монастырском Драидском подворье).

Митрополичья кафедра на какое-то время перенесена была в Харьков как новый политическо-украинский центр при советской власти, потом снова была возвращена в Киев. Митрополитом и экзархом (Патриарха) Украины был сначала Константин (Дьяков), потом Михаил, на двадцать лет устраненный поляками от управления Гродненской епархией. Его заменил нынешний митрополит Киевский и экзарх Украины Николай (Ярушевич). При движении немцев он удалился в Москву и теперь помогает управлять Русской Церковью митрополиту Сергию, патриаршему местоблюстителю. Имя этого нового светильника Церкви и патриота известно не только в России, но и по всему свету. Он был назначен советским правительством одним из членов комиссии по расследованию зверств немцев над мирным населением оккупированных областей нашей родины. Скоро придет время, когда этот талантливый светильник возвратится в свой митрополичий светлый град Киев... А может быть, со временем и выше! Дай Бог!..

Россия между верой и безверием

Церковные соборы в Москве и Киеве