Сын священника Орловской епархии, Димитрий Мусатов, по окончании курса
в Орловской Духовной семинарии, как один из лучших ее воспитанников, в
1831 г. поступил в С.-Петербургскую Духовную академию. Примерное поведение
молодого студента, и его отличные успехи были причиной того, что в 1835
г. прямо с академической скамьи, 25-летний юноша, возведенный в степень
магистра богословия, был назначен в Калужскую Духовную семинарию инспектором
и профессором философских наук. Такое назначение, конечно, совершилось
не без особенного Промысла Божия. Читая своим питомцам уроки внешней философии,
молодой наставник в то же время жаждал найти и себе наставника - в христианском
любомудрии. И он нашел то, чего искала душа его, нашел в старцах Оптиной
Пустыни. Близкое духовное общение с этими подвижниками имело самое решительное
влияние на всю его последующую жизнь и деятельность. Со старцем Макарием
(Ивановым) он вел постоянную переписку, был духовным сыном, учеником и
другом игумена Антония (Путилова).
Не смотря на свою склонность к духовной жизни, он, следуя наставлению
святых Отцов, не спешил принимать иноческий образ, желая лучше испытать
себя. Только в 1840 г. (1-го декабря) на 31-м году своей жизни, Димитрий
Мусатов, согласно его прошению, был облечен в ангельский образ с именем
Даниила, и вслед за тем, 6-го декабря, рукоположен в иеродиакона, а 8-го
декабря и в иеромонаха. Теперь oткрылось новое поприще деятельности для
о. Даниила: он являет себя на кафедре церковной как талантливый и ревностный
проповедник слова Божия. К этому периоду его жизни относится большая часть
его проповедей. Семинарское начальство в то же время поручило ему преподавать
воспитанникам Семинарии катехизическое учение по воскресным и праздничным
дням, а через два года, 6-го октября 1842 г., он был перемещен на класс
Священного Писания и соединенных с ним предметов.
В следующем, 1843 году, 20-го сентября, он был уволен, согласно его
прошению, от многозаботливой должности инспектора Калужской Духовной семинарии.
Неизвестно, что побудило его отказаться от этой должности, но можно с большой
степенью вероятности предполагать, что обязанности инспектора были слишком
тяжелы для инока-подвижника, отличавшегося притом, по свидетельству его
формуляра, "добротою сердца". Усердное прохождение возложенных
на него должностей не было оставлено без внимания и со стороны начальства:
еще в 1839 г. (28 мая) через академическое правление ему была изъявлена
благодарность Святейшего Синода: в 1842 - он награжден набедренником, а
в 1846 г., император Николай I пожаловал ему золотой наперсный крест. Этот
знак внимания со стороны монарха он принял как напоминание о подвиге терпения,
и возложение его на перси - как побуждение любить "от всего сердца
Распятую за нас Любовь".
В 1847 г. о. Даниил должен был оставить Калугу, столь любезную его сердцу
по близости к ней Оптиной Пycтыни, где жили его духовные наставники и руководители.
31-го октября последовало назначение его в Киевскую Духовную академию экстраординарным
профессором богословских наук. О дальнейшей его деятельности послужной
список говорит достаточно кратко: в 1850 г. он был назначен инспектором
академии, определен членом цензурного комитета, состоящего при этой академии,
и вслед за тем, в том же году, 30-го октября, возведен в сан архимандрита
Высокопреосвященным Филаретом, митрополитом Киевским и Галицким. За ревностное
исполнение возложенных на него обязанностей в 1851 г. ему было преподано
благословение Святейшего Синода. В 1852 г. он был назначен ректором Екатеринославской
Духовной семинарии. На него возлагались большие надежды. Но неожиданная
кончина прервала деятельность неутомимого труженика: он скончался 17 июня
1855 г., внезапно заболев холерой, на 45 году от рождения. Таков краткий
очерк внешней жизни и деятельности этого праведника.
Если говорить о его внутренних, духовных качествах, то архимандрит Даниил
был человеком редкого душевного склада, который, принадлежал по внешней
своей деятельности к ученому сословию, и в то же время был искренним монахом-подвижником.
По своему, сердечному влечению, он искал душевного удовлетворения в близком
общении с опытными духовными старцами своего времени, каковыми были вышеупомянутые
старцы Оптиной Пустыни - Макарий и Антоний. Уроки той духовной мудрости,
которая, по словам святых Отцов, есть не плод учения, а "порождение
искушений'', не прошли даром для внимавшего им сердечно ученого-инока и
влияли на весь уклад его жизни. Они избавили его от ошибок своеумного подвижничества
и сообщили его подвижнической деятельности ту меру, о которой святые Отцы
говорят: "умеренному деланию цены несть". Они отразились и в
его деятельности, как наставника духовного юношества: известно, что он
пользовался искренним уважением своих питомцев, служа им живым примером
христианской жизни. Любовь к людям, которой было исполнено его сердце,
вполне выразилась в его предсмертных словах: "любите же Бога, любите
друг друга!"
Святая простота его души обнаруживалась во всем укладе его жизни. B
бытность свою в Калуге инспектором Духовной семинарии, o. Даниил нередко,
в свободное время, с посохом странника посещал особенно любимые им обители
- Оптину Пустынь, Малоярославецкий Черноостровский монастырь и другие.
Последний был любимым местом и его проповеднической деятельности. Больше
половины его поучений были произнесены им в этой обители, где он любил
встречать великие праздники Рождества Христова и Святой Пасхи.
Из писем Оптинского старца иеросхимонаха Макария к о. Даниилу видно,
что последний обращался к старцу за советами не только относящимися к духовной
жизни, но и к его преподавательской деятельности. Будучи ученым богословом
он не только не усомнился, но даже счел необходимым показать программу
одного из преподаваемых им предметов смиренному Оптинскому старцу и принял
все его советы. Тем более несомненно, что и в деле еще более важном - проповедании
слова Божия с кафедры церковной он руководился советами духовной мудрости
старцев-подвижников. Вот, может быть, причина упомянутому выше обстоятельству,
что большая часть проповедей, произнесены им не в Калуге, а, именно, в
Малоярославецком монастыре, как бы на глазах его духовного отца - игумена
Антония (преп. Антоний пережил о. архимандрита Даниила и, потеряв в нем
преданного ученика и друга, хотел очень видеть напечатанными его сочинения,
которые приобрел или еще при жизни автора, или вскоре по его кончине).
Приготовляясь к проповеди, архимандрит Даниил не довольствовался одной
умственной работой: по примеру самого Небесного Учителя, он готовил себя
к этому святому делу молитвой и подвигом. От того слово его носит отпечаток
тихого молитвенного настроения и теплоты сердечного чувства. В нем нет
искусственного ораторского красноречия, которое рассчитывает на фразу и
блещет красотой внешней формы: оно просто, искренно, и, не отличаясь по
внешности от общепринятой формы, в то же время отличается силой убеждения
и искренней веры в то, о чем говорит проповедник.
Другая отличительная черта его проповеди - это близость ее к святоотеческому
учению: нередко приводит он места из святых отцов, или же выражается их
словами и заимствует у них определения нравственных понятий. Не распространяясь
о внутреннем достоинстве его слов, следует заметить, что письменные похвальные
отзывы о них такого Архипастыря, каким был всем известный митрополит Киевский
Филарет, служат для них лучшей рекомендацией.
Шествуя твердо и неуклонно тесным путем иноческой жизни, о. Даниил более
всего заботился об "очищении своего сердца" - умным вниманием
ко всем его движениям и удалением от земных пристрастий. Каждую неделю,
а в иных случаях, и каждый день он раскрывал свою совесть перед духовным
отцом, очищая ее в таинстве покаяния. Следуя обету вольной нищеты, он не
оставил после себя никакого имущества, и был похоронен за счет глубоко
чтивших его товарищей и учеников, а семинарский комиссар, бедный вольноотпущенный,
поставил деревянный крест на могиле своего нестяжательного начальника.